Верно, поэтому он и звонит: получить отчет о своем сыне. Скрывая иррациональный приступ разочарования, я надеваю шляпу репетитора и рассказываю ему о наших занятиях и успехах Славы. Он внимательно слушает, время от времени прерывая его, чтобы задать уточняющие вопросы, и по мере того, как наш разговор продолжается, я понимаю, что должна пересмотреть еще одно отрицательное мнение, которое сложилось о нем.

Николай заботится о своем сыне. Много.

Я мельком увидела это сегодня утром, когда мы со Славой лежали там на кровати, и вижу это теперь по тому, как смягчается его лицо, когда я говорю о мальчике. Не знаю, почему он отказывается защищать сына от такой очевидной опасности, как острый нож, но это не потому, что он его не любит. Да, но, судя по тому, как он ведет себя со Славой, я не удивлюсь, если ему трудно это признать.

Думаю, Николай хочет быть ближе к сыну, но не знает как.

Я думаю… он может быть хорошим человеком, в конце концов.

Предупреждение Алины снова вторгается в мой разум, но я отталкиваю его. Она была под кайфом, и между братом и сестрой явно есть напряжение, какая-то история, в которую я не посвящен. Кроме того, я не знаю, что, по ее мнению, происходит между мной и Николаем, но любовь нигде не обсуждается. Возможно, секс — я достаточно реалистична, чтобы признать, что моя решимость не спать с моим боссом не может сравниться с сильным влечением между нами — но любовь — это совсем другая игра. Я была бы идиоткой, если бы влюбилась в такого мужчину, как Николай, который, несомненно, привык к тому, что самые красивые женщины в мире бросаются на него. Если бы мы переспали вместе, для него это ничего бы не значило, а я не могу допустить, чтобы это что-то значило для меня.

А еще лучше, мы не должны спать вместе.

Таким образом, никто не пострадает.

Мы говорим о Славе еще двадцать минут, прежде чем поздний час настигает меня и зевок настигает посреди фразы. Я сразу замолкаю, но Николая не одурачить.

— Ты устала, не так ли? — бормочет он, с беспокойством глядя на меня. — Ты должна была что-то сказать, зайчик. Я не хотел тебя задерживать.

«Нет, нет, все в порядке. Я просто… Еще один неконтролируемый зевок прерывает мои слова, и я прикрываю его тыльной стороной ладони, прежде чем грустно улыбнуться ему. — Ладно, да, мне пора спать. Как ты так проснулся? Ты, должно быть, страдаешь от смены часовых поясов вдобавок ко всему».

Зеленые искорки в его глазах сияют ярче. «Мне не нужно много сна».

Конечно, нет. Я бы не удивилась, если бы он был наполовину сверхчеловеком — это объяснило бы его необыкновенно красивую внешность, которую он разделяет со своей сестрой.

— Ну, в любом случае, спокойной ночи, — говорю я, борясь с еще одним зевком. — И удачи тебе в любом деле, которое у тебя там есть.

— Спасибо, Зайчик. В его улыбке есть нежная нота. "Спокойной ночи. Я позвоню тебе завтра вечером».

Он вешает трубку, и когда я убираю ноутбук, я чувствую, как мое сердце бьется в новом, неровном ритме, моя грудь наполняется теплом, которое я не осмеливаюсь исследовать.

33

Николай

Я закрываю глаза после того, как мы отключились, пытаясь удержать непривычное чувство благополучия, вызванное разговором с Хлоей, но оно быстро исчезает. На его место приходит мрачное осознание того, что я должен сделать сегодня, смешанное с мрачным предвкушением.

Прошло шесть месяцев с тех пор, как я был в этом мире. Шесть месяцев с тех пор, как я позволил себе вмешиваться в наши дела на любом уровне, кроме самого поверхностного. И хотя я хотел бы сказать, что ненавижу возвращаться, я не могу отрицать, что часть меня упивается всем этим… что моя кровь быстрее течет по моим венам.

Открыв глаза, я закрываю ноутбук и поднимаюсь на ноги.

Пора на работу.

Павел уже ждет в холле гостиницы, и мы вместе выходим. Наша цель — небольшая таверна в нескольких кварталах отсюда, точнее, ее подвал.

Зрелище, которое встречает нас, когда мы спускаемся, некрасиво. Мужчина висит за запястья на цепи, привинченной к потолку, носки его обутых ботинок едва касаются голого бетонного пола. Его бледное лицо покрыто синяками и опухло, область под смещенным носом покрыта коркой темной крови. Двое мужчин Валерия стоят рядом с ним, их лица суровы, а глаза бесстрастны.

"При удаче?" Я спрашиваю одного из них, и он качает головой.

«Утверждает, что у него нет кода входа. Это ложь. Мы видели, как он его использовал».

"Хм." Я подхожу к пленнику и медленно обхожу его, замечая, как участилось его дыхание. От его промежности исходит едкий запах мочи, а на бежевой форме «Атомпрома» видны пятна грязи и крови.

Бедный парень знает, что его трахнули.

"Как тебя зовут?" — спрашиваю я, останавливаясь перед ним.

Он смотрит на меня, его губы дрожат, а затем вырывается: «Я не знаю кода. Я не!"

«Я спросил твое имя. Ты знаешь это, не так ли?

— Ив… — Его голос срывается, как будто он подросток, а не двадцатилетний мужчина. «Иван».

— Хорошо, Иван. Вот что я вам скажу: я знаю, что вы не хотите злить своего работодателя, но на самом деле у вас нет выбора. Я дарю ему сочувственную улыбку. — Ты видишь это, не так ли?

«Я не знаю кода!» На его лбу выступили капли пота. — Клянусь… клянусь жизнью моей матери.

— Но она мертва, Иван. Она погибла во время пожара на фабрике, когда тебе было пятнадцать. Это было трагично, извини».

Его лицо становится белым, как льняное белье, и я продолжаю в том же сочувственном тоне. — Послушай, ты неплохой парень, Иван. У тебя была тяжелая жизнь, и ты сделал все возможное, чтобы помочь своей семье и позаботиться о младшей сестре. Она что, сейчас в десятом классе?

«Т-ты…» Он дрожит так сильно, что не может говорить. — Вы, ублюдки!

Я тск-тск. «Оскорбления ни к чему не приведут. А теперь послушай меня, Иван. Я могу позволить им, — я указываю на бесстрастных охранников, — выбить из вас ответ. А если не получится, всегда есть мой помощник, — я смотрю на Павла, тихо стоящего в углу, — и его умение обращаться с ножами. Не говоря уже о всевозможных других, менее пикантных тактиках, которые любит использовать мой брат. Но зачем идти туда, когда мы можем заключить сделку, ты и я?

Его кадык нервно двигается. — Ч-что за сделка?

Я нежно улыбаюсь ему. — Ты боишься Леоновых, не так ли? Вот почему ты такой храбрый. Тебе наплевать на растение, которое ты охраняешь. Что тебе до того, если мы получим код входа, верно? Но семья Леоновых… — Я делаю еще один медленный круг вокруг него. «… они могут что-то сделать с вами, с вашими близкими. К твоей младшей сестре. Я останавливаюсь перед ним. «Кивни, если я на правильном пути».

Он опускает подбородок в едва заметном кивке, по лицу течет пот.

"Это то, о чем я думал." Я вытаскиваю салфетку из кармана и промокаю его лоб. «Итак, как насчет этого: вы сообщаете нам код входа и делитесь всем, что знаете о протоколе безопасности на заводе, где вы работаете, и мы посадим вас и вашу семью на ближайший рейс в пункт назначения по вашему выбору. Это может быть любое место: Зимбабве, Фиджи, Таиланд… Каймановы острова. Назовите его, и мы отправим вас туда с новым именем и сотней тысяч наличными в качестве бонуса за переезд. Как это звучит?"

Тяжело дыша, он смотрит на меня, надежда борется со страхом в его глазах.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Иван, — мягко продолжаю я, позволяя грязной салфетке упасть на пол. «Как вы можете доверять мне, чтобы я выполнил свою часть сделки? Что помешает нам убить тебя, как только ты расскажешь нам то, что мы хотим знать, верно?

Он снова сглатывает. «П-правильно».

«Ответ — ничего». Я позволил намеку на жестокость просочиться в мою улыбку. "Совершенно ничего. Но это не имеет значения, потому что доверять мне — единственный вариант, который у тебя есть. Если не сделаешь, расскажешь нам все по жесткому, а когда Леоновы узнают о прорыве на заводе, будут искать виновного. Когда они узнают, что это ты, они придут за твоей семьей. Понимаешь, Иван? Ты понимаешь, что должен сделать, если хочешь, чтобы твоя сестра жила?