— Бабка еще эта, которая коми-пермячка, — продолжала лютовать Маринка. — Несет ахинею какую-то. «Ты отмечена печатью смерти! Берегись, дева, присвоившая чужое имя!». Чье имя я присвоила? Что за бред?

Речь, как видно, шла о Сана Рае, которая и впрямь что-то шептала Маринке, когда та более-менее пришла в себя. Она, кстати, и в мою сторону потом поглядывала, но поговорить так и не подошла. А я и не стремился к беседе с ней. С меня уже того, что было, хватило.

Самое забавное, что когда все кончилось, то у меня каких-либо чувств, кроме дикой усталости, не осталось. Я практически не злился на Нифонтова и не боялся мести колдуна. А смысл? Изменить-то уже ничего нельзя, надо думать, что со всем этим делать. Но на подобное сил у меня уже не было.

Хотя страх непременно придет позже, это я знал наверняка. Когда адреналин полностью выгорит в жилах, когда я переварю увиденное, когда высплюсь — вот тогда он и нагрянет. И мало мне не покажется. Что-что, а глаза потомка Кащея (блин, ну до чего бредово звучит эта фраза), мне не забыть. И его слова тоже. Когда в запале кидают: «Все ты труп, понял» — это все фигня, вряд ли кого-то на самом деле станут убивать.

А вот когда просто констатируют факт того, что тебе следует умереть по той или иной причине, говорят так, словно подбивая статистику — то дело плохо. Тебя и впрямь могут грохнуть.

Сам я в таких ситуациях до последнего времени не бывал, но наслышан о подобном от старших коллег, которые застали еще «дикий» рынок и лихие банковские аферы 90-х годов, вроде «черного вторника» или липовых «авизовок». Нашего брата клерка тогда отстреливали не меньше, чем бизнесменов-«скороспелок». За то, что слишком много говорил или, наоборот, за то, что не предупредил о возможных неприятностях. А то и просто в назидание остальным, чтобы место свое знали.

Впрочем, этот страх — он ненадолго придет. Человек такое существо, что приучен жить даже у подножия вулкана, который в любой момент может начать извергать пепел и плеваться лавой. В конечном результате ожидание беды или даже смерти тоже становится привычкой, причем в определенный момент даже где-то приятной. Прожил день, дотянул до его заката — уже хорошо, уже ты молодец. Так сказать — постоянный риск держит тебя в тонусе.

Хотя, если начистоту, здравого смысла в этом маловато. Не сказать — нет вовсе. Но если не находить в несчастьях хоть какие-то плюсы, то надо просто идти и накидывать веревку на шею.

Да и это все не главное. Самое паршивое, что человеку, который меня во все это втравил, я даже предъявить ничего не могу. Точнее — мочь-то могу, но для него мои претензии — плюнуть и растереть. Оно ведь как обстоит? Николай захочет — поможет, не захочет в последний момент вытащить меня из-под удара — просто подождет, пока колдун мне сердце вырвет. Ну или как-то по-другому изничтожит.

Может, не надо было ему говорить, что я о нем думаю?

Хотя нет, надо. Иначе я себя уважать перестал бы.

А еще хорошо, что Маринка ничего не помнит, а то бы она от себя еще добавила, и куда больше, чем я. Может, он хоть ее, если что, вытащит из дерьма, в которое мы по его милости вляпались.

— Не грузись, — хлопнул меня ладонью по плечу Нифонтов, будто прочитав мои мысли. — Я даю тебе слово, что ничего особенно страшного с вами не случится. За то, что ни волоска с голов не упадет, не поручусь, все не предусмотришь, но относительную физическую и психическую целость по завершении этой истории обещаю. Правда, что ты, что твоя подружка можете глупостей каких-нибудь наделать, которые я предусмотреть не смогу, но все-таки буду уповать на ваше благоразумие.

— Твои бы слова да богу в уши, — проворчал я. — Но лучше бы ты нас просто в это все не впутывал. У тебя есть твоя работа — вот ты ее и работай! При чем тут мирное население в нашем лице?

Нифонтов развел руки в стороны, как бы говоря: «Ну вот так получилось, старик!».

— Саш, вот такая у нас служба, — вздохнула Евгения, подходя ко мне. — Ну да, иногда такое приходится творить, что даже не знаешь, какие слова к себе, любимой, подобрать. И ведь это не обычная грязь, ее в душе мочалкой не отдерешь. Но по-другому никак. И еще — не всем же в белом ходить? Да и не бросаем мы своих в беде. А ты для нас свой. Это я сейчас серьезно говорю.

— Я ни хрена не понимаю! — заорала в голос Маринка. — Вот от слова «совсем»! То есть — совершенно! Что произошло, и почему я ничего об этом не знаю? За что вы перед Смолиным извиняетесь? И еще — вы не забыли, что я тут вообще стою?

— Нет, не забыли, — миролюбиво сказал Нифонтов, улыбнулся и достал из кармана плоскую фляжку. — Коньячку глоток? Зябковато на улице, да для нервов полезно.

Мне была знакома эта улыбка, и, глядя на нее, я понял, что на этом участие в беседе для Маринки, скорее всего, закончилось.

Так оно и вышло — через пять минут она благополучно сопела носом на заднем сиденье машины. Снотворное сотрудники отдела «15-К» использовали просто бронебойное, вырубающее человека практически моментально.

— Светает, — поежилась Женька. — И есть хочется.

— Ну в этих краях из работающих харчевен если только «МакДак» отыскать можно, — со знанием дела сообщил нам Нифонтов. — Остальные все закрыты часов до девяти. Ждать придется.

— Не вариант, — заявил я. — Нынче день будний, мне еще на службу идти, как раз к девяти. Так что меня лично и «МакДак» устроит.

— А поехали в центр? — предложил Нифонтов. — Сразу двух зайцев убьем — и до работы тебя подбросим, и поедим. Там полно мест, где оголодавших горожан кормят круглосуточно.

— Есть такое, — подтвердил я. — Правда, там цены кусаются.

— Нам выписывают средства на оперативные расходы, — заверил меня оперативник. — Отдел угощает.

— На халяву могу съесть очень много, — предупредил его я. — Да еще и с собой еды прихвачу, потому как домой мне никак не попасть, а без обеда я оставаться не намерен.

— Не проблема, — с достоинством ответил Нифонтов. — Говорю ведь — не из своих плачу, из казенных.

Самое интересное, что и в дороге, и после, в небольшой уютной кофейне в районе Воздвиженки, мы с Николаем в своих разговорах вовсе не касались того, что произошло на кладбище. Мы поспорили об игре сборной России по футболу, пообщались насчет летних кинопремьер и обсудили превосходство наших шашлыков над ихними барбекю.

Женька в наших разговорах не участвовала, она проводила время в обществе Афанасия, которого я чуть не забыл на кладбище. Он ведь так и прятался за воротами, и, размахивая лапами, выскочил оттуда только тогда, когда понял, что мы вот-вот уедем.

— А сколько тебе лет? — восторженно спрашивала Мезенцева у бывшего ведьмачьего слуги, сидящего в самом углу так, что его вовсе видно не было.

— Я точно не знаю, — степенно отвечал тот, поддерживая Маринку, которая во сне плямкала губами и все норовила на него завалиться. — Но помню, что когда я первую сотню разменял, наш молодой царь в аккурат шведа побил.

— Ох ты! — восхитилась Женька и ткнула Нифонтова кулачком в плечо. — Он времена Петра Первого помнит!

— Совершенно необязательно, — возразил ей я. — Он вообще может не Петра иметь в виду, а Александра Невского. Тот тоже шведа бивал.

— Невский был князь, — неуверенно поддержал коллегу Николай. — Вроде. Хотя я не уверен, у меня по «истории» в школе четверка была. С минусом.

Увы, но дополнительных деталей героических свершений молодого царя мы из Афони не выжали. Да и вообще он делами большого мира не сильно интересовался, а его хозяева, похоже, селиться предпочитали как можно дальше от столиц, а то и вовсе от людей в целом. Насколько я понял, с одним из них он добрые полсотни лет вообще в тайге прожил, в той, где медведь хозяин. И в более-менее обитаемых местах оказался только с предпредпоследним хозяином, где-то в конце девятнадцатого века. Определить это удалось по высказыванию, из которого следовало, что они плыли на корабле, у которого: «парусов-то нет никаких, зато внутре стучало бесперечь». То есть — уже эпоха двигателей, если и не внутреннего сгорания, то, как минимум, паровых.