А вот Афоня — этот может что-то знать, хотя бы в общих чертах. И, даже, возможно, рассказать.

Вообще-то слуги ведьмаков существа скрытные, но чувство благодарности им знакомо, это я уже понял. И еще — хозяина-ведьмака у него сейчас нет, а это здорово упрощает дело. Зона его ответственности здорово снизилась.

Вот только как мне с ним поговорить? Разве что вызнать у Нифонтова точный адрес их конторы, а после напроситься повидать своего «крестника»? Или просто честно все Николаю рассказать. Ну почти всё. Не вникая особо в детали. Что здесь, в конце концов, такого? Я познаю мир, в котором мне жить, и эта часть ведьмачьего существования более чем для меня важна. К тому же Ровнин сам про это мне рассказал, мог я заинтересоваться всерьез этой темой? Запросто мог.

А Морана… Надо бы и с ней парой слов перекинуться, вот только неизвестно, когда она мне снова приснится. Это не я решаю, а она.

Хотя, возможно, это не она мне снится, а я ей. Тут наверняка не скажешь. Вот все-таки сколько же еще непознанного на Земле осталось. Нам говорят — все уже познано, тайны наличествуют только в авторских программах на «Рен-ТВ» и «ТВ-3», да и то сомнительные. Как же, всё. Одно познанное существует где-то там, на грани сумасшествия и воображения, второе вон последние указания теням прошлого отдает.

Я поежился — становилось все прохладнее, как и положено на излете осенней ночи. Утро было все ближе, хоть вокруг и стояла все та же мгла. Но где-то в кроне уже почти совсем лишившейся листвы березы пискнула одна птаха, с другого дерева ее поддержала другая. Птиц не обманешь, они подход рассвета чуют безошибочно.

— Что, ведьмак, озяб? — обратился ко мне умрун, который, наконец, закончил раздавать указания и распоряжения обитателям кладбища. Тех, кстати, вокруг нас и не осталось почти, разошлись они кто куда. Кто по своим могилам, кто осматривать фронт работ.

— Есть маленько, — похлопал себя руками по плечам я. — Чайку бы горячего.

— Прости, не припас, — не без ехидства произнес Хозяин. — Нету у меня тут чайной. Разве что «Поминальная трапеза» у главного входа, так она еще закрыта.

— А жаль, — вздохнул я.

— Кому как. Мне вот все равно. Я ни тепла, ни холода не ощущаю, а пища моя — она не такая, как у вас, людей.

Ага, знаю я твою пищу. Мы она и есть. Помню, как ты душу моего врага-ведьмака сожрал, как же. Хотя, по правде, мне его ни капли жалко и не было. Туда ему и дорога.

— А пришел ты вовремя, — Хозяин поманил меня рукой, предлагая подойти поближе. — Денька на три задержись — и все, не застал бы ты меня. Я не лесовик, который как барсук первого снега ждет и только потом в свою нору лезет. Не люблю смотреть на то, как мир закрывает глаза и засыпает под снегом. Лучше раньше уйти на отдых, когда вокруг еще есть жизнь.

— Странное размышление, — потер подбородок я. — Владыка Смерти любуется жизнью.

— Думай, что говоришь! — громыхнул голос умруна. — Я не владыка Смерти, я пастырь мертвых. Смерть — моя госпожа, а я ее верный и преданный слуга. И ты, кстати, тоже, только еще этого не понял. Что до жизни… Без нее не было бы меня. Рассвет сменяет ночь, зима — лето. А жизнь — смерть. Одно без другого существовать не может.

— Оговорился, — даже перепугался я, потому как в голосе Хозяина уловил прямую и явную угрозу для себя. — Ляпнул не подумавши.

— Ляпнул, — на тон ниже проворчал умрун. — За такие промашки в старые времена тебя бы по Покону заживо под землю загнали лет на сто. Или двести.

— Вопрос можно? — решил я от греха перевести тему в другую плоскость. Нет, мне была крайне интересна его фраза о том, кому я на самом деле служу, но развитие этого направления разговора было крайне небезопасно. Кто знает, что ему в голову придет?

Хозяин кладбища величественно махнул рукой, давая мне понять, что, мол, спрашивай.

— Вот вы про старых богов упомянули, — вкрадчиво проговорил я. — Это ведь те, которые Велес, Морана, Перун?

— Они, — подтвердил умрун.

— Скажите, а мои… э-э-э-э… собратья им служили? — перешел я к главной теме. — Просто я слышал, что такое случалось. Ну от того парня, Николая.

— Судного дьяка? — уточнил умрун. — Ты ему особо не верь. Во всех смыслах. Что для него, что для тех, кто до него был, главное одно — свою работу выполнить. А ты, я, да и другие дети Ночи — мы для них никто. Или враги. Третьего не дано. Если надо будет, он тебя пережует и выплюнет.

— Это я давно понял. Но так оно теперь везде в мире заведено, так что удивительного ничего нет. Скажу честно — и я не лучше. И все мои знакомые тоже.

— Что за времена? — вздохнул Хозяин. — Нет, и раньше всякого хватало, но сердечности в человечишках поболе было. А теперь… Так о чем ты меня спросил?

— Боги, — быстро проговорил я. — Ведьмаки им в самом деле служили?

— Не особо, — качнулся капюшон умруна в отрицающем жесте. — Ведьмаки вообще служить кому-либо не стремились. Они же сами по себе были. Происхождение у них такое. Как бы тебе понятнее объяснить… Лесовики — порождение Велеса. Ведьм змеюка Пераскея сотворила, когда им дала черные веды прочитать, а после ее смерти они к сынам Чернобоговым прибились, потому как те Даждьбога, змеиного убивца, терпеть не могли. За Пераскею мстили, значит. Ведуны да знахари Числобогу поклонялись, тот им знания даровал и в ремесле помогал. Ну и так далее. А ведьмаки — они сами по себе появились. Точнее — первый ведьмак, тот, что Олегом звался, сам себе путь проторил, а уж после остальным его показал. Вот и выходит, что не было у них смысла кому-то на верность присягать, потому что долгов за ними не водилось.

— Ну не только же за долги служат? — пробормотал я.

— Верно, — признал Хозяин. — Не только. Еще за страх, совесть или мзду какую. Но прежним ведьмакам страх был неведом, как и совесть. Что до мзды… Раньше злато ценилось, но куда менее нынешнего. Сыт, здоров, одет, обут? И хорошо. А казна — она сегодня есть, завтра нет. Копили людишки деньгу, конечно, копили, как без того. Но не все. И главнее всего остального она тоже не была.

— Святые времена, — только и сказал я.

— Вот-вот, — подтвердил умрун. — Ну а если они и шли на службу, так только тогда, когда выхода не оставалось, так мне говорили. Один из ваших, я знаю, присягнул на верность Триглаву, чтобы город какой-то от степного войска спасти. Тот, после принятия клятвы, на находников ордынских мигом мор напустил, и они все под стенами городскими за пару дней и перемерли.

— Чем вообще может служба эта ведьмаку навредить? — задал я очередной вопрос, ожидая реакции вроде: «А тебе зачем это надо?»

— Душу он может свою сгубить, — и не подумал так поступать умрун. — Руки в крови попачкать здорово. Ну и свободы у него не будет, что самое главное. Любому человеку в подневолье худо, а тому, кто был рожден вольным — вдвойне.

И все? Свобода. Да я ее в жизни не видел, этой свободы. Разве что только в последние месяцы. Это только на словах у нас есть какие-то мифические «свободы», а на деле — фигушки. Мы все узники законов, порядков, традиций, уставов, положений, указаний, нормативных актов, циркуляров от самого своего рождения и до смерти. Правда, мы настолько привыкаем к этому с детства, что по сути и не ощущаем степени собственной несвободы, считая такое положение вещей совершенно нормальным. Жизнь современного человека — это узкая тропинка, по которой можно идти только медленно и только прямо, потому что по сторонам от нее исходит зловонными пузырями погибельная трясина, которая как раз и есть та самая мифическая свобода. Шаг влево, шаг вправо — и все, ты пропал. Либо в тюрьме, либо в наркотическом угаре, либо еще в какой-то немыслимой круговерти. Любое отклонение от общепринятых правил и устоев ведет или на дно, или в неведомые дали, откуда нет возврата. Так уж устроен современный мир.

— Впрочем, я слышал, что не сильно-то боги к себе ведьмаков и заманивали, — продолжал вещать умрун. — Характер у вашего брата поганый, и принципов много. Куда проще посговорчивей слуг найти, благо тогда в них недостатка не было. А если не найти, так сотворить. Боги ведь, чего им?