Интересно, врет или нет? Это Ряжская, тут так сразу не поймешь. Надо будет смешать зелье, отбивающее память, с зельем правды и как-нибудь ее им накормить. Сразу, одним махом, все у нее выспросить и понять, что к чему.

— Ладно, давай так, — Ряжская протянула ко мне ладони, и я, поняв, что она хочет, ответил ей тем же жестом. — Будем считать, что мы так и не поговорили. Идет?

— Идет, — я еле подавил улыбку. — «Мирись, мирись, мирись» говорить будем?

— Там, насколько я помню, надо пальцами цепляться, — неуверенно произнесла она. — Да и годы наши не те. Уффф… Опять я про возраст. Саша, это ты во всем виноват!

— Как обычно, — пожал плечами я. — Мне не привыкать.

— Но об одном одолжении я тебя попрошу. — Ряжская разжала ладони, после снова открыла клатч, достала из него пакетик, в котором лежал светлый волос, и показала его мне. — Сделаешь для меня кое-что?

— Кое-что, — задумчиво произнес я. — И что именно?

— На твое усмотрение — Ольга Михайловна положила пакетик на стол и толкнула своим наманикюренным ноготком ко мне.

— И не жалко человека? — поинтересовался я. — Вы же знаете, что было с Яной Вагнер.

— Ты тогда упомянул о том, что это не предел, — голос женщины приобрел жесткие нотки. — Я попрошу тебя в данном случае не слишком либеральничать. Этот человек мне много чего задолжал.

— Нет, — подумав, ответил я. — Извините, но нет. Может, это и правда не очень хороший человек, может, он это заслужил. Но вы меня с кем-то спутали. Не мой это профиль.

— Иногда друзья оказывают друзьям услуги. Просто так, потому что те их об этом просят.

— Если в ваш дом нагрянет беда, я первый приду к вам на помощь, — заверил я ее. — Но не надо заставлять делать меня то, чего я не хочу. Я так прожил почти четверть века, и сейчас пытаюсь все изменить. Точнее — я принял решение, что все изменю. И это входит в число вещей, которые не вписываются в мою новую картину мироздания.

— Красиво, звучно, пафосно, — одобрила Ряжская. — Но скажу сразу, мой милый — ничего у тебя не получится. Ты стремишься к идеалу, это похвально. Но вокруг тебя все тот же неидеальный мир, и это противоречие быстро сломает твои благие намерения. Так что я оставлю здесь волос госпожи Соломиной, думаю, он тебе еще понадобится. И вот еще.

Она положила на стол конверт, причем довольно пухлый.

— Нет-нет — перехватила она мой взгляд — Это не мотивация. За дружеские услуги не платят, а я просила тебя именно о такой. Тут твой процент за удачную сделку. Здание-то теперь наше, и получили мы его не без твоей помощи. Ты же тогда об этом подумал, верно? И, поди, скрягой меня в мыслях обозвал.

Я почувствовал, как краснею. Было такое, чего врать?

— Бери, ты эти деньги честно заработал. — Ряжская толкнула конверт ко мне, тот по дороге зацепил пакетик, да так, что они оба оказались напротив меня. — Купи себе чего-нибудь. Например, приличные ботинки. Или костюм получше. А я пошла, мне сегодня до конца дня надо в еще один фонд успеть. Я там чек вручаю, на этот раз на науку. Времени на эти вещи уходит невероятно много, но благотворительность нужна. Сейчас без нее никуда. Тренд, надо соответствовать. Опять же налоговые льготы кое-какие. Так что — до встречи!

И она покинула переговорку, а я остался сидеть в ней. Конверт так и лежал на столе, причем мне даже не хотелось в него заглядывать. Не мотивация, говоришь? Ну-ну.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Волконского.

— Ушла? — спросил он у меня.

— Отбыла, — подтвердил я. — Нести добро людям.

— Это она умеет, — хмуро сказал Волконский и вошел внутрь. — А это чего у тебя на столе? Саш, ведь тут не то, о чем я подумал?

— Нет, это не маракасы, — неуклюже пошутил я. — Дим, я не живу в твоей голове. Откуда мне знать, о чем ты думаешь?

— Деньги, — Волконский взял конверт и заглянул в него. — И хорошие деньги. Смолин, ты в своем уме? Прямо в банке, в переговорной держать левые «бабки». А если кассовая проверка? А служба безопасности?

— Дим, ты себя слышишь? — я даже вышел из навалившейся было на меня апатии. — Какая кассовая проверка, каким боком я к ней отношусь? А безопасность… И что они скажут? Даже не это главное. Кому? Семейству Ряжских? Ты же не дурак, понимаешь, кто данный конверт тут оставил.

— Н-да. — Волконский положил деньги обратно на стол. — Тоже верно. Но все-таки — убрал бы ты их все-таки. От греха. И так скажу — не дело это, Саша. Правда, не дело. Все понимаю — переходный период, ты вроде как фаворит новых собственников, тебе можно больше, чем остальным, но все-таки — не надо. Знаешь, есть порядок, есть регламент, и они должны выполняться при любых обстоятельствах. Это как флаг корабля — пока он не спущен, боевая флотская единица остается таковой и живет. Мне неизвестно, что там будет дальше и со мной, и с банком. Я просто каждый день делаю свое дело так, чтобы мне самому перед собой стыдно не было.

— Хорошо сказано, — без тени иронии сказал я и убрал деньги во внутренний карман пиджака, а после прихватил со стола и волос неизвестной мне госпожи Соломиной. — Я всегда тебя уважал.

— Врешь, — беззлобно ответил мне Волконский. — Поначалу ты меня недолюбливал, я знаю.

— А тебе до этого было дело? — рассмеялся я. — Плевал ты на мою нелюбовь с Пизанской башни.

— Плевал, — подтвердил Волконский. — Для всех хорошим не будешь. И чем выше ты вскарабкаешься, тем меньше надо на это внимание обращать. Иначе пропал ты как руководитель. Либо в панибратство скатишься, либо пить начнешь. И то, и то не вариант.

Не знаю отчего, но разговор с зампредом поднял мое настроение. Врать не стану — Ряжская чуть раньше его порядком ухудшила. Вроде и слова она мне хорошие говорила, и «милым» называла, и денег дала, а ведь ясно, что ей нужно. Точнее, что она хочет. Ошейник мне на шею напялить и к командам приучить. Чтобы грыз того, на кого она укажет.

Еще немного настроение поднялось ближе к вечеру. Прорезался Нифонтов. Я ведь так и не знал — вернулся он, нет? Женьку я все же набрал, но трубку она не взяла. Уверен — слышала звонок, видела, что я на проводе — и не взяла. Может, на меня злится, что так долго пропадал, а, может, и на себя, за то, что слабину дала. Эта может, с нее станется.

— Привет, — Николай был привычно деловит. — Как дела? Мне Ровнин сказал, что тебя там какие-то мутные личности стращают. И Вика тоже кое-что от себя добавила. Я что хотел спросить…

— Все уже нормально, — перебил я его. — И с личностями, и с остальным тоже. Решена проблема.

— Да ладно, — было слышно, что оперативник обрадовался. Правда, вряд ли из-за меня, скорее тому, что делать ничего не надо. — Вот хорошо. И кто это был?

— Не по телефону, — предложил я. — Давай я лучше к тебе заскочу и все расскажу.

— Чую, не так все просто, — хохотнул Николай. — Если в гости напрашиваешься, значит, чего-то надо тебе. По Женькину душу собираешься наведаться? Ты поосторожнее давай тогда. Она тут туча тучей ходит, а когда твое имя слышит, то сначала ругается так, что даже Аникушка, наш домовой, за сейф Ровнина прячется.

— А после этого? — спросил я, поняв, что этого вопроса Нифонтов от меня и ждет, потому и паузу в разговоре сделал.

— А после ходит и грохает дверями так, что стены трясутся.

Приятно, черт. Ругается — значит…

Ничего это не значит. И значить не может. По ряду причин.

— Ладно, заезжай, — разрешил Нифонтов, переходя к делу. — Хоть бы даже завтра, я на месте буду. Мне отчеты писать. Адрес сейчас СМСкой сброшу.

Вот и хорошо, что в выходной, там народу меньше будет. Мне ведь нужнее всего там не Нифонтов и даже не Женька.

Мне с Афоней поговорить надо. Очень надо. И не думаю, что Николай мне в такой мелочи откажет.

Я бы и сегодня съездил, но вот так, внаглую, напрашиваться неохота. Знаю я отдельских. Ты шаг назад, они три вперед. Ну их…

Но самый главный сюрприз этого дня поджидал меня дома. Точнее — в подъезде. В почтовом ящике.