— Было, — мягко соглашается Алина. — На самом деле, мой брат…

"Достаточно." Тон Николая по-прежнему совершенно ровный, но я вижу напряжение в его челюстях и плечах. Тема для него неприятная, и неудивительно. Я не могу представить, каково это — узнать, что у тебя есть ребенок, которого ты никогда не видел, узнать, что ты пропустил первые годы его жизни.

У меня есть миллион вопросов, которые я хочу задать, но я точно знаю, что сейчас не время удовлетворять свое любопытство. Вместо этого я беру еще еды и следующие несколько минут трачу на комплименты шеф-повару, который, как оказалось, действительно грубый медвежий русский.

«Павел и его жена Людмила приехали с нами из Москвы», — объясняет Алина, когда из кухни появляется сам человек-медведь с большим блюдом бараньих отбивных, окруженным жареным картофелем с грибами. С ворчанием он ставит еду на стол, берет пару пустых тарелок из-под закусок и исчезает обратно на кухню, а Алина продолжает. «У Людмилы сегодня непогода, поэтому всю работу делает Павел. Обычно он готовит и убирает, а она подает еду. Но основная ее работа — присматривать за Славой.

— Они единственные, кто живет здесь, кроме твоей семьи? — спрашиваю я, принимая баранью отбивную и ложку картошки с грибами, когда она протягивает мне блюдо, отдав приличную порцию Славе, который снова без суеты вгрызается.

«Они единственные, кто живет с нами в доме», — отвечает Николай. — У охранников есть отдельный бункер на северной стороне поместья.

Мое сердце подпрыгивает. — Охранники?

«У нас есть несколько человек, охраняющих комплекс, — говорит Алина. «Поскольку мы так изолированы здесь и все такое».

Я изо всех сил стараюсь скрыть свою реакцию. — Да, конечно, в этом есть смысл. Но это не так. Во всяком случае, удаленное расположение должно сделать его более безопасным. Судя по карте, в гору ведет только одна дорога, а там уже неприступные на вид ворота, не говоря уже об этой нелепо высокой металлической стене.

Только люди с могущественными и опасными врагами сочтут нужным нанять охрану вдобавок ко всем этим мерам.

Русская мафия.

Слова снова шепчутся в моей голове, и мое сердцебиение усиливается. Опустив взгляд на тарелку, я нарезал баранью отбивную, изо всех сил стараясь держать руку ровно, несмотря на тревожный вихрь мыслей.

Я в опасности здесь? Я что, из огня да в полымя прыгнул? Нужно ли мне-

«Расскажи нам больше о себе, Хлоя».

Глубокий голос Николая прерывает мои нервные размышления, и я поднимаю глаза и вижу на себе его тигриные глаза, губы изогнулись в сардонической улыбке. И снова меня смущает ощущение, что он смотрит мне прямо в голову, что он точно знает, о чем я думаю и чего боюсь.

Отбросив тревожное чувство, я улыбаюсь в ответ. "Что бы вы хотели узнать?"

— В твоих водительских правах указано, что ты проживаешь в Бостоне. Ты там выросла?»

Я киваю, протыкая кусок бараньей отбивной. «Моя мама перевезла нас туда из Калифорнии, когда я была ребенком, и я выросла в районе Бостона и его окрестностях». Я вгрызаюсь в нежное, идеально приправленное мясо и снова вынуждена похвалить Павла — это лучшая баранья отбивная, которую я когда-либо ела. Картофель с грибами тоже восхитительный, весь чесночный и маслянистый, такой вкусный, что я могла бы съесть фунт за присест.

— А как насчет твоего отца? — спрашивает Алина, когда я наполовину съела баранью отбивную. "Где он?"

— Не знаю, — говорю я, промокая губы салфеткой. «Моя мама никогда не говорила мне, кто он».

"Почему бы и нет?" Голос Николая становится резким. — Почему она тебе не сказала?

Я моргаю, ошеломленный, пока до меня не доходит, о чем он, должно быть, думает. «О, она не скрывала от него свою беременность. Он знал, что она беременна, и решил уйти». По крайней мере, это то, что я понял, основываясь на нескольких намеках, которые моя мама давала за эти годы. По какой-то причине она так ненавидела эту тему, что всякий раз, когда я настаивал на ответах, она ложилась спать с мигренью.

Тон Николая немного смягчается. "Я понимаю."

— Думаю, он не был готов к такой ответственности, — говорю я, чувствуя необходимость объяснить. «Моей маме было всего семнадцать, когда она родила меня, так что я предполагаю, что он тоже был очень молод».

— Ты предполагаешь? Алина приподнимает брови идеальной формы. — Твоя мама даже не сказала тебе его возраст?

«Она не любила об этом говорить. Это был трудный период в ее жизни». Мой голос напрягается, когда на меня накатывает новая волна горя, моя грудь сжимается от такой сильной боли, что я едва могу дышать сквозь нее.

Скучаю по маме. Я скучаю по ней так сильно, что это больно. Хотя я видела ее тело собственными глазами, часть меня все еще не может поверить, что она мертва, не может осознать тот факт, что такая красивая и энергичная женщина навсегда ушла из этого мира.

— Ты в порядке, Хлоя? — тихо спрашивает Алина, и я киваю, быстро моргая, чтобы сдержать слезы, заливающие глаза.

"Ты уверена?" — настаивает она, ее зеленые глаза полны жалости, и вспышкой интуиции я понимаю, что она знает — и Николай тоже, который смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

Каким-то образом они оба знают, что моя мама мертва.

Прилив адреналина прогоняет горе, когда мой разум работает на пределе возможностей. Теперь почти нет сомнений: меня допрашивали до нашего интервью. Вот откуда Николай узнал о моем отсутствии постов в соцсетях, и почему Алина так на меня смотрит.

Они знают обо мне все, что угодно, в том числе и то, что я солгала им по недосмотру.

Быстро соображая, я делаю заметный глоток и смотрю на свою тарелку. «Моя мама…» Я позволяю моему голосу сорваться, как будто он этого хочет. — Она умерла месяц назад. Позволив слезам залить глаза, я поднимаю взгляд и встречаюсь взглядом с Николаем. «Это еще одна причина, по которой я решила отправиться в путешествие. Мне нужно было время, чтобы все обдумать».

Его глаза блестят более темным оттенком золота. «Мои глубочайшие соболезнования в связи с твоей утратой».

"Спасибо." Я вытираю влагу со щек. — Прости, что не упомянула об этом раньше. Это не то, что я чувствовала себя комфортно, небрежно упоминая в интервью». Тем более, что мою маму убили, а люди, которые это сделали, преследуют меня. Очень надеюсь, что Николай об этом не знает.

С другой стороны, он бы не нанял меня, если бы он это сделал. Это не то, что вы хотите в своей семье.

«Я очень сочувствую твоей утрате», — говорит Алина с искренним сочувствием на лице. «Должно быть, тебе было тяжело потерять единственного родителя. У тебя есть другая семья? Бабушки и дедушки, тети, двоюродные братья?»

"Нет. Мою маму усыновила американская миссионерская пара из приюта в Камбодже. Они погибли в автокатастрофе, когда ей было десять, и никому из их семьи она не была нужна, поэтому она выросла в приемной семье».

— Значит, ты теперь совсем один, — бормочет Николай, и я киваю, сжимающая боль в груди возвращается.

В детстве я никогда не возражал против отсутствия большой семьи. Мама дала мне всю любовь и поддержку, о которых я только мог пожелать. Но теперь, когда она ушла, теперь, когда мы больше не вдвоем против всего мира, я с болью осознаю, что мне не на кого положиться.

Друзья, которых я завела в школе и колледже, заняты своей собственной, гораздо менее запутанной жизнью.

Понимая, что приближаюсь к опасной близости от жалости к себе, я отвожу взгляд от испытующего взгляда Николая и обращаю внимание на ребенка рядом со мной. Он доел картошку и теперь усердно работает над отбивной из баранины, его маленькое личико представляет собой само воплощение сосредоточенности, когда он изо всех сил пытается отрезать небольшой кусок мяса с помощью вилки и ножа, которые кто-то оставил у его тарелки. И не тупой нож для хлеба, я с удивлением осознаю.

Настоящий острый нож для стейка.