— Пустите меня! Вы не имеете права!

Сердце стучит, как заведенное, пот скатывается ледяными горошинами по спине. Двое полицейских тащат меня за собой, они вооруженные и злые.

Мой голос звонким отчаянием отбивается от стен.

Мне не верится, что это происходит на самом деле.

— Не рыпайся, — грубый рывок под локоть вышибает из меня воздух, давая понимание всего гигантского масштаба моей безысходности.

Я боролась с их захватом, упиралась пятками в пол, которым неизбежно скользила, кусалась и царапалась, только всё бесполезно. Меня посадят. Это конец.

Свет люминесцентных ламп бьет по глазам, извилистые ходы мрачного коридора всё не заканчиваются. Это не тюрьма, хотя утешение так себе. Здесь полно дверей, я не пытаюсь их сосчитать. Цепляюсь лишь за одну. Шире и темнее на фоне других — почему-то сразу чувствую, что это она. И я не ошибаюсь. Мужчины сворачивают и берут направление именно к ней.

Это осознание трубит в голове с эффектом треснувшего у уха шарика.

Я рычу, как дикая кошка, и со всей дури впиваюсь зубами в мужское предплечье. Рука второго толкает дверь перед нами, и в воздух выстреливает злое шипение и ругань.

Я получаю пинок в плечо и неуклюже влетаю внутрь. Не удерживаюсь, падаю на коленки. Со всхлипом упираюсь ладошками в пол. И застываю. Вдруг осознаю, что аура вокруг как-то резко изменилась. Загустела словно. Помрачнела.

Здесь кто-то есть.

В комнате в одну секунду зависает плотная тишина, затаенная, выжидающая.

Я медленно сглатываю. Не шевелюсь. В области макушки начинает жечь, по коже плывут горючие пузырьки. У меня ощущение, будто изменился даже воздух, он стал гуще и тяжелее. Кажется, настолько, что его можно разрезать ножом.

— Зачем так грубо? — выстреливает в тишину зычный мужской голос. По телу бьёт током. Где-то я его уже слышала. — Могли осторожнее, все-таки девушка, — голос чуть смягчается, недовольно вздыхая.

Одновременно по комнате раздаются шаги и мое сердце пропускает один удар. Несмотря на некую снисходительность, этот голос не даёт слабину. Напротив, он звучит твердо и авторитетно.

В следующий миг шаг обрывается и перед моими глазами предстают мужские ботинки. Черные, кожаные, до блеска начищенные.

В горле пересыхает, как в пустыне. Дорогие. Я много таких видела. Когда за деньги чистила обувь прохожим. Помню, как мама злилась, ругая меня за это, мы не единожды ссорились. Но мне было пятнадцать и нам нужны были деньги. Платили мало, но каждый цент тогда был на вес золота. По крайней мере, это безопасная работа. Была. Много с тех пор изменилось. Моргаю, сгоняя влажность с глаз. Доигралась...

Мужчина наклоняется и подхватывает меня под локоть. Я рвано вдыхаю воздух. Пошатываюсь на нетвердых ногах и задираю голову вверх, чтобы видеть его лицо. Когда наши глаза встречаются, я чувствую высоковольтный удар изнутри. Карие. У него они карие. Господи Боже.

Я расширяю глаза и громко дышу. Он тоже смотрит. И смотрит. И смотрит. Затем спокойно переводит взгляд за мою спину и низко бросает:

— Свободны.

Позади слышится бряканье наручников и быстрый шаг. Я содрогаюсь, невольно вспоминая холодный режущий металл на запястьях. Хорошо, хоть сняли... Спасибо и на том.

Раздается щелчок двери и мы остаемся наедине.

Я сглатываю, чувствуя уплотнение в горле. Мужчина продолжает свою зрительную пытку и оттого мое сердце начинает работать громче. Он медленно скользит по мне взглядом, сверху вниз, снизу вверх. Затем резко отпускает мой локоть, заставляя пошатнуться, и отступает.

Я делаю жадный вдох, будто и не дышала вовсе. Он отходит от меня, подхватывая на ходу с низкого столика побрякушку. Засовывает одну руку в карман брюк и смотрит в окно, задумчиво перекатывая в руке брелок от ключей.

Я смотрю на него, как завороженная. Глазам не верю.

Высокий, стройный брюнет. Красивый и отважный полицейский с добрым сердцем. Таким я его запомнила.

Таким он снился мне после.

Я видела его дважды. В полицейской форме и с волосами чуть подлиннее. Сейчас же в костюме с иголочки и с бородой, словно бизнесмен какой-то. Строгий и властный. Так и не узнаешь сразу...

— Я вас помню. Вы коп, тот самый, — выпаливаю я.

Мои глаза раскрыты настежь, голос глубокий и изучающий. Я знаю, что должна бояться его, но страха почему-то нет.

— Теперь вы арестуете меня?

— А ты как думаешь? — отстукивается от стен сильный мужской голос. Карие глаза устремляются на меня и я невольно ежусь, обнимая себя руками. Отвожу взгляд и тихо киваю, поймав быстротечную дрожь:

— Думаю, да.

Его губы расходятся в недоброй усмешке. Мужчина слегка наклоняет голову набок, прекращая играть брелком. В его глазах вспыхивает странный блеск. А затем он направляется ко мне.

Я растерянно моргаю и успеваю только пискнуть, когда стальная рука вдруг резко хватает мой локоть, дернув к себе.

— Ты знаешь, чья это была собственность? — вкрадчиво шепчет в ухо, вырывая из горла вскрик осознания, а из тела пугливое сопротивление. — Она моя, — жестко чеканит, резко меняясь в лице.

Рука разжимается, и я в ужасе холодею, неуклюже споткнувшись.

Мой взгляд скрещивается с чернеющим пламенем карих глаз, низ живота наливается странной тяжестью и вот сейчас мне становится действительно, по-настоящему страшно.

— Что же мне с тобой делать, Лесли?

— Что же мне с тобой делать, Лесли?

Я падаю в ступор.

Вопрос зависает надо мной, как дамоклов меч, и я не знаю, в какую сторону будет его следующее движение.

Я чувствую, словно кто-то надавил на грудь тяжёлой невидимой рукой. Ноги оплетаются слабостью и внутри что-то рвется. Наверное, все дело в моем воображении, потому что я слышу в этом голосе лёгкую хрипотцу и до дрожи пугающий смысл.

На короткий миг меня охватывает дикая паника. Но я стараюсь взять себя в руки. Он не посадит меня. Не посадит же?

Есть ещё кое-что. Он назвал мое имя.

Он помнит меня.

— Отпустите меня, — приглушённо прошу я. — Я больше не буду, честно.

Он издает короткий смешок.

— Ну ты же не в пятом классе, а я не твой учитель, правда?

— Нет, — качаю головой. — Но я все равно помню, как вы мне помогли. Тогда, два года назад. Дали мне денег и накормили, — я осторожно сглатываю. — Вы хороший.

В воздухе повисает молчание. Тягучее, долгое, опоясанное слабым проблеском прозрачной надежды.. А затем он выдает на удивление тихим, но все таким же твердым голосом:

— И стоило оно того, Лесли?

— Я не знаю, — честно пожимаю плечами. — Вы считаете, что нет?

Он не отвечает. Смотрит. Долго, пытливо. Кажется, будто одним взглядом пробирается вглубь, проникает в каждую клетку, переворачивает наизнанку внутренности.

Я ежусь, чувствуя поднимающуюся изнутри тревожность. Растерянно переминаюсь с ноги на ногу и отвожу взгляд. Боковым зрением улавливаю передвижение, а затем ловкий рывок. Я шарахаюсь, инстинктивно поймав вещь.

— Белая дверь слева от тебя, — сухо раздается его вдруг лишенный эмоций голос. — Это уборная. Иди умойся.

Он отворачивается и уверенной мужской поступью выходит из комнаты. Я же дезориентированно хлопаю ресницами и расширяю глаза, глядя в дверь. Растерянно опускаю взгляд и только сейчас понимаю, что это.

Полотенце. Он бросил мне полотенце. Сглотнув, я осторожно смотрю влево и действительно вижу там белую дверь. А затем вновь с опаской перевожу взгляд вниз. На свои дрожащие, вымазанные в грязи руки, держащие чистое синее полотенце.

Время замедляется до скорости ползущей улитки.

Замирает вовсе.

Я смотрю на ткань в своих руках и какой-то частью тактильного анализатора ощущаю ее мягкое воздействие на кожный покров.

Весь мой фокус будто сужается до этой маленькой точки. В голове создаётся вакуум, мысли пропадают.