Он долго молчит. — Грей, я не думаю...

— Пожалуйста, — тихо вклиниваюсь я. — Ты не обязан мне рассказывать, если не хочешь, но я прошу тебя, если ты хочешь.

Есть что-то такое в тишине леса, в укрытии деревьев, что позволяет чувствовать себя достаточно безопасно, чтобы раскрывать секреты. Знание того, что ты можешь не увидеть завтрашнего дня, заставляет тебя совершать поступки, о которых ты пожалеешь, только если выживешь. Испытания не предназначены для укрепления доверия, и все же мы здесь, раскрывая друг другу самые сокровенные части себя. Предлагая нашим противникам способы разрезать нас глубже, чем это может сделать любое оружие.

Он встречает мой взгляд, удерживая его, и говорит: — Я избавлю тебя от подробностей, но он показал мне, что такое пытка. Что такое быть замученным. Он научил меня всему, что я знаю. Он тренировал меня как умственно, так и физически, пока не был удовлетворен тем, что создал. — Он переводит дыхание. — Отношения Китта с нашим отцом сильно отличаются от моих. Они проводят время, перебирая бумаги и сближая свои позиции, пока отец обучает моего брата тому, как идти по его стопам. И Китт будет делать именно это. Он сделает все, чтобы король гордился им, и так было всегда. А вот я... — Кай смеется, но в его смехе нет юмора. — Я не наследник. Я — сын на побегушках. Будущий Энфорсер, которого мой отец лепил и посылал на задания в течение многих лет.

Он вздыхает, почти улыбаясь. — У нас с братом очень разные роли, очень разные отношения с отцом. Но благодаря этому Китт станет великим королем. А я стану его убийцей.

Я делаю паузу, внимательно наблюдая за ним, пока он произносил последние слова.

А я стану его убийцей.

Ничего. Никаких эмоций, никакого выражения на его лице. Я смотрю на него, размышляя о том, что, возможно, маски, которые он создал для себя, — это результат того, что ему пришлось подавлять свои эмоции из-за собственного отца. И, возможно, именно этого и хотел король — чтобы его будущий Энфорсер был внешне бесчувственным.

— Ты спросила меня однажды, хотел бы я, чтобы королем стал именно я, — говорит Кай. — И я остаюсь при своем мнении. Мне не нужна роль Китта в жизни, потому что я отказываюсь отдать ему свою. Мой брат — не убийца, и лучше я, чем он.

Я позволяю его словам впитаться, прежде чем прочистить горло и спросить: — А эти Испытания, которые в этом году проходят по-другому? Это просто очередное задание, которое ты должен выполнить?

— Не просто выполнить. Победить, — просто говорит он. — Испытания — это просто еще один способ для меня показать себя моему народу, доказать, что я ценен для короля.

Я наблюдаю за ним, желая понять, о чем он думает. Никогда еще он не рассказывал мне так много о своей жизни, о том, через что ему пришлось пройти в детстве и через что он проходит до сих пор. Именно он — причина того, что в этом году Испытания Чистки выглядят так по-другому, а все остальные — просто пешки в игре, которая даже не предназначена для нас.

Я накладываю на его рану побольше мази и жду, пока он закончит бормотать о том, что он уверен, что я замышляю его убить, прежде чем задать вопрос, который не давал мне покоя. — Твоя роль в жизни как будущего Энфорсера. Что ты думаешь об этом?

— Я думаю, что это мой долг.

Я хмурюсь. — А я думаю, что у тебя есть более серьезные мысли о собственной жизни, чем это. Я спрашиваю тебя, Кай. Не принца и не будущего Энфорсера. Только тебя. — Я делаю паузу, и он изучает меня, пока я повторяю: — Что ты думаешь об этом? О своей роли? Своей жизни?

На мгновение он умолкает, прежде чем на его лице мелькает улыбка. — Если я отвечу, как Кай, ты бросишь эту гадость? — Он бросает пристальный взгляд на пасту в моей руке.

Я улыбаюсь. — Да, я брошу эту гадость.

Его слабая улыбка исчезает, оставляя на месте челюсть. — Тогда правда?

— Всегда правда, — выдыхаю я.

Когда он наконец отвечает, его тон сух. — Я никогда не хотел этого. Никогда не хотел быть тем, кем я являюсь сейчас. Но монстрами становятся, а не рождаются. И у меня не было выбора в этом вопросе. У меня нет выбора в этом вопросе. Но я не стану отрицать того, что я есть, и сделаю все, что должен, для своего королевства. Для моего короля.

Его слова сильно задели меня, а их смысл — еще сильнее. Он точно знает, кто он и что он делает. Он — пешка в игре, в которую попал навечно, и каждый его ужасный поступок совершается во имя долга, во имя Ильи.

Но этот мальчик, стоящий передо мной, посмотрел мне в глаза и признал себя чудовищем, признал то, во что его превратили, без малейшего намека на ужас. Вместо этого на его чертах было написано принятие, признание того, что он есть и всегда будет.

Отвлекшись на свои мысли, я протягиваю руку, чтобы нанести еще мази на его рану, но он хватает меня за запястье. — У нас был уговор, Грей. Я, конечно, привык к пыткам, но эта твоя мазь просто невыносима.

Он слегка ухмыляется, явно желая разрядить обстановку. Хочет сделать то, что у нас получается лучше всего — поиграть друг с другом. И я так и делаю. — Ты прав. Сделка есть сделка. — Я быстро вытираю руки о траву, а затем добавляю: — Спасибо, что рассказал мне о... себе. — На это он разразился смехом, который я быстро оборвала. — И напомни мне, чтобы я взяла страницу из твоей книги и прогуляла следующий бал, чтобы пойти напиться с Киттом.

Могу поклясться, что он слегка напрягается от моих слов. — И зачем тебе это делать, если со мной гораздо веселее?

Я слегка смеюсь. — Если под весельем ты подразумеваешь флирт? Потому что ты, безусловно, более веселый.

Он одаривает меня злой, широкой ухмылкой, и мое сердце глупо замирает. — Я не могу удержаться, когда нахожусь в определенной компании.

Я усмехаюсь. — Да, если эта компания распространяется на все королевство, потому что ты, кажется, флиртуешь с каждой женщиной в Илье. — Я вспоминаю, с какими женщинами он танцевал на балу, как я наблюдала за его очаровательной улыбкой.

Его глаза ищут мои. — Что, хочешь, чтобы я принадлежал только тебе...

Моя ладонь соприкасается с его лицом, заставляя его замолчать. Он моргает. На лице, по которому я только что ударила, мелькнула растерянность и малейший намек на веселье. Когда он наконец поворачивает голову обратно ко мне, я поднимаю руку перед ним, чтобы показать раздавленного жука в центре.

Я невинно улыбаюсь ему. — Москит. Не за что.

— Как мило с твоей стороны, — сухо говорит он.

Моя улыбка полна насмешливой сладости, когда я снова обматываю ткань вокруг его раны и плеча, покрывая мазью потрепанный бинт. — Просто забочусь о своем новом партнере.

— Вот как?

Я рассеянно хмыкаю, прикусывая внутреннюю сторону щеки и рассматривая свою работу.

— Ну, в таком случае... — Кай встает на ноги, подходит вплотную и легонько бьет меня по лицу.

Я беззлобно усмехаюсь, дотрагиваясь пальцами до щеки. Затем мой взгляд встречается с его забавным взглядом. Он небрежно пожимает плечами. — Москит.

— Докажи это, — бросаю я вызов.

Уголок его рта искривляется, и он поднимает руку, чтобы коснуться моего лица. — Так получилось, что мое доказательство все еще лежит на твоей щеке. — Я задерживаю дыхание, когда он нежно проводит большим пальцем по моей коже, прежде чем поднять его, чтобы показать размазанного жучка. — Просто забочусь о своем партнере.

Его тон насмешливый, и все же смех начинает вырываться из меня.

Я не могу остановиться, не могу сдержать смех. Мысль о том, что мы будем бить друг друга, как дети, в разгар смертельного Испытания, чрезвычайно комична. И в кои-то веки я надеюсь, что за всем этим наблюдает Зрение.

Мелькнувшее на лице Кая выражение растерянности и озабоченности только усиливает мой смех, и я зажимаю рукой пульсирующую рану, сотрясаясь от хохота.

Может быть, я все-таки брежу?

Я громко фыркаю, и это все, что потребовалось, чтобы Кай засмеялся вместе со мной... ну, в общем, надо мной. Звук насыщенный и глубокий, и, как это ни раздражает, я затихаю, чтобы лучше его слышать. А потом, слишком быстро, звук прекращается.