Мы живём на втором этаже. Чтобы добраться на первый, мне нужно всего лишь незаметно спуститься по лестнице. И быстро. Чего я сделать не могу. Едва успеваю выскочить за дверь, мой телефон падает и разбивается, вогнав в совсем короткое объятое ужасом осознание.

Я испуганно оборачиваюсь, понимая, что этот звук был слишком громкий. И не зря. Я слышу шаги в свою сторону, едва ли не переходящие на бег, и не помня себя от страха, бросаюсь к лестнице. Дверь позади резко распахивается.

В последний момент я оборачиваюсь, расширяя от шока глаза. Трость выпадает из руки, я теряю равновесие и падаю, не успев схватиться за перила. Что-то острое врезается в спину и колошматит всё мое безвольное тело. А дальше наступает сильная боль. Затем темнота.

Мой разум возвращается в сознание рваными короткими вспышками. Свет в глазах сменяется тьмой, вой сирены и чьи-то голоса давят на пульсирующую болью голову. И когда в последний раз я прихожу в себя, мне мерещится его запах и голос, отчаянно зовущий меня...

Повторное пробуждение в больнице, наверное должно ощущаться более сознательно, чем в прошлый раз, но пока что кроме датчика на приборной панели не могу ничего разобрать. Я чувствую сначала дикую слабость, а затем и тяжесть на небольшом участке тела, которую пока трудно понять. Медленно приподнимаю голову и замираю всем естеством, оглушенная полным шоком.

Это Себастьян. Он спит сидя, уткнувшись щекой в мой бок и перекинув через мой живот руку. Так вот откуда странная тяжесть. Датчик на приборной панели подскакивает, уже через секунду продолжая издавать ровные звуки. Я поднимаю вялую ладонь и легко касаюсь его головы. Губы трогает слабая улыбка. Ни на что большее пока сил не хватает. Провожу медленно по волосам, убираю маленькую челку от лба, зарываюсь пальцами в мягкий ёжик и глажу, обводя контуры кончиками пальцев. Как же я соскучилась по этим простым касаниям. Себастьян хмурится во сне и начинает медленно шевелиться, а после и раскрывает глаза. Наши взгляды встречаются. Мы просто смотрим друг на друга в полной тишине, разбавляемой только писком монитора.

— Лесли, — шепчет Себастьян. Дымка в сонных глазах начинает рассеиваться. — Господи.

Он сбрасывает мою ладонь и выпрямляется. Сжимает её в своей и начинает целовать, осыпая мою руку вдоль до самого запястья и выше поцелуями. Я заторможенно наблюдаю за его действиями.

— Что случилось? — спрашиваю сиплым голосом.

— К вам пришел Раян, — сбивчиво объясняет любимый, и до меня пока туго доходит, что он делает. — Ты испугалась и выбежала из квартиры. Потеряла равновесие и упала с лестницы...

Да, я вспоминаю. Помню, как звонила Джереми, а он не брал трубку. Раян... Знакомое имя. Рука сама выскальзывает из мягкого захвата, падая на кровать. Я вижу мимолётный испуг в карих глазах.

— Он пришел, чтобы поговорить с Джереми по поводу учений. Твой брат тоже тут, не волнуйся. Он вышел, дал мне возможность побыть рядом... — медленно приближаясь, в пол выдоха произносит он, и ещё прежде, чем я понимаю, мою кожу опаляет горячее прерывистое дыхание.

— Не могу. Не могу с тобой порвать, — измученно шепчет он, уткнувшись лицом в мою шею.

Я замираю столбом, не сразу осознав, что происходит. Звуки датчика снова пускаются вскачь, на этот раз значительно дольше, выдавая мое состояние. О том, как сложно мне было без него почти что месяц, я даже словами выразить не могу. Я медленно подношу руку, вяло зарываясь пальцами в густую шевелюру.

— Меня обижает мысль, что ты вообще об этом задумывался, — глухо отзываюсь и чувствую, как Себастьяна передёргивает от моего холодного тона.

— Прости. Прости, моя девочка. Я думал, что так будет безопаснее. Из-за меня ты столько всего вытерпела...

Я не позволяю ему больше касаться себя и твердо отстраняю, надавив ладонью на грудь. Это малое движение стоило мне немалых усилий.

— Два года назад тоже из-за тебя? — удивлённо спрашиваю, заглядывая в его глаза. Мой голос вмиг становится строгим и отчужденным: — Ты меня спас. И сделал это снова.

Губы Себастьяна прорезает горькая усмешка.

— Будешь снова делать меня героем, тогда как все обстоит наоборот?

— Буду, — с вызовом отвечаю. — Потому что ты продолжаешь себя мучить и почему-то вбил себе в голову, что это ты виноват.

Себастьян разочарованно качает головой и сам отодвигается от меня, тяжело выдыхая.

— Год назад мы с Рагнером сильно поцапались. Он возненавидел меня, когда я уличил его в мошенничестве и отобрал львиную долю бизнеса. Рагнер хотел мне отомстить и только, — потухшим голосом сознается он. — Ты из-за этого пострадала, потому что он хотел ударить по слабому месту. Джереми тебе рассказал же об этом?

— Да, — отвечаю я, и мой задушенный голос сыпит. — И что, это ничего не меняет. Ты не знал.

Кривая улыбка продолжает искажать лицо любимого:

— Утешение так себе.

— Себастьян! — восклицаю я, слишком шокированная тем, как ещё достучаться до него. — Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Неужели тебе этого мало?..

— Этого слишком много, — глухо парирует он. — Я просто не понимаю, как после всего... Ты можешь продолжать меня любить.

— Послушай меня, Себастьян... — осторожно начинаю я.

— Я клянусь тебе, — в полголоса выдыхает он, прильнув своим лбом к моему. — Клянусь, я не притронусь к тебе, если только сама не попросишь. Даже если всю оставшуюся жизнь не попросишь, я не притронусь. И если сама порвать со мной захочешь, тоже не скажу против. Только буду все равно приглядывать.

Он утыкается куда-то мне в висок, коротким мазком целует, а я лежу, ошарашенная и неподвижная, все ещё собирая крупинками происходящее. Осознание медленным шагом приступает ко мне, затем ударяя в голову. Это значит... Он отступил?

— Себастьян, — тихо зову его я. Я улыбаюсь, а он и не замечает.

— Я знаю, что был мудаком, — продолжает надломленно свою исповедь любимый. — И я понятия не имею, как ты могла влюбиться в меня. Но я клянусь, клянусь, что больше никто не сделает тебе больно. Никто другой, ни особенно я.

— Себ, — шепчу я и накрываю ладонью его щеку.

Заглядываю ему прямо в глаза, чувствуя, как у самой сквозь улыбку блестят слёзы радости.

— Ты можешь заткнуться на секунду? Я люблю тебя.

Любимый смотрит на меня, переводя взгляд между моими глазами, так словно не понимает, что я сказала. Словно он не верит, не может принять, что так оно и есть на самом деле. Наконец с его губ срывается изумлённый выдох.

— И я тебя люблю. Люблю, Лесли, — порывисто выдыхает он.

Себастьян продается вперёд и крепко целует меня. Он зарывается лицом мне в шею и оставляет жалящие поцелуи, крепко обнимая за талию, а я зарываюсь пальцами в мягкий ёжик волос и вспоминаю, как два года назад он точно так же сидел возле меня, глубоко сочувствуя и переживая. Только с одной большой разницей. Теперь он меня любит. Любит.

Я зажмуриваюсь, чувствуя, как слезинки скатываются к краешкам приподнятых губ, и понимаю, что он вернулся. Мой чуткий и неравнодушный Себастьян, которого я знала два года назад. Он вернулся.

Первые шаги к восстановлению приносят мне ощутимую боль. Мне повезло, что ступеньки оказались узкими и с округлёнными гранями, повреждения пошли на уже травмированные места, да и к тому же, мне оказали помощь моментально, — так сказал врач. Но небольшая боль присутствует всегда, независимо от того, что я делаю или как двигаюсь. Черная, уродливая трость, подаренная мне больницей, конечно же, тоже никуда не делась, — ноющее бедро заживает медленнее, чем мне бы этого хотелось. Хотя нужно отдать должное, — всего за неделю реабилитации в больнице, я адаптировалась и научилась приспосабливаться к новым обстоятельствам.

В дом Себастьян практически занес меня на себе. Все выглядит ужаснее, чем есть на самом деле, хотя я все ещё далека от исцеления. Когда мы вошли в дом, он осторожно поставил меня на ноги. Я протянула руку и прислонилась к стене, ожидая. Это всегда было невероятно сложно. Наблюдать за тем, как возле тебя хлопочут и ощущать себя настолько беспомощной и никчёмной. Слёзы выступали на глаза, но я старалась их сдерживать. Иногда я задавалась вопросом, нужно ли Себастьяну такое. Не было ли его признание в больнице только из жалости или чувства вины. Всю неделю он от меня не отходил и временами внимательно его рассматривая, я пыталась найти ответ на свой вопрос, но он оставался таким же терпеливым и заботливым.