Идеальная мишень.

Я выхожу на улицу и направляюсь к парню, быстро протискиваясь сквозь толпу, одновременно дергая за кожаный ремешок, убирающий мои волосы с лица и с шеи. Они падают на спину каскадом беспорядочных серебристых волн, а я проклинаю знойную жару, от которой у меня уже липнет шея от пота. Позволив волосам упасть на плечо и на лицо, я превращаюсь в идеальную картину невинности.

— Заставь их недооценивать тебя. Заставь их не замечать тебя до тех пор, пока ты не захочешь, чтобы тебя заметили.

Я так давно не слышала голос отца, что его мягкое звучание грозит выскользнуть из моей памяти и унестись в смерть вместе с ним.

Мысль обрывается, когда мы сталкиваемся.

Я спотыкаюсь, пытаюсь ухватиться за ничего не подозревающего ученика и падаю. Вцепившись одной рукой в его рубашку, я сую другую в жилетный карман, где, как видела, он держал свои монеты. Нащупав там шесть шиллингов, я сдерживаю желание схватить их все, но в итоге оставляю в кармане только три.

Жадность — нелегко укрощаемая эмоция, но я заставляю себя оставить остальные монеты, зная, что он, скорее всего, достаточно умен, чтобы почувствовать недостаток веса в кармане, если я возьму их все. И мне не нужно добавлять на свою спину новые шрамы за то, что меня поймали.

Но как раз в тот момент, когда я собираюсь выдернуть руку и пробормотать извинения за то, что чуть не сбила парня, мои пальцы зацепляются за внутреннюю подкладку его жилета. Нет, не просто подкладку — потайной карман. Нащупав в нем сложенный лист пергамента, я по какому-то порыву, который не могу ни объяснить, ни оправдать, решаю зажать его в ладони, а затем выдергиваю руку и робко смотрю в лицо ученику.

Его карие глаза широко раскрыты, когда я смотрю на него сквозь пряди волос, падающие мне на лицо. Я привожу свое выражение в порядок и быстро разжимаю кулак.

Сдув прядь волос с глаз, я делаю шаг назад, чтобы оставить между нами немного пространства. — Мне очень жаль, сэр! — Я заставляю себя говорить бездыханно, смущенно, безобидно. — Я совершенно уверена, что являюсь единственным человеком во всей Илье, способным споткнуться в воздухе!

Продолжай. Недооценивай меня. Не обращай на меня внимания.

Он проводит рукой по своим кудрявым волосам и усмехается. — Не беспокойтесь. Полагаю, у вас неплохой талант. — Он улыбается, но его взгляд задерживается слишком долго, чтобы мне это нравилось. Поэтому я ухмыляюсь и киваю головой, после чего поворачиваюсь на пятках и исчезаю на людной улице.

Приторный аромат липких булочек разносится по оживленному переулку, когда я прохожу мимо магазина Марии и сворачиваю в один из множества маленьких переулков, ответвляющихся от Лута. Записка, которую я стащила, становится влажной от пота, когда я сжимаю ее в ладони. Что может быть написано на этом клочке бумаги, что заставляет его так прятать?

Я намерена это выяснить.

Прислонившись спиной к мрачной кирпичной стене, я разворачиваю край бумаги и обнаруживаю нацарапанную записку:

Встреча начинается без четверти полночь.

Белый дом между Торговой и Вязовой.

Принеси все необходимое.

Я смотрю на записку, растерянно моргая, а сердце колотится в предвкушении.

Это мой дом.

Точнее, это был мой дом.

По наклону букв и размазанным чернилам я поняла, что тот, кто это написал, скорее всего, торопился спрятать записку от посторонних глаз.

От таких любопытных глаз, как мои.

Десятки вопросов обрушиваются на меня, каждый из которых еще более запутанным, чем предыдущий. Почему на этой забытой чумой земле встречи проводятся в моем доме?

Бывшем доме. Ты же его бросила, помнишь?

И встречаться там посреди ночи с припасами...?

Кожа.

Я спотыкаюсь о неровный булыжник, возвращаясь к реальности и понимая, что все это время вышагивала. Я засовываю скомканную записку обратно в жилет, мысли все еще не улеглись, и выхожу на оживленную улицу, залитую солнечным светом. Я встряхиваю головой, пытаясь прочистить ее, протискиваясь сквозь толпу людей, которые торговались, сплетничали и ругались.

Снова начиная лавировать между торговыми повозками, я попадаю в знакомый ритм, который является моим честным занятием — воровством. Пока я работаю, мои мысли блуждают, заставляя меня гадать, удается ли Адене продавать свою одежду на другом конце длинной улицы.

Я ворую, она шьет.

И так мы жили последние пять лет. Мне едва исполнилось тринадцать, и я была совершенно одинока в этом мире, когда Адена буквально налетела на меня. Точнее, она прошла сквозь меня. Я никогда не забуду выражение лица Имперца, когда он бежал за ней, крича о краденой выпечке. И я, не задумываясь, высунула ногу на его пути. Как только я увидела лицо охранника на асфальте, я уже бежала за кудрявой девчонкой, которая пробежала прямо через меня.

В тот день родился непростой союз, который должен был так и остаться союзом.

Моя рука замирает в воздухе, нависая над пухлым грейпфрутом, когда леденящий душу крик прорезает хаос Лута. Я поворачиваюсь, забыв о фруктах, и ищу среди толпы тел источник шума. Мой взгляд сканирует толпу, прежде чем зацепиться за маленькую, обмякшую фигурку, прижавшуюся к деревянному столбу, окрашенному в красный цвет, в центре улицы. Имперец навис над маленьким мальчиком с кнутом в руке, глядя на ребенка с отвратительно довольным видом. Я слишком хорошо знаю этот взгляд. Я слишком много раз была этим истекающим кровью ребенком.

Его поймали.

Интересно, что он украл, что могло послужить основанием для такого избиения? Фрукты? Может быть, несколько шиллингов у торговца? Я помню, как прижалась к деревянному столбу, содрогаясь от боли, причиняемой каждым ударом кнута, и прикусила язык, чтобы не закричать. Боль проходит, но шрамы остаются как напоминание о том, что надо быть лучше.

Маленькие всегда попадаются. Они нуждаются в помощи. Они еще не научились сдерживать свою жадность и жить впроголодь, что делает их легкой мишенью для Имперцев, чтобы использовать в качестве примера.

Ты ничего не можешь для него сделать.

Мне приходится вбивать эти слова в голову, чтобы ноги не попадали к мальчику. Ведь я уже пыталась однажды. Пыталась вмешаться и помочь маленькой девочке, которая напоминала мне саму себя. Такая же испуганная, но решительно настроенная никогда этого не показывать. Когда она смотрела на меня, огонь в ее взгляде отражал мой собственный. В итоге моя попытка помочь закончилась лишь дополнительными ударами для нас обеих.

Я гримасничаю и быстро отворачиваюсь от жуткой сцены, только чтобы получить полный рот накрахмаленной, скомканной униформы, когда я врезаюсь в ничтожество, носящее ее.

Имперец смотрит на меня сверху вниз, в его глазах, скрытых белой маской, мелькает веселье. Хотя он выглядит по меньшей мере на десять лет старше меня, светлые волосы торчат вверх под странным углом, он не торопится, лениво проводя взглядом по моему телу. Я прикусываю язык, прежде чем успеваю сказать что-то, о чем он, скорее всего, заставит меня пожалеть.

Имперцы, как известно, не джентльмены, когда дело касается молодых девушек, да и вообще кого бы то ни было, и я не собираюсь выяснять, является ли он исключением. — Простите, сэр. Похоже, я сегодня безумно неуклюжа, — говорю я, планируя скрыться в толпе.

Липкая рука обхватывает мое запястье и поворачивает меня обратно. Я собираю все силы, чтобы подавить инстинкт борьбы, который кричит мне ударить его коленом в пах и разбить его голову о камни под нашими ногами.

— Почему так торопишься? — От его зубастой ухмылки и черных глаз у меня по позвоночнику пробегает дрожь, а запах алкоголя изо рта только усиливает мое беспокойство.

Я улыбаюсь и заставляю себя быть вежливой, вырываясь из его рук. — Просто пытаюсь выполнить кое-какие поручения, пока рынок не стал слишком переполненным, вот и все.

— Хм, — хмыкает он, скептически глядя на меня. — Скажи, в чем твоя сила, девочка? — Я борюсь с желанием напрячься, пока он с ухмылкой продолжает: — По указу короля я должен допрашивать всех, кого считаю... нужным допросить.