— Поцелуй-ка их для меня. Не волнуйся, — улыбнулся он, заметив, что Лили колеблется, — ядом их не смазывали.

Собравшиеся у стола затаили дыхание. Даниэль забыл даже про выпавший ему выигрыш; напряженный, как струна, он смотрел на то, как Лили прикрывает глаза и, приоткрыв напомаженные губы, коротко касается ими костей в руке Пассавана. Несмотря на всю свою кажущуюся невинность, сцена отчего-то выглядела игриво и даже непристойно; в задних рядах кто-то присвистнул и тут же подавился, ибо его с силой пихнули под ребра.

— Ставлю все! — провозгласил Пассаван, сдвигая все свои фишки на пресловутую двойку, а затем небрежно, точно выбрасывал использованную салфетку, отправил кости гулять по сукну. Лили прижала ладонь ко рту; кажется, никто из собравшихся даже не вздохнул.

— Выиграла!

Воздух над столом едва ли не разорвался от многоголосого вопля. Кости вновь легли единицами вверх; Пассаван захохотал во весь голос, скаля крупные белые зубы.

— Вот так-то! — заявил он, обхватывая покрасневшую Лили за талию. — Эта прелестница приносит удачу!

Ответом ему был дружный смех всех присутствующих. Даниэль, отмирая, засмеялся тоже: в тот момент, когда кости летели над столом, он успел испугаться так, будто Лили грозила смерть в случае проигрыша, но теперь, осознавая, что страх его был глуп и беспочвенен, мог вздохнуть с облегчением. «И что такое нашло на меня», — подумал он, не догадавшись, что то было предчувствие; отвернувшись от стола, он заметил Мадам — та стояла, не принимая участия в игре, у стены, и выпускала изо рта клочья табачного дыма. Взгляд ее не отрывался от Лили и Эжени, будто никого больше в зале не было; со сосредоточением бывалого игрока Мадам явственно пыталась что-то взвесить и подсчитать.

— Еще шампанского! Тост в честь моей Фортуны! — почти прокричал Пассаван, силясь заглушить все прочие голоса. Лили, выглядевшая смущенной, но счастливой, под шум всеобщих аплодисментом изобразила полупоклон. В руках она все еще сжимала бутон, подаренный Розом: заметив это, Пассаван забрал цветок из ее пальцев, чтобы с ласковой улыбкой вплести в ее причудливо уложенные волосы.

— Ты прекрасна, как эта роза, — заявил он и добавил, явно осененный внезапной идеей. — Роза без шипов!

— За Розу без шипов! — подхватил кто-то, вызвав этим новую бурю тостов, шуток и смеха. Лили тоже вручили наполненный бокал, и они с Даниэлем под раздавшиеся отовсюду одобрительные возгласы отсалютовали друг другу.

— Ну вот, — только и сказал Роз унылым тоном, вливая в себя очередную порцию токайского, — теперь на цветочном поле у меня появился соперник.

***

За игрой последовали танцы, продолжавшиеся не один час, и разъехались гости только под утро, провожаемые непрекращающимися напутствиями и пожеланиями хозяина дома. Лили, пребывавшая в крайнем возбуждении от обрушившегося на нее внимания, не переставала болтать ни на секунду, пока все четверо садились в поданный экипаж:

— Это было… так странно! Но так здорово! Я даже ничего не поняла, и вдруг… ой, у меня голова кружится…

— Ты слишком много выпила шампанского, — доброжелательно пояснила ей Эжени, откидываясь на заднее сиденье; во время танцев она была нарасхват и, должно быть, все ее тело представляло из себя сейчас плотный комок чудовищной усталости. — Потом я научу тебя, как пить и не пьянеть.

— Обязательно, — проговорила Лили, потирая пальцами виски. — Интересно, граф пригласил бы меня еще раз?

— Ты еще спрашиваешь? — Эжени даже рот приоткрыла от удивления. — По-моему, и так ясно, что он от тебя в восторге.

— Он всегда такой был, — заметила Мадам, сидевшая в дальнем углу и дымящая оттуда своей трубкой. — Он обожает дебютанток. Считает себя обязанным дать им боевое крещение.

Будь Даниэль чуть менее уставшим и чуть более трезвым, он бы насторожился, поняв, какой смысл скрывается за ее словами, но у него до того шумело в голове, что он чувствовал себя не в состоянии реагировать хоть на какие-то проявления внешнего мира. Все его стремления в тот момент ограничивались желанием поскорее добраться до постели; но, конечно же, сначала они подъехали к заведению мадам Э., и Даниэль, обернувшись к Лили, увидел, что та спит, привалившись к его плечу.

— Слишком много впечатлений за один раз, — проницательно заметила Эжени, выбираясь из экипажа. — Ее теперь не добудишься.

Она оказалась права: Даниэль легко потряс Лили за плечо раз, другой, но добился этим лишь того, что она сонно что-то пробормотала и привалилась к стенке кареты, не делая ни малейшей попытки вынырнуть из царства Морфея.

— Ну что там? — нетерпеливо окликнула их остающаяся снаружи Мадам, и Даниэль, решив не искушать судьбу лишний раз, похватил Лили на руки. Она оказалась неожиданно легкой, почти невесомой; Даниэлю пришло в голову, что ее платье и скромные украшения весят, возможно, больше, чем она сама.

— Сморило? — риторически поинтересовалась Мадам, открывая двери заведения своими ключами; внутри было темно и тихо, но спустя минуту на лестнице показалась заспанная Дезире, поправляющая примятую юбку.

— Помоги Эжени раздеться, — приказала ей Мадам и кивнула Даниэлю, когда девицы скрылись наверху. — Управишься с этой соней? Отнеси ее в постель.

Хоть и с трудом, почти валясь с ног, но он все же добрался до нужной комнаты со своей драгоценной ношей. Дверь, по счастью, не была заперта, и Даниэль беспрепятственно уложил Лили на постель, вытащил несколько шпилек из ее волос, ослабил шнуровку на платье. Она проговорила сквозь сон что-то благодарное и, перевернувшись на бок, обняла обеими руками подушку. По ее телу, все еще разгоряченному с вечера, пробежали мурашки — с наступлением осени ночи стали холодными, а камин в комнате сегодня не топили, — и Даниэль укрыл ее одеялом, подумал, что ему стоило бы удалиться и отправиться домой, и лег рядом, привлекая Лили к себе, вслушиваясь в ее глубокое, размеренное дыхание.

«Только пять минут», — промелькнуло у него в голове, прежде чем он погрузился в сон, тяжелый и муторный, похожий на обморок.

***

Даниэль проснулся с немилосердной головной болью и сухостью во рту, так что Мадам, едва взглянув на него, приказала Дезире принести ему сельтерской и вина. Она ни словом, ни жестом не упрекнула его за то, что он самовольно остался в заведении на ночь — напротив, вела себя так, будто это было для нее абсолютно естественно и привычно. Даниэль, впрочем, и не был способен на какие-то оправдания: сидел за столом, вперив мутный взгляд прямо перед собой, и предавался мучительным размышлениям о том, что именного из выпитого им вчера так предательски его подвело. Лили сидела тут же, и вид у нее был не лучший, чем у него; одна Эжени, непринужденно попивающая кофе, казалось веселой и бодрой, точно не существовало для нее ночи, проведенной на ногах.

— Бодроствовать ночью и спать днем тяжело только поначалу, — сочувственно сказала она Лили, заметив, что та едва удерживается, чтобы не упасть носом в столешницу. — Ты быстро привыкнешь, вот увидишь.