— Ох ты! — даже опешил старичок, с левой полы сюртука которого безостановочно капала вода — Это от кого же?

— От Налимыча с Москвы-реки — протараторил я — Велел он тебе кланяться, и со всем уважением напомнить, что про должок твой не забыл.

— Какой-такой должок? — дернул себя за бороду речной дед.

— Ты лет двести назад в зернь ему стаю зеркальных карпов проиграл, а вместо них ему косяк плотвы пригнал — пояснил я без малейших сомнений. В таких вопросах их быть не может, даже с учетом того, что Карпыч мне, конечно же, полезнее и нужнее Налимыча. Но — ну нафиг. Вон, я с долгом Хозяину кладбища протянул — и что вышло? — Потому он тебе просил сказать — не дело так поступать. Проиграл — вынь да положь, как Поконом заповедано.

— Верно он говорит — неожиданно поддержал меня лесовик — Я вот лет двести назад Кузьме, что при бородинском лесе живет, сотню белок проиграл, так отдал же? Хоть и жалко их было. Осень на дворе, вот-вот первые морозы грохнут, у них все дупла запасами набиты, а я их с насиженных мест согнал и в новый лес отправил. Чуть не плакал, а все ж погнал. Долг есть долг, его завсегда платить следует. Особенно, если в зернь продулся.

— Как ты с Карпычем-то снюхался? — хмуро поинтересовался у меня водяник — Где дорожки пересеклись?

— Он нам помог колдуна одного поймать — охотно ответил я — Из рода Кащея.

Старички переглянулись и обменялись кивками, из чего я сделал вывод, что и здесь, в Лозовке, та история двухлетней давности известна. Но оно и понятно — Кащеевич все же был фигурой неординарной, принадлежащей к старой и знаменитой фамилии, потому его смерть не могла пройти бесследно.

— Ладно, ваша правда — покряхтев и повздыхав, согласился водяник — Но не сейчас! Не сейчас! Нерест же! Куда им по рекам шлындать? Вот икру отмечут, тогда пусть плывут.

— Ведьмак, а ведьмак — раздался голос одной из русалок. Речные девы уже закончили дележку подарков, и теперь, сидя на мелководье, расчесывали гребешками свои волосы. Смотрелось это все очень красиво, особенно учитывая то, как гармонично их оттенял лунный свет — А вот там, где ты был, такие как мы есть?

— Есть — кивнул я — Тамошние речные девы мерроу называются. Но если напрямоту, то по красоте вас сравнивать с ними нельзя.

— Чего? — насупилась вредная Лариска, которая, похоже, до сих пор не простила мне того, что я в свое время помог Аглае покой обрести — Это мы, значит, косорылые да страхомордные, а они, выходит…

— Так он не в том смысле — перебили ее сразу несколько товарок — Он о том, что мы краше тех.

— Верно — подтвердил я — И река у нас лучше.

— Вот только рыбы в ней нет! — влез в разговор Родька — Битый час сижу — ни одной поклевки. Хоть бы уклейку какую выдернуть!

— До чего же докучливый у тебя слуга, ведьмак! — поморщился Карпыч — Анисья, насыпь ты ему карасей в ведро, сделай милость! И пущай он отсюда уматывает куда подальше!

— И покрупнее — мигом сориентировался Родька, немедленно начав жестикулировать — Таких вот. Или, лучше даже вот таких!

— Какие будут — недовольно буркнула русалка, которую отвлекли от медитативного расчесывания своих волос — Таких ему, не таких…

— Мне не себе — протараторил мой слуга и ткнул пальцем в мою сторону — Мне ж хозяина кормить! Так что это ему!

Ведро появилось уже через минуту, и в нем кто-то отчаянно плескался. Хотя — почему «кто-то»? Караси. И, судя по довольной роже Родьки, изрядного размера.

— Благодарю за подарок, дядя Карпыч — изучив добычу, поклонился водянику мохнатик — Ну, я пошел.

— А мы? — возмутилась Аксинья, усевшаяся на свое место и снова доставшая гребешок — Или наши труды доброго слова не стоят?

— А вы, хвостатые, и так должны нам свежую рыбу каждый день таскать — заявил Родька, волоча ведро к кустам — Ежели бы мой хозяин вам гребешки то и дело не дарил, вы бы еще сто лет косматые ходили. Кто про вас еще вспомнит, как не он?

Выдав сей достаточно грубоватый спич, Родька удалился с берега, но некоторое время еще был слышен шорох кустов, через который он пробирался, по своей привычной лени желая сократить дорогу до дома, да негромкая ругань, когда к его шерсти прилеплялся очередной кругляш репейника.

— Почему ты его до сих пор не утопил — не понимаю — произнес Карпыч — Кого только на своем веку не видел, но эдакого стервеца не припомню.

— Зато верный — возразил ему лесовик — И за одно это можно много чего простить. Хотя ему про то знать не следует. А вот пугануть еще разок, как нынче днем, стоит. А, Александр?

— Пуганем — согласился я, поворошив палкой изрядную кучу углей, а после доставая из рюкзака пакет с картошкой — Он когда боится чего-то, до того забавный!

— А хочешь, мы тебе поможем? — застенчиво спросила у меня хорошенькая русалка с кокетливо вздернутым носиком. Странно, раньше я ее не видел, это точно. Просто наверняка запомнил бы, больно уж девчонка симпатичная. Может, из новеньких? — Он же воды боится? А мы его в нее — бултых!

— Не надо — покачал головой я — Он после такого «бултыха» вообще умываться перестанет, а это никуда не годится. Пахнуть ведь начнет, или того хуже — линять. Мы уж лучше его с дядей Ермолаем к какому-нибудь полезному делу приставим. Белок пересчитывать или пни корчевать.

— Пни — это интересно — призадумался лесовик, глядя на то, как я закатываю клубни в самый жар — Пни — это хорошо. Славная идея!

То ли в благодарность за рацпредложение, то ли, потому что картошка печеная удалась как никогда хорошо, но через несколько часов дядя Ермолай, к моему безмерному удивлению, принял участие в сборе утренней росы. И, скажем честно, уделал меня как младенца, что в скорости ее сбора, что в качестве. На каждую мою одну каплю приходилось десять его. Вот вроде бы — старичок старичком, и пальцы у него толстые, но как ловко он передвигался по просыпающемуся лугу, не задевая ни одной травинки, как умело стряхивал капли в флаконы. Да, именно флаконы! В этот раз был собрана не одна емкость, и то заполненная не до верху, как это традиционно случалось, а целых три! Три флакона с жемчужно-переливающейся внутри влагой, которую добыть можно только в эти быстрые майские дни и обязательно до того, как на капли упадет первый солнечный луч. Нет, рассветную росу можно собирать и в другое время, хоть все лето, и даже часть осени, но такой нутряной земной силы, как в мае, она больше не наберет. В эти дни в ней концентрируется вся мощь весны, все желание природы возродиться для новой жизни, она одновременно сочетает в себе ярость первых гроз и печаль ушедшей на покой зимы. Столько всего в майской рассветной росе намешано, что слов нет.

Короче — очень сильная штука, если ей пользоваться с умом, причем как отдельным снадобьем, так и в сочетании с другими ингредиентами. И у меня ее три здоровенных флакона по триста грамм каждый. Офигеть!

Так что если дядя Ермолай захочет, Родька ему теперь не то, что все пни в лесу выкорчует, но и опустевшее место новыми деревьями засадит. А я их в ближайшем питомнике куплю. Вон, объявление на станции висит «Садовый рынок в Шиколово». Приеду, и весь этот рынок скуплю.

Ну, а дома меня ждал обещанный рыбник, который и впрямь ведьмин уделал как слон черепаху. Как выяснилось — куда Дарье Семеновне до моего домовика! Я чуть пальцы себе не откусил, вот как вкусно он готовит. Я даже и не знал, что он на подобное способен.

И вот после этого всего лечь бы мне в саду под цветущей яблоней на расстеленный прямо на траве плед, да как вздремнуть часика три-четыре для души! А после снова в лес пойти, травы на закате пособирать, в том числе непременно упомянутую дядей Ермолаем гарь-росянку, после их не торопясь перебрать, слушая очередную перебранку Родьки и Антипа, которые станут раскочегаривать самовар, чаю напиться от души в их компании…

Так нет же — надо ехать в город. Деваться-то некуда. Второй раз столкнуться с Хозяином Кладбища во сне у меня ни малейшего желания нет. Он и в жизни, что скрывать, выглядит не ахти, но во сне, как оказалось, его созерцать куда хуже. Вон, даже меня пробрало, а я уж считал, что такое в принципе невозможно. Почему? Да привык я к этой публике потихоньку. Когда постоянно вращаешься в мире теней и их хозяев, на ряд моментов уже не реагируешь.