— Лили, — позвал он, чувствуя, что в нем самом что-то оглушительно скрежещет, оставляя на сердце глубокие уродливые порезы. — Лили, посмотри на меня.

Она подняла глаза, пусть это и стоило ей немаленького усилия.

— Мадам вам рассказала.

— Да, — согласился Даниэль, подходя к Лили совсем близко, но отчего-то не решаясь дотронуться, точно они вернулись в то время, когда он изображал ее Саломеей, и она, несмотря на свою кажущуюся близость, казалась ему бесконечно далекой и недоступной. — Да, я только что от нее.

— Тогда вы знаете, — Лили сделала попытку снова опустить голову, но Даниэль удержал ее, бережно взяв за подбородок. В его руках она все еще была удивительно послушной, точно мягкая глина, готовая принять любую форму под умелыми пальцами гончара, и Даниэль успел подумать с мстительным злорадством, что такой Лили не будет больше ни с кем другим.

— Я не хочу, чтобы ты думала, будто я на тебя сердит, — произнес он, пытаясь вытолкнуть из себя улыбку, но терпя в этом полную неудачу. — Просто… ты…

Он осекся, не зная, что еще можно сказать. «Хочешь ли ты этого?». В ответе он не сомневался — и почему-то боялся его услышать. «Я тебя люблю»? Даниэль не мог представить ситуации, в которой эти слова прозвучали бы более выспренно и фальшиво. «Я с тобой»? Но даже само намерение высказать вслух столь отвратительную ложь разлилось горечью на языке — а открыто лгать Даниэль пока что не умел.

Лили по-своему нарушила овладевшее ими замешательство — потянулась поцеловать его, и в этом ее поцелуе ему почудилась и боль, и мольба, и какое-то невысказанное, но нерушимое обещание.

— Я справлюсь, — проговорила она, отстранившись, и Даниэль позволил ей ускользнуть из его объятия. — Граф — не плохой человек, и он нужен нам. Он вам нужен.

Она говорила осмысленные, резонные вещи, которые Даниэль мог понять, но не принять. Сердце его бешено пыталось разорвать оковы, которые Даниэль набросил на него, но попытки эти были тщетны: каждый раз, чуя близкую опасность, Даниэль повторял в голове все, что услышал сегодня от Мадам, и его это несколько успокаивало.

— Вы только меня дождитесь, — попросила Лили, изображая беспечную улыбку, и Даниэль ощутил, что так больше не может. Пробормотав что-то вроде «непременно», он поцеловал ей руку и поспешно ушел, молясь про себя, чтобы никто не заметил, что он готов разрыдаться.

***

Пассаван написал в своем письме, что ждет Лили к половине седьмого, и ровно в четыре она, полуодетая, села на низкую табуретку перед будуарным столиком, достала из ящиков целый ворох коробок с пудрой, румянами и помадой. Искусством красить лицо она, благодаря урокам Мадам, успела овладеть в совершенстве — все ее движения были выучены и отточены, как у умелого ремесленника, мастера своего дела. Она ни на секунду не позволила своей руке дрогнуть, даже когда попыталась улыбнуться (чтобы определить, куда лягут румяна) и поняла, что не улыбку видит в зеркале, а вымученный, страдальческий оскал.

— Можно зайти?

В отражении качнулась знакомая фигура, и Лили, вздрогнув от неожиданности, едва не выпустила румяна из рук. Эжени зашла в комнату, так и не дождавшись ее разрешения.

— Мадам мне все рассказала, — проговорила она без обиняков, ногой подвигая к столику еще один стул и усаживаясь от Лили совсем близко. Та только опустила голову, рассеянно перебирая кисточки для пудры. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то видел ее сейчас, когда она опасно близка к пределу собственной выдержки, но Эжени до того трогательно улыбалась, доброжелательно заглядывая ей в лицо, что у Лили духу не хватило сказать ей «Уйди».

— Я… я в порядке, — произнесла она, даже зная, что Эжени, скорее всего, не поверит ее словам. — Я не разочарую графа.

— На этот счет никто не беспокоится, уверяю тебя, — засмеялась Эжени и махнула рукой. — Просто слушай все, что он говорит — а говорить он будет много и долго, ты и сама понимаешь. Все остальное займет не больше пары минут.

Лили метнула на нее подозрительный взгляд, но деликатно не стала высказывать посетившую ее догадку. Впрочем, Эжени была достаточно проницательна, чтобы понять, о чем думает ее собеседница.

— Конечно, — кивнула она, пожимая плечами, — я ведь тоже была дебютанткой.

— И граф… и ты…?

— Ну естественно, — Эжени засмеялась громче, заметив, что Лили смотрит на нее озадаченно и даже ошарашенно. — К чему такой взгляд, цветочек? Граф — далеко не худший из мужчин, поверь мне. Может быть, иногда он бывает утомителен, но его щедрость многое искупает. Он может дать тебе то, о чем ты и мечтать не могла бы без его участия.

Видя, что ее слова не производят на Лили должного впечатления — напротив, она отворачивается, чтобы снова начать разглядывать свое отражение, — Эжени испустила тяжелый вздох.

— Что с тобой такое? Посмотри на себя, — схватив Лили за плечи, она приблизила свое лицо к ее, так что в отражении они оказались вдвоем — одна удурченная и обескураженная, а вторая — лучащаяся уверенностью в собственных силах и собственной правоте. — Ты же прелестно выглядишь. Многие готовы потерять от тебя голову! И много за это заплатить…

— Да, — пробормотала Лили глухим голосом, — это как работа, за которую платят.

— Именно, — довольная донельзя, что сумела, как она полагала, донести что-то до своей собеседницы, Эжени выпустила ее и откинулась на стуле. — Во всем мире люди продают, закладывают, покупают и этим живут. Чем мы хуже других?

— Ничем, — отозвалась Лили. — Просто…

Понимая, что ее голос подло, предательски срывается в самый неподходящий момент, она спрятала лицо в ладонях. Плечи ее сотряслись, она едва не упала с табуретки; не ожидавшая этого, Эжени в первый миг едва не шарахнулась прочь, но ей не потребовалось много времени, чтобы осознать истинную подоплеку происходящего.

— Это из-за Даниэля? — спросила она напряженно, будто ответ Лили мог что-то изменить. Та только кивнула, ибо у нее уже не было сил на объяснения. — Он зол на тебя?

Недолго было тихо. Лили подняла голову, и стало видно, что она смогла удержать слезы за ресницами, не дать им скатиться по щекам и испортить полуготовый макияж.

— Нет, — сказала она с твердой обреченностью. — Мы виделись сегодня. Он совсем не зол и не сердит…

— Тогда чего же ты расстраиваешься? — удивилась Эжени. — Я думала, вы поссорились…

Лили качнула головой, вновь отворачиваясь к зеркалу.

— Мы не ссорились, — сказала она, глядя на свое лицо, напоминавшее сейчас наспех раскрашенную скорбную маску. — Он отпустил меня к графу сегодня вечером, но…

— Но?

Лили с силой ущипнула себя за ногу. Она часто делала так в чрезмерно волнительные моменты — боль отрезвляла ее, помогала справляться со страхом, — и последнее время оставляла на своем теле все больше и больше мелких, но болезненных синяков.