Она усмехнулась с видом бывалого моряка, наставляющего юнгу, но Лили вовсе не склонна была разделять ее веселье. На ее лицо начал медленно наползать густой румянец, она открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и не сумела подобрать слов, и Эжени поняла, к чему ведет это подавленное молчание.

- Вы не... - протянула она неверяще, до последнего надеясь, что Лили просто разыгрывает ее; но одного взгляда хватило ей, чтобы понять, что та не шутит. - Ты все еще не соблазнила его? Да о чем я говорю? Тебе не надо его соблазнять! Он твой! Чего же ты ждешь?

- Я... - пробормотала Лили, теряясь от ее напора, - я не уверена, что...

- О, не надо этого, - прервала ее Эжени, закатывая глаза, - не надо прибедняться, цветочек. Когда он приходил сюда, то смотрел на тебя все равно что пес на окорок в витрине! А ты от него пряталась. Нельзя поступать так с мужчинами, особенно с теми, что влюблены в тебя! От невнимания они хиреют...

- Это правда, - подтвердила Полина. - Мужчины в большинстве своем более чувствительны, чем хотят показать. Их так легко вогнать в меланхолию!

- Меланхолия художникам полезна, - значительно заметила Эжени, демонстрируя недюжинное знание привычек богемной публики, - но в меру. Неужели этот бедняга не вызывает у тебя теплых чувств, Лили?

Лили, казалось, многое бы отдала, чтобы немедленно исчезнуть из зала, но не попыталась сбежать или как-то еще уклониться от разговора. Вопрос Эжени заметно задел ее, даже в чем-то оскорбил; она вспыхнула, даже чуть подпрыгнула на месте, рискуя при этом свалиться со стула, и горячо заговорила:

- Почему ты так решила? Все совсем наоборот, но... но разве люди говорят об этом просто так? Как вообще люди говорят об этом?

Эжени улыбнулась со снисходительным умилением, как улыбаются детскому лепету.

- Зачем говорить, цветочек? - проникновенно спросила она, наклоняясь к Лили и накрывая ладонью ее запястье. - В таких вещах дела всегда лучше слов. Просто поцелуй его. Хотя бы поцелуй.

Если можно было зардеться еще больше, то Лили проделала это с успехом. Она даже закусила губу, пытаясь удержать в себе новый, сам собой разумеющийся вопрос, но недооценила при этом проницательность Эжени: та прищурилась, глядя на нее, и поинтересовалась очень тихо и прозорливо:

- Ты когда-нибудь целовала мужчину, цветочек?

Лили низко опустила голову, давя искушение спрятать лицо в ладонях. Эжени звонко хохотнула; Полина посмотрела на нее с укором, явно считая, что не стоит смеяться над такими вещами.

- Ты тоже была невинна, - напомнила она, видя, что Лили вот-вот сгорит от стыда. Эжени примолкла, понимая, что хватила через край, но отголоски смеха все еще звенели в ее голосе, когда она вновь обратилась к младшей подруге:

- Это наука не сложна и быстро усваивается. Я могу научить тебя, если хочешь.

Лили вскинула на нее глаза, с явным трудом переваривая услышанное.

- Ты? Но как же...

- А что в этом такого? - хмыкнула Эжени с непринужденным видом. - Все мы когда-то этому учились. Так почему бы...

- А кто учил тебя?

Лицо Эжени изменилось. Вопрос явно застал ее врасплох, ударив туда, откуда она меньше всего ожидала нападения; она секундно шатнулась, оглушенная тем, что, вырвавшись из глубин ее памяти, во всей своей полноте явилось перед ней. Чувства, испытанные ею когда-то, вовсе не размылись от времени, сколь бы ни старалась она подавить, задушить, уничтожить их; одной-единственной маленькой фразы хватило, чтобы вернуть их к жизни, а для Эжени - понять, что это проклятие осталось с нею навек.

- Это неважно, цветочек, - произнесла она, догадываясь, как неестественно звучит ее голос. - Это было давно. Теперь уже никому нет дела до этого.

Она видела, что Полина смотрит на нее с нарастающим интересом, и метнула на нее обжигающий взгляд, надеясь, что это поможет ей избежать расспросов. Полина не стала ничего говорить; неизвестно, было ли дело в ее врожденной деликатности или же ее просто больше занимало зрелище, которое должно было вот-вот развернуться на ее глазах.

- Ладно, - заявила Лили с решительным и даже воинственным видом. - Что надо делать?

Не дожидаясь ответа, она закрыла глаза и вытянула губы трубочкой - Эжени чуть не разразилась новой порцией хохота, но перехватила взгляд Полины и сдержалась, только легко толкнула Лили в плечо.

- Не так. Не изображай утку, Бога ради. И смотри в глаза. Всегда, до последнего момента смотри в глаза.

Лили послушалась тут же: на лицо ее вернулось обычное, разве что крайне робкое выражение, и видно было, что она в шаге от того, чтобы испугаться и отступить, но Эжени не дала ей этого сделать. Взяв лицо Лили в ладони, она порывисто накрыла ее губы своими; обе были напряжены, каждую секунду готовые отстраниться, но минутное движение сердец было не обмануть, и накрывшая обеих дрожь заставила их теснее прижаться друг к другу. Лили пыталась отвечать - неумело, но беззаветно, - вцеплялась Эжени в плечи, судорожно комкая в пальцах ткань ее платья, и той пришлось приложить немало усилий, чтобы отступить, отодвинуться, едва ли не оттолкнуть от себя свою неожиданно прилежную ученицу.

- Я же говорила, - проговорила она, понимая, что дыхание сорвалось у них обеих, - ничего сложного.

- И правда ничего, - ответила Лили как-то сонно, облизывая губы. Эжени увидела, как Полина многозначительно приподнимает брови, и подавила желание накинуться на нее с кулаками.

- Остальному наш художник сам тебя научит, - произнесла она на выдохе, понимая, что у нее внутри что-то содрогается и готовится расколоться надвое. - В том ничего сложного нет и подавно.

- Спасибо... - пробормотала Лили с интонацией почти вопросительной, и Эжени, не в силах выносить больше ее присутствие, поспешно удалилась из зала. Напоследок, прежде чем скрыться на лестнице, она успела перехватить взгляд Полины - и понадеялась, что сочувственное выражение в этом взгляде просто почудилось ее не в меру разыгравшемуся воображению.

***

<i>- Почему мужчины приходят сюда?

У Жюли страшный взгляд, шалый и бесноватый. Она снова пьяна, и это значит, что лучше ей не перечить, но Эжени почти совсем не боится ее. После того вечера, когда Жюли стала Девушкой в Красном Платье, многое изменилось, и для Эжени тоже, но для нее дело вовсе не в деньгах, которых теперь в избытке, не в гостях, от которых теперь нет отбою, и не в планах на будущее, которых тоже стало очень уж много, даже больше, чем Эжени может себе представить. Эжени часто вспоминает тот вечер, вернее, два момента из него: первый, конечно же, тот самый, когда человек в маске возложил на голову Жюли свой драгоценный подарок, но второй... второй должен был стереться из памяти, погребенный под другими воспоминаниями, но упорно выныривает на поверхность раз за разом, преследует Эжени, тревожит ее, не дает ей спать.