И это должно меня медленно убивать. Но нет, в моем случае, оно только прибавляет в кровь адреналин и качает его к сердцу. Мой организм подаёт сигнал мозгу и тот усердно работает, на износ. Программу на самоуничтожение уже запущено.

Брат Лесли конечно же тоже есть. Я больше не запрещаю ему выходить на улицу, наматывать круги возле больницы или слоняться тенью по городу. Я вообще ему ничего не запрещаю.

Вчера он ввалился в переполненную больными больницу, когда мне прямиком в коридоре перевязывали плечо, и без слов зарядил мне кулаком в челюсть. Я не сопротивлялся. Пусть бьёт, мне бы хотелось, чтобы ему от этого стало легче.

С красными глазами, его одежда была испачкана, волосы встали дыбом. Он кричал на меня, но я не мог понять, что он говорит. Все, чего я хотел, это закрыть глаза, всего на минуту или две. Просто закрыть их и успокоить свой разум. Так я и сделал. Они были закрыты всего несколько секунд, когда я почувствовал сильный удар в правую сторону челюсти. Это не так больно, чтобы оглушить меня.

Мои глаза открылись как раз вовремя, чтобы увидеть, как кулак Джереми летит мне в нос. Послышался хруст и лицо обожгло болью. Снова и снова он наносил мне удары, пока его не схватили за руки и вытащили из комнаты, пинающего ногами и кричащего что-то о своем обещании. Потом он исчез.

Я смотрел, как капает кровь, пачкая белую перевязку, и мне хотелось сорвать ее прочь.

Чуть позже я все же нашел его на улице, сидящего прямо на ступеньках и смотрящего вдаль. Я снял пиджак, бросив сбоку, и опустился рядом.

— Ты не оставишь ее в покое, да? — спросил он, все так же с грустной, взрослой осознанностью глядя куда-то вперёд. И хоть Джереми не оборачивался, он знал, что это я.

Я посмотрел на него пустыми глазами.

— Извини, но нет. Я должен убедиться, что она будет в порядке.

Джереми повернул ко мне лицо и со взрослой внимательностью посмотрел.

— А потом... Потом ты оставишь ее в покое?

— Потом... Да.

Слова выскользнули из моих губ так легко, но я прикрыл глаза и сглотнул, чувствуя, что они причинили мне боль. После этого у нас случился серьезный разговор по душам.

— Она же очнется? — спросил Джереми и я увидел, как треснула его маска.

— Очнется, Джереми, — тихо ответил я, глядя, как по пандусу везут пациента в каталке. Мне самому так хотелось верить в эти слова. — Очнется.

— Любишь её? — внезапно спросил он.

Я поднял на него слегка затуманенные глаза и переспросил:

— Что?

— Я говорю, любишь её?

Несколько мгновений Джереми изучающе вглядывался в мое лицо. Взгляд его был непоколебимый, словно он изучал, пытался понять, разгадать, так ли это на самом деле.

— Да, люблю, — выдохнул я.

— Тогда оставь ее в покое, — глаза Джереми ни на миг не сдвинулись, от него веяло увереностью в каждом произнесенном слове. — Если... Когда она очнется, оставь ее в покое. Серьезно и без всяких откатов. Ей так будет лучше. Хватит с нее уже озабоченных мужиков рядом. Дай ей возможность залечить раны.

— Я не могу этого обещать, — тихо проговорил я.

— Почему? — непонимающе спросил брат Лесли.

— Мне нужно убедиться, что она встанет на ноги, а потом... — я хотел продолжить, сказать о том, что ни за что ее не оставлю, что я лучше сдохну, пущу пулю себе в лоб, но что-то меня остановило и я выдал совсем другое: — Да. Я оставлю ее в покое.

Я медленно посмотрел на Джереми и что-то в его решительном взгляде дало мне понять, что лучше мне отступить.

— ... слышишь? Ты слышишь меня?

В глаза тонким лучиком бьёт слишком яркий жёлтый свет — карманный фонарик. Кто-то держит мои веки открытыми.

— Уберите, — мой голос такой хриплый и сдавленный, что мне не сразу удаётся понять, что он принадлежит именно мне.

Кто-то убирает руку от моего лица, и в нос тут же бьёт запах латексных перчаток. Я лихорадочно моргаю.

— Всё хорошо, она очнулась, — незнакомый женский голос звучит с таким явным облегчением, которому я удивляюсь. Она поднимает голову к медсестре: — Иди принеси девушке воды и таблетку.

При напоминании воды мое горло судорожно сжимается и я чувствую, как там сухо. Та другая уходит и доктор смотрит на меня почти что с теплотой и заботой.

— С возвращением, дорогая, — она мягко мне улыбается, потянувшись к некоторым трубкам и отцепляя их от меня. — Ох и страху ты навела на всю больницу.

— Где...

Мой голос обрывается, вконец охрипнув, и мне не удаётся до конца озвучить свою мысль, как будто я совсем разучилась говорить.

— Твой брат в приемной. Переживает за тебя. Сейчас я его позову, — поняв, чего я хочу, врач останавливается и мягко, но проникновенно смотрит мне в глаза. — Мне позвать его?

Мне хочется спросить о том, где Себастьян и можно ли увидеть и его, но в ответ я только киваю.

— Хорошо. Сейчас позову.

— Простите, — выговариваю я, останавливая ее уже в дверях. Врач вопросительно оборачивается ко мне. Наконец мне удается выдавить из себя голос, хоть он и получается полуписклявым и страшно захрипшим.

— Вы сказали, там только брат? — осторожно спрашиваю я и она кивает. — Больше никого?

Я смотрю на нее с тайной надеждой. На секунду мне показалось, что в ее глазах мелькнуло сожаление.

— Нет, извини.

Что-то маленькое внутри обрывается и мой взгляд гаснет.

— Ясно.

И она уходит, оставив меня с лёгким чувством необъяснимой грусти.

Когда часы на восточной стенке пробивают половину пятого, в палату заходит мой брат. Он появляется в дверях, как раз в то время, когда мне делали укол в руку.

Бледный, с растрёпанными волосами и мешками под глазами, — мой брат смотрит на меня так, будто не верит, что это правда я. Я улыбаюсь ему краешками губ и поворачиваю лицо к медсестре.

— Можно мне с братом поговорить?

Она соглашается и оставляет нас, перед этим все же закончив процедуру. И вот когда дверь за ней закрывается и мы с Джереми остаёмся наедине, я чувствую, как тоскливо екает сердце в груди. Я понимаю, что очень сильно по нему соскучилась.

— Привет, — тихо говорит мне брат.

— Привет, — так же тихо отвечаю я.

— Извини, я как раз пошел за кофе в соседнее кафе, чтобы опять не уснуть, — с его губ срывается нервный смех, он медленно пересекает палату, опустившись на стул рядом с кушеткой, и роняет голову, схватив меня за руку. — Надо же, столько времени ждал, а тут отошёл минутку и ты очнулась... — Господи, до чего же у него холодные пальцы. — Живая...

Кажется, что-то болезненно пощипывает меня где-то в районе груди. Вытерев слёзы, я с вызовом смотрю на брата:

— Конечно, живая. Мы же всегда выкарабкается из любой ямы, вместе и до конца, помнишь?

Я пытаюсь подбодрить его, улыбаясь, хоть и мне удается это с трудом, но брат моего веселья не разделяет. Смотрит на меня, как будто и правда не верит, что это я.

— Джер, — выдыхаю я, сжимая его пальцы, видя, что дело и вправду паршиво. — Я здесь, я жива и в полном здравии, — немного морщусь, ощутив болезненный укол в районе бедра. — Ладно, не в полном, но надеюсь, скоро отойду. — От меня не укрывается, как брата слегка передёрнуло. — Где Себастьян? С ним все в порядке?

— Джереми? Почему ты молчишь?

Брат еле отрывает тяжелый взгляд от моей шеи, где множество перевязок, скрывающих ножевые порезы. Слава Богу, неглубокие.

— Он... С ним все хорошо, не переживай, — голос его вдруг стал низким и загрубевшим.

— Но?

— Что "но"? — его взгляд задерживается на моих глазах.

— Ну обычно за этим должно пойти что-то нехорошее.

— Да, ты права, — брат осторожно прочищает горло. — У нас с ним случился серьезный разговор. О тебе...

— О, — только и могу выдавить из себя.

Очнуться в больнице после, когда не знаешь, сколько пролежала без сознания и что успело за это время произойти, — тяжело само собой, а уж думать, что значит этот их серьезный разговор — это ещё тяжелее.