Мне нужно знать мужчину, чтобы сблизиться с ним.

Я должна любить его и доверять ему.

Или, по крайней мере, я всегда так думал. Я понятия не имею, нравится ли мне Николай, и уж точно не доверяю ему.

Так почему же одна мысль о нем приводит меня на грань оргазма?

Почему меня тянет к мужчине, который заставляет меня чувствовать себя

затравленной добычей?

Свет, падающий на мое лицо, вырывает меня из крепкого сна, и я со стоном переворачиваюсь, чтобы спастись от него. Но оно повсюду, яркое и теплое, и до меня доходит, что должно быть утро, даже если мне так не кажется.

С усилием открыв тяжелые веки, я сажусь и тру лицо. Хотя я сразу же заснул после импровизированного сеанса мастурбации, я все еще чувствую усталость, как будто я проспала всего несколько часов вместо девяти или десяти, которые я, должно быть, проспала. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но я почти уверена, что лег спать раньше десяти.

Должно быть, все эти бессонные недели догоняют меня.

Спустив ноги на пол, я любуюсь великолепным видом за окном. Несмотря на яркий солнечный свет, следы тумана окутывают далекие горные вершины, и все это выглядит как нечто с открытки. Мне хочется посидеть и насладиться минуткой, но я заставляю себя встать и пойти в ванную умыться. Это мое первое утро на работе, и я не хочу произвести плохое впечатление, опоздав. Не то чтобы я знаю, что такое «опоздание» — вчера мы не обсуждали ни мое рабочее время, ни расписание Славы.

Я вымылась после ночного душа, поэтому моя утренняя рутина занимает считанные минуты. Рубашка и нижнее белье, которые я постирала вручную, все еще немного влажные, но я все равно надеваю их и делаю себе заметку поговорить с Павлом или кем-нибудь о ситуации со стиркой как можно скорее. Кроме того, о моих часах.

Мне нужно понять, каковы ожидания Николая, чтобы я могла их оправдать и превзойти.

Мой пульс учащается при мысли о нем, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы собрать волосы в пучок, чтобы отвлечься от все более активных бабочек в животе. Я ложился спать с мокрыми волосами, так что в них были какие-то странные завитки, и в любом случае более профессионально убирать волосы с лица.

Вернувшись в спальню, я заправляю постель, натягиваю кроссовки и расправляю плечи.

Я могу сделать это.

Я должна сделать это, независимо от того, что заставляет меня чувствовать мой новый босс.

14

Хлоя

Я не вижу никого в столовой или гостиной внизу, поэтому я хожу вокруг, пока не нахожу кухню. Войдя, я вижу фигуристую женщину с обесцвеченными светлыми волосами, подстриженными под короткий пушистый боб. Одетая в цветочное бело-розовое платье, она склонилась над раковиной и моет тарелку, так что я прочищаю горло, чтобы предупредить ее о своем присутствии.

— Привет, — говорю я с улыбкой, когда она оборачивается, вытирая руки полотенцем. — Ты, должно быть, Людмила.

Она смотрит на меня, потом качает головой. «Людмила, да. Ты учитель Славы? У нее русский акцент еще сильнее, чем у мужа, а ее круглое румяное лицо напоминает мне расписную матрешку, одну из тех, у которых внутри другие куклы, как слои лука. Я предполагаю, что ей около тридцати пяти, хотя ее кожа настолько гладкая, что она могла бы легко сойти за десять лет моложе.

«Да, привет. Я Хлоя. Подойдя, протягиваю руку. "Рада встрече."

Она осторожно сжимает мои пальцы и слегка трясет мою руку, когда я спрашиваю: «Ты не знаешь, где Слава, и не позавтракал ли он уже?»

Она непонимающе моргает, поэтому я повторяю вопрос, стараясь произносить каждое слово.

— Ах да, Слава. Она указывает на большое окно слева от меня, которое выходит на переднюю часть дома, где я припарковала свою машину. Только машины нет. Я хмурюсь, но потом понимаю, что Павел, должно быть, перепарковал его вчера, когда принес мой чемодан.

Мне придется спросить его, где она, вместе с моими ключами от машины. Я не думаю, что они когда-либо вернули их мне.

Прежде чем я успеваю задать вопрос Людмиле, я замечаю свою юную ученицу. Он мчится по подъездной дорожке, а за ним по пятам следует Павел. Мужчина-медведь несет на крючке огромную рыбу, а у мальчика такая же широкая улыбка на лице. Они вдвоем, должно быть, порыбачили ранним утром.

Я украдкой смотрю на часы на микроволновке и вздрагиваю.

Нет, не раннее утро. Скорее в середине утра.

Уже почти десять.

Мой желудок урчит, как по команде, и улыбка рассекает круглое лицо Людмилы. "Есть?" — спрашивает она, и я киваю, печально улыбаясь в ответ.

По крайней мере, мой желудок говорит на универсальном языке.

— Ничего, если я возьму что-нибудь? — спрашиваю я, указывая на холодильник, но Людмила сама суетится и достает тарелку с чем-то вроде фаршированных блинчиков.

"Это хорошо?" — спрашивает она, и я благодарно киваю. Я не придирчивая едок, и если эти блины хоть чем-то похожи на вкусную русскую еду, которую я ела прошлой ночью, я буду на седьмом небе от счастья.

— Спасибо, — говорю я, подходя, чтобы взять у нее тарелку, но она ставит ее в микроволновку и указывает на стойку за раковиной.

"Идти. Садись. Я делаю для тебя.

Я еще раз благодарю ее и сажусь на один из барных стульев за стойкой. Я не хочу быть обузой, но из-за языкового барьера мой вежливый протест может быть истолкован как отказ или неприязнь.

"Чай? Кофе?" она спрашивает.

"Кофе, пожалуйста. С молоком и сахаром, если есть.

Она принимается за приготовление, а я осматриваю кухню. Он такой же современный, как и остальная часть дома, с глянцево-белыми шкафами, серыми кварцевыми столешницами и черными приборами из нержавеющей стали. Часть большого кухонного острова посередине занята длинным рядом трав в горшках, а над ними искусно нависает винный стеллаж с разнообразными бутылками.

Через минуту гудит микроволновка, и Людмила приносит мне блюдо с блинами, чистую тарелку, приборы и банку меда.

«Вау, спасибо», — говорю я, когда она накрывает для меня один из блинчиков, поливает его медом, а затем изображает, что я разрезаю и ем его. «Это выглядит потрясающе».

Я отрезаю кусок блина и изучаю его содержимое. Он похож на сыр рикотта с изюмом, и когда я кладу кусок в рот, я нахожу его одновременно сладким и пикантным — и даже более вкусным, чем я ожидала. Мой живот снова урчит, громче, и Людмила усмехается при этом звуке.

"Тебе нравится?"

— О, да, спасибо. Это так хорошо, — бормочу я, уже набив рот вторым укусом, и Людмила удовлетворенно кивает.

"Хорошо. Ты ешь. Настолько мала." Она машет руками в воздухе, словно измеряя размер моей талии, и неодобрительно ц-цк. "Слишком маленькая."

Я неловко смеюсь и принимаюсь за еду, а она возвращается к мытью посуды. Забавно, ее тупая критика моей фигуры, но тоже правда. Я всегда была стройной, но после месяца случайных приемов пищи я стала совершенно худой, мышцы на моем теле тают вместе с тем небольшим количеством жира, что у меня было. Даже добыча, которую я когда-то считал слишком заметной, теперь почти не видна; Мне, вероятно, придется сделать миллион приседаний, чтобы вернуть его.

Что я и сделаю, когда все это закончится.

Если это когда-нибудь закончится.

Нет, не если. Я отказываюсь так думать. Я зашла так далеко, ускользая от преследователей, несмотря ни на что, и теперь все налаживается. Впервые с тех пор, как начался этот кошмар, я проспала всю ночь, у меня сытый живот, и я нахожусь где-то, где меня не могут устроить из засады. И через шесть дней я получу свою первую зарплату, а вместе с ней и больше вариантов, включая уход отсюда, если это то, что мне нужно сделать, чтобы быть в безопасности.

Если тьма, которую я почувствовала в Николае, была чем-то большим, чем продукт моего воображения.

В этой светлой, залитой солнцем кухне мои опасения по поводу мафии кажутся преувеличенными, иррациональными, как и мой вывод о том, что он хочет меня. Как заметила Людмила, я выгляжу не лучшим образом, и я уверена, что такой богатый и великолепный мужчина, как мой работодатель, привык к красавицам мирового уровня. Чем больше я думаю об этом, тем больше кажется, что мое влечение к нему могло привести к тому, что я неверно истолковала ситуацию прошлой ночью. Ласкательное имя, наводящие вопросы, низкий соблазнительный тон его голоса — все это могло быть следствием культурных различий. Я мало что знаю о русских мужчинах, но, возможно, они всегда так относятся к женщинам — так же, как возможно, что богатые русские привыкли иметь охрану из-за высокого уровня коррупции и преступности в их стране.