Я ненавижу это. Ненавижу. Ненавижу.

— Пэ...

О, почему я не могу его ненавидеть?

— Что случилось? — Его голос суров, пробивается сквозь дымку моей истерики.

Вокруг меня так много тел, так близко, так тесно. Воздух такой разреженный, такой горячий в моих легких. Я чувствую себя такой загнанной, такой запертой. Тело замирает, сердце прыгает, разум смеется над тем, как я слаба.

Моя голова кружится, и мы тоже. Я спотыкаюсь и останавливаюсь — мой партнер, мои мысли, мое дыхание останавливаются вместе со мной. Я не могу проглотить панику, не могу набрать воздуха, не могу проглотить свою гордость, чтобы признаться себе, что что-то не так.

Успокойся. Все в порядке.

Внезапно я снова стала той маленькой, беспомощной девочкой. Той, с мертвым отцом и убитыми мечтами. Той, которую били о столб за то, что она воровала, чтобы выжить, бежала, чтобы избавиться от навязчивых воспоминаний. Той, которая сворачивалась в клубок, искалеченная горем и охваченная паникой. Той, которая не могла находиться ни в больших, ни в малых толпах, не задыхаясь и не хватаясь за руки, чтобы убежать. Слабая от беспокойства, бессильная от паники. Нет, просто бессильная.

Успокойся. Ты...

У меня паническая атака.

Платье резко становится слишком тесным, сдавливает ребра, душит меня, вытесняет воздух из легких. Толпа вокруг меня вдруг делает то же самое: сжимает меня, душит, прижимает к себе, не обращая внимания на то, что переполненный людьми сад вдруг окаменел.

— Я... я не могу дышать. — Я задыхаюсь, и мне неловко, что я вынуждена признаться ему, себе, в страхе, который не преследовал меня уже много лет. — Клаустрофобия. — Мне едва удается произнести это слово с придыханием, но он не ждет, пока я буду мучиться с объяснениями, прежде чем я прижмусь к его боку и позволю ему отвести меня к краю деревьев.

— Еще немного. Держись, — бормочет он, проталкивая нас сквозь толпу и возвращая под темную иву. Я чувствую спиной шершавую кору ствола и открываю глаза, не понимая, что я их вообще закрыл.

В тени я едва могу разглядеть Кая, стоящего передо мной с тем же выражением лица, что и тогда, когда я истекала кровью на лесной подстилке перед ним. — Дыши, Пэ. Дыши. — Похоже, он и сам борется за воздух, его глаза сканируют мое лицо, а мои бешено вращаются вокруг.

— Эй, эй, эй. Посмотри на меня, — говорит он мягко, мягче, чем я когда-либо слышала от него. И в кои-то веки я его слушаю. Я быстро моргаю, изучая его затененное лицо в темноте, пытаясь успокоить себя. Хотя, технически, именно он был причиной этой панической атаки. Он заставил меня паниковать. Он заставил меня паниковать. Я позволила своему разуму выйти из-под контроля и закрутиться в спираль, мой глубоко укоренившийся страх клаустрофобии вырвался наружу только после первоначальной паники, вызванной им.

Вызванной неудовлетворенными чувствами к нему.

Я все еще тяжело дышу, с трудом набирая воздух в легкие. Он держался от меня на расстоянии, давая мне свободу. Но теперь он обнимает меня за спину, осторожно, медленно.

— Что ты...?

Воздух вливается в мои легкие, как будто я все это время находился под водой и только сейчас вынырнул на поверхность. Я жадно глотаю его, наслаждаясь тем, как это приятно — снова дышать полной грудью. Паника начинает рассеиваться, мой разум, наконец, успокаивается после того, как вышла из-под контроля.

— Намного лучше, я уверен. — Кай говорит с облегчением, хотя на его губах играет слабая ухмылка.

И тут я чувствую это.

Мое платье сдвигается.

Я опускаю взгляд и едва не задыхаюсь, глядя на прореху в ткани, которая когда-то была туго натянута на моей груди. Талия ослабла и больше не облегает мою фигуру.

Все платье вот-вот упадет с меня.

Я хватаюсь за верхнюю часть платья без рукавов и тяну его вверх, таращась на него. — О чем ты думал...

— Я думал, — Кай засунул руки в карманы, являя собой идеальную картину беззаботности, — что ты не можешь дышать. И как бы мне ни нравилось это платье на тебе, я решил, что ты будешь выглядеть так же хорошо в нем с расстегнутыми шнурками. — Он наклоняет голову и улыбается про себя, видимо, его это забавляет. — Чтобы ты могла дышать, конечно.

Он подмигивает. Он подмигивает.

Я в бешенстве.

— Я собираюсь...

— Поблагодарить меня? — вклинивается он, дергая за манжеты пиджака. Мои глаза приспособились к тусклому свету, и я не удивилась, увидев отражение веселья в его глазах, когда он встретился с моим взглядом. От того озабоченного мужчины, который был всего несколько минут назад, не осталось и следа.

Одной рукой я придерживаю верхнюю часть платья, а другой сжимаю две части спинки, так как благодаря Каю шнурки больше так не делают.

— Если бы у меня сейчас была свободная рука, — говорю я сквозь стиснутые зубы, — я бы направила на тебя свой кинжал.

— Я рад, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы снова угрожать мне. — Он наклоняет голову, окидывая меня оценивающим взглядом.

Он прав. Я должна поблагодарить его. Я не осознавала, насколько тесным было платье, пока паника не заставила меня задыхаться. Я не понимала, что просто возможность снова сделать глубокий вдох прояснит мою голову настолько, насколько я вообще могла себе представить. Развязать шнурки было великолепно. Но я не хочу говорить ему об этом.

Отвлечение.

Это слово эхом отдается в моей голове, и я начинаю думать, не этим ли занимается Кай. Опять. Использует шутки как буфер. Отвлекая мое внимание от паники и перекладывая ее на него. Использует мой гнев и раздражение, чтобы отвлечь, отвлечься. Но меня больше шокирует не его расчетливость, а его забота. То, что он понимает, что именно мне нужно.

— Пэ. — Теперь он ближе ко мне, все веселье стерто с его лица. — Ты в порядке? Правда?

— Да. Спасибо. — Его губы подергиваются. — Не за то, что раздел меня, — хмыкнула я, — а за то, что... помог мне.

Он пожимает плечами. — То же самое.

Я закатываю на него глаза, пока моя рука возится со шнурками моего платья, несмотря на то, что я знаю, что не смогу их завязать. — Ты можешь... — Я вздохнула, раздраженная тем, что мне приходится спрашивать его об этом. — Ты можешь завязать шнурки еще раз для меня?

Он долго смотрит на меня. — Тебе лучше уйти на ночь. Отдохни немного.

— Тогда мне придется вернуться в свою комнату так, чтобы это платье не упало с меня.

Его губы дергаются, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он, скорее всего, сдерживается, чтобы не сказать в ответ что-нибудь дико неуместное. Но когда он делает шаг ко мне, он только говорит: — Достаточно справедливо.

— Оно не должно быть облегающим, — говорю я, медленно поворачиваясь к дереву. — Но мне нужно, чтобы платье не спадало. — Я едва слышу его мягкие шаги за спиной, прежде чем чувствую, как его пальцы касаются моей голой спины, собирая шнуровку.

Он осторожно тянет за завязки, как будто почти не уверен в себе. Я почти смеюсь. Это действие кажется слишком робким, чтобы принадлежать принцу, стоящему за моей спиной. — Должен признать, что распускать шнурки у меня получается гораздо лучше, чем завязывать, — рассеянно говорит он.

Я хмыкаю. — Конечно, лучше.

Его тихий смех шевелит мои волосы, и я замираю. Он в последний раз дергает за шнурки, прежде чем быстро завязать их, его мозоли касаются моей кожи.

Я подавляю дрожь и поворачиваюсь к нему, разглаживая юбки своего платья. Серый взгляд скользит по моему телу, прежде чем встретиться с моими глазами, и его голос грубеет, когда он спрашивает: — Ты не задыхаешься?

— Нет, — смеюсь я, — я прекрасно дышу. Спасибо. — Я уже собираюсь выйти из-под прикрытия поникших ветвей ивы, как вдруг рядом со мной появляется Кай.

— Я провожу тебя в твои покои, — просто говорит он.

— Тебе не нужно этого делать.

— Ты права. Не нужно. — Он переплетает мою руку со своей, и мы начинаем идти через переполненный сад к замку. — Но я хочу.