Пока суд да дело, пока мы перетаскали энциклопедию Брокгауза и Ефрона в машину Валеры, а после от души напились чаю с вареньем, залежи которого обнаружились в кладовке, завечерело. Как только синие сумерки упали на все еще ухоженный сад, мы двинулись в обратный путь.

— Может, все же лучше уйти с моей помощью? — спросил я Марка Ароновича тогда, когда машина Валеры остановилась рядом с кладбищем. — Потом такого шанса не будет.

— Нет, — твердо ответил профессор. — Я, знаете ли, всегда предпочитал компромиссы прямым конфликтам или прямолинейным решениям, но сейчас не тот случай. Пойдемте, друг мой. Пойдемте. Мое обещание уже сдержано, теперь ваша очередь.

— Как скажете. — Я вышел из машины и спросил у Валеры: — Дождешься меня? А то будет эта парочка тут стоять, мало ли кто с той стороны решетки их приметит и что учудит.

— Не вопрос, — подтвердил Швецов. — Только давай недолго. Мне завтра на работу еще ехать.

Как же воодушевился Хозяин кладбища, когда увидел, кого я к нему привел! Он даже с трона своего вскочил от переполнявших его чувств.

— Порадовал, ведьмак! — рыкнул он, подходя к нам. — Жалко, что не всех вернул вот так, воочию, но лучше что-то, чем ничего. А ты, иудей, за остальных держать ответ станешь! За каждого из них!

— Одну минуту, — поднял руку я. — Можно скажу?

— Говори, — кивнул капюшоном умрун. — Дозволяю.

— Он сам этого захотел, — мотнул я подбородком в направлении Левинсона. — В смысле — предстать перед тобой и понести наказание за содеянное. Он осознал, какую глупость сделал, что пошел на поводу у колдуна, потому решил вернуться. Повторяю — сам решил. В драку не лез, меня убить не пытался, не то что остальные. Как с ним поступить дальше — решать только тебе, ты ему хозяин, но не сказать про то, как все случилось, я не мог. Сам знаешь, что ведьмаки всегда играют в открытую.

— Ну, с последним ты приврал, парень, — хохотнул Костяной Царь. — Уж поверь, ваша братия не лучше любой другой. Да ты и сам тот еще хитрован. Думаешь, я не знаю, кто теперь у тебя в наставниках ходит и, случись чего, передаст тебе право на месть вместе с ключом и амулетом?

Ключом? Это он о чем? Про амулет, верно, мой спаситель с родного кладбища упоминал, а вот про ключ ни словом не обмолвился.

— Но то твои дела, — рокотнул умрун. — Я твоему наставнику не друг и не враг, нам делить с ним нечего, потому ковы какие-то тебе чинить не стану и лишать того, что ранее дал, не буду. Как ты сюда ходил безданно, беспошлинно, так и ходи, по крайней мере до той поры, пока служба твоя не выйдет.

— Спасибо, — обозначил поклон я, решив, что спина от него не переломится.

— Ну а тебе, иудей, вон туда, — костлявый и длинный палец Костяного Царя указал на арку слева от себя, ту, в которой клубилась кромешная тьма. — Годков сто там побудь, а после я решу, что дальше с тобой делать.

Надо же. Сработал тот шанс, на который Марк Аронович так рассчитывал, не уничтожил его Хозяин кладбища на месте. Впрочем, лично я не уверен в том, что этот выбор разумен, поскольку там, во мгле, наверняка ничего хорошего Левинсона не ждет.

Но профессор, как видно, считал по-другому. Уже у самой арки он повернулся ко мне, улыбнулся, подмигнул, после его губы еле заметно шевельнулись, что-то произнося, а затем он канул в иссиня-черную тьму.

Я понял, что он хотел мне сказать. Это было короткое слово «быть».

Недавно я сказал одному собеседнику о том, что отдыхаю между неприятностями, которые валятся на меня одна за другой. Нет, где-то эти слова были правдой, но не совсем. Вот и теперь — вроде бы относительная тишина в жизни установилась после того, как хитроумный Левинсон отправился туда, не знаю и знать не желаю куда, а на душе беспокойно. Телефон молчит, и от этого мне чем дальше, тем нервознее. Казалось бы — с чего? Всю свиту колдуна я спровадил в небытие, а на поимку его самого у меня еще все лето и часть осени остались. Но вот зудит внутри какой-то червячок, не дает покоя, будто я чего-то то ли не понял, то ли не увидел. Так, словно время почти на исходе.

Хотя, возможно, о себе дает знать накопившаяся усталость. Не физическая, эмоциональная. Я же не робот, не из железа сделан. Месяц почти безостановочной гонки не может о себе не дать знать.

Одно хорошо — не зря трудился. Мне снова довелось повидать плоды своих трудов, а именно то, как Бэлла приняла вторую часть зелья, что для нее приготовили ворожеи. Причем на этот раз все прошло не так драматично, как три дня назад, без вынимания интубационной трубки и прочих спецэффектов в стиле медицинских теледрам.

— Ну-с, пора, — сообщил мне Вагнер после того, как минутная стрелка часов на стене достигла требуемого деления, и тряхнул небольшой колбой, в которой плескалась красная жидкость и красовалась наклейка «Доза № 2». Он не поленился и разделил остаток зелья на порции. — Признаюсь, ждал этого момента, очень интересно посмотреть, что случится на этот раз. И как человеку, и как врачу. Саша, придержи, пожалуйста, нижнюю челюсть пациентки. Да салфетку возьми, не голой же рукой! Она стерильная, а ты нет.

Следом за тем он двумя пальцами сжал нос Бэллы и аккуратно вылил зелье ей в открытый рот. В горле девушки что-то булькнуло, но, и как в пошлый раз, заветная живительная влага, похоже, отправилась по назначению.

Через пару секунд девушка глубоко вздохнула, и я увидел, как по тонкой и нежной коже ее горла словно огненные змейки пробежали. Одновременно с этим серый предвестник смерти, который, понятное дело, никуда не делся, судорожно сжался, после распрямился, точно линейка, а затем скукожился до размеров небольшого ужика. Да еще и потускнел настолько, что его почти не видно стало.

— Вот и славно, — потер ладоши Вагнер. — Сегодня, конечно, результаты не так бросаются в глаза, как в прошлый раз, но все равно понятно, что девочка наша идет на поправку.

— Идет, — подтвердил я. — Факт.

— И только одно меня беспокоит — почему не просыпается? Спит и спит. Это не летаргия, не, прости господи, кома, просто сон, но очень уж он затянулся.

— Не знаю, — честно признался я. — И спросить не у кого. Давайте просто подождем три дня, последнюю дозу дадим и поглядим, что произойдет. Авось проснется?

— Признаюсь, я ее разбудить пытался, — сложил руки на животе Петр Францевич. — Никакого результата. Спит и знай во сне улыбается. Саш, а может, ты?

— Что я? Чем мое «Бэлла, вставай, в институт пора» от вашего отличаться будет?

— Так ты классический рецепт используй, — предложил мне врач, и в тот же миг в его глазах блеснули искорки лукавства.

— Это какой? — уже ожидая подначки, осведомился у него я.

— Поцелуй ее, — мой собеседник показал рукой на мирно сопящую девушку, — а вдруг?

— Очень смешно, — фыркнул я. — Ладно, Бэлла за спящую царевну сойдет, ибо красавица и умница, но вот из меня королевич Елисей — как из хрена оратор.

— Почему только красавица и умница? — отсмеявшись, сообщил мне Вагнер. — Она и по другим статьям вполне себе царевна. Бэлла у нас девочка не бедная.

— В смысле?

— В самом прямом. Ей досталась часть состояния отца, который у них с Ольгой один на двоих, и мамы, царство ей небесное. Полина Анатольевна была женщиной далеко не бедной.

— А Ряжская мне сказала…

— Бэлла не любит афишировать то, что она очень богатая невеста, — тонко улыбнулся Вагнер. — И вообще говорить обо всем, что связано с деньгами, у нее другие интересы. Да она ими и не пользуется, все средства находятся в доверительном управлении старшей сестры и ее мужа.

— Н-да, — я глянул на девушку, которая лежала и улыбалась во сне, — может, и правда поцеловать?

— Вы будете очень красивой парой, — уже без тени насмешки сообщил мне Петр Францевич, а после добавил: — И Яна Феликсовна придерживается того же мнения.

Помню я Яну Феликсовну, как же. Умная, властная и очень хорошо знающая, что ей нужно, женщина. И, сдается мне, собирающаяся вернуться в общее с мужем дело, иначе к чему этот разговор? Похоже, она насладилась материнством, забыла страхи трехлетней давности и начала выстраивать новые бизнес-схемы, в которых нашлось обязательное место для меня.