Ну а что? Три дня с выходных прошло — и тихо. Никто в мой дом не ломится, никто меня ничем не пугает, даже Нифонтов — и тот со мной разговаривать особо не стал. Я ему сам позвонил во вторник вечерком, узнать, чем там карточная партия на кладбище завершилась. Так этот слуга закона и порядка отделался парой общих фраз, обещал перезвонить и все рассказать, после чего повесил трубку. И, разумеется, не перезвонил.

Ну и я решил его больше не набирать. Тоже мне, мистер Секретность. И потом — у меня тоже самолюбие есть.

Да и другие дела у меня имелись. Я продолжил чтение ведьмовской книги, правда уже не такое хаотичное, как пару недель назад, без выхватывания произвольных кусков текста. Скажем так — более планомерное. Причем самое пристальное внимание я уделил записям некоего Ратмира. Этот самый Ратмир как раз и оказался тем ведьмаком, избравшим стезю общения с мертвыми. Увы, но заметок он оставил после себя не так много, как мне хотелось бы, причем даже те, что имелись, носили несколько конспективный характер. И это я молчу о том, как это все выглядело внешне, в смысле трудночитаемости текста. Жил мой предшественник, несомненно, уже после того, как Кирилл и Мефодий изобрели свою азбуку, но задачу мне это не упростило. Бог бы с ними, с разными «аже еще» и «и его убяху», здесь хоть смысл худо-бедно уловить можно. Но местами это был вовсе ужас. Я даже Вавилу Силыча на помощь призывал, но все без толку.

Но все равно — источник информации это был если не бесценный, то крайне полезный. Кое-что я на ус намотал, в основном в отношении общения с мертвыми. Там вообще оказалось невероятно много нюансов, начиная с некоей условной классификации, уж не знаю, общепринятой или же самим Ратмиром составленной. Были мертвецы «нелепые», те, что погибли раньше срока, например, в результате несчастного случая. Были «на горло сказненные», то есть — убитые злодеями. Были «закладные» — те, которых умертвили по навету или вовсе в виде жертвы, тогда, похоже, это было в норме вещей. А еще «век отжившие», «млады головы», «ратные». Хватало, в общем.

И у каждого из них свои тараканы в призрачной голове. И устремления разные. И технология общения с ними тоже должна быть разная.

Кстати — читая эти записи, я внезапно ощутил, что бездна времени, лежащая между мной и Ратмиром — не более чем условность. По моим прикидкам, жил он в веке пятнадцатом, кабы не раньше, поскольку пару раз упоминал «Рюрика последов, что на троне в месте московом сидят». В принципе, можно было бы более-менее точно определить годы его жизни, полистав последующие записи, наверняка где-то если не про Ивана Грозного, то уж про Смутное время кто-то да упомянет, а потом оттуда и плясать нетрудно будет. Но зачем? Так ли это важно?

Так вот — между нами века, но, проводя время за книгой, я их совершенно не ощущал. То есть — мир, да, он стал другим. От времени Ратмира остался только ландшафт, который, впрочем, тоже наверняка порядком перекопали, и сколько-то исторических хроник, со свидетельствами сомнительного характера. Написать можно что угодно, но вот только сколько в этом всем правды?

Он наверняка носил странную одежду и писал пером, используя какие-то чудные чернила, в которых Родька со знанием дела распознал сок бузины напополам с печной сажей, я орудую шариковой ручкой и каждый день натягиваю на себя костюм. И все равно — ничего не изменилось. Живой мир — не статичен, он все время движется и развивается. А мертвые — они такие же, как и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад. Живые люди всегда дети своего времени, но после того, как с губ отлетит последний вздох, это наносное немедленно уходит. Нет, даже в посмертии они по первости могут попросить позвонить кому-то или даже устроить скандал, выкрикивая: «Да ты знаешь, кто я?». Но это все последние личностные вспышки. А потом придет понимание вечности и желание поскорей покинуть эту Землю, отправившись хоть куда, лишь бы подальше отсюда.

Вот только не всем это дано — распрощаться быстро с Землей.

Потому-то мы с Ратмиром как братья, я понимаю его с полуслова. Полагаю, что встреться мы с глаза на глаз, то нам было бы о чем потрещать. И никаких понятийных барьеров между нами не возникло бы.

А еще я нашел в его записях, самых ранних, фразу, которая вызвала у меня массу вопросов. Звучала она как «И егда ты себя ломати, тот же день снизойдет на тя диво».

Речь шла про то, как Ратмир подчинил себе силу, это следовало из контекста. Но вот только что он вкладывал в слово «ломати»? Вариантов-то масса, причем на любой вкус. Да и вообще, человек с таким именем мог себе даже и конечность сломать, на предмет того, что он вообще ничего не боится. Тогда имя просто так не давали, и если уж тебя зовут Ратмир, то ты всем глаз на задницу натянешь. А то ведь и в Кулему могут переименовать. Для нас, нынешних, имя просто складный набор букв. Для них тогдашних — это судьба, с которой тебе идти через всю жизнь.

Так вот — «ломати». И так я это дело вертел в голове, и эдак, но четкого ответа не нашел. Одно понятно — ведьмаком Ратмир стал в тот же день, когда это неизвестное мне событие случилось. «Диво» на него снизошло.

Скажу честно — ломать я ничего не хотел. Ни себе, ни кому-то другому.

Хотя — не думаю, что дело в физических увечьях, слишком это просто. Нет, боль сильнейший стимулятор, но при этом она одно из примитивнейших ощущений. Животных, можно сказать. Что за интерес силе в подобном?

Нет, тут что-то другое. Я отчего-то склонялся к тому, что речь идет о страхе. По сути, личные страхи — это отражение нашего внутреннего «я», и перешагнуть через них — это уже что-то. Переломить свою сущность, посмотреть в глаза своим демонам, суметь пройти через это горнило. Вот какие я сравнения подобрал, звучит-то как!

Косвенным подтверждением этой версии служило то, что сила зашевелилась во мне как раз после того, как я выпутался из очередной пугающей истории.

Так что — вряд ли это боль, хотя ее природа тоже не так и проста. Ну да, она примитивна, как я и говорил, но при этом боль в огромном количестве ритуалов — основной компонент.

Я ведь нашел в книге описание заговора «Пустое место» и выяснил интереснейшую вещь. Оказывается, «Пустое место» сильно непростой заговор, он не вещь в себе. Это составная часть древнего и довольно жуткого ведьмачьего ритуала, имеющего истоки чуть ли не в начале времен. Название его я так и не смог разобрать, но он был связан с какими-то еще языческими божествами, и защита «Пустого места» ставилась вовсе не от свидетелей, а для того, чтобы и капля энергии жертвы на сторону не ушла. Вот так.

Потому того бедолагу так ломтями и настрогали, похоже. Согласно традиций.

Хотя по технологической стороне создания «Пустого места» все было сказано верно и правильно. Нужны были почти четыре десятка компонентов и три заговора в процессе — жесть редкостная. И ведь не лень кому-то…

Вот так, за мыслями и раздумьями, я до магазина дошел, где все-таки осталось еще мороженое, пусть даже одного вида, сплющенное и заиндевевшее, и даже обратно в банк вернулся.

И прямо у входа нос к носу столкнулся с Волконским, который тут же схватил меня за плечо.

— На ловца и зверь бежит, — радостно сообщил он мне. — Смолин, ты-то мне и нужен.

— У меня обед, — сразу сказал я. — Имею право.

Начальству, пусть даже и такому лояльному как Димка, все-таки лучше на дальних подступах объяснять, что ты не шлялся невесть где, а реализовывал свое законное право на отдых.

— Потом пообедаешь, — отмахнулся он от меня. — Пошли-пошли, время уходит. Я даже звонить тебе уже собирался.

— Куда это? — насторожился я. — В смысле — куда пошли?

— Клиент пришел, — засопел своим породистым носом Волконский. — У нас переговоры, и там должен присутствовать человек из вашего подразделения.

— Стоп-стоп, — помахал я пакетом, в котором постукивали все еще не оттаявшие стаканчики. — Холера с тем, что сотрудники отдела финансового мониторинга не могут принимать участие в подобных мероприятиях, поскольку подобное положением «цбшным» запрещено. Но это ладно, на это никто внимания не обращает давным-давно. Только почему я? Есть Кузнецова, она заместитель и сейчас обязанности ответственного сотрудника выполняет, пока начальница в отпуске. Вот ее и привлекай. Я-то тут с какого бока?