Две тетки стоят перед сельсоветом, треплются о чем-то. Посмотрели на Максима равнодушно, продолжили разговор.

Максим прошел еще немного. Магазинчик, в котором он никогда не был по причине постоянно запертых на мощный висячий замок дверей, работал. Максим проглотил последний кусок, поднялся на невысокое крыльцо, заглянул внутрь, переступил порог крохотного торгового зала.

Непохоже на родной мир. Колбасы — сортов пять, сыра не меньше, молоко, творог, сметана, кондитерки полно, бакалеи всякой. А уж водки — не сосчитать, сколько видов. И пива. И сигарет. Да что сигарет — даже сигариллы. И вино — вот это немецкое, что ли? А вон испанское, а на средней полке французское.

И цены на все — странные. Ни то, ни сё.

Музыка откуда-то — кажется, из подсобки. София Ротару поет, не узнать невозможно.

Пара мужиков, одетых по-рабочему, отоваривалась. Пива взяли, хлеба, картошки, кефира, еще чего-то. Расплачивались купюрами незнакомого вида. Один, помоложе, пытался балагурить с хмурой продавщицей, но отклика не находил.

— Кончай ты, Ваня, пошли! — поторопил его напарник, приземистый дядька, на лице которого было написано: ох, я хитер. — Некогда, ребята ждут!

— Сейчас, Андреич, сдачу только пересчитаю. Надь, ты сдачу-то, смотри мне, правильно дала? Да что ж ты невеселая такая, шучу же!

— Алкоголики, — бросила продавщица. — Закупились, так идите себе.

— Эх, — вздохнул Ваня. — Ладно, Андреич, ходу…

Работяги покинули магазин, а Максим все изучал витрины.

— Покупать будете? — неприветливо спросила Надя. — А то придут, смотрят без дела, смотрят.

— Только вот Ротару дослушаю и пойду, — сказал Максим. — Можно? Люблю ее очень.

— Им лишь бы Ротар слушать, — с необъяснимой ненавистью изрекла продавщица. — Уши поразвесят и слушают. Домой к себе идите, слушайте, сколько влезет.

Максим пожал плечами и вышел на улицу.

Вот и переулок, ведущий к дороге на Григорово. Начиная от него, улица оказалась замощенной бетонными плитами. Раньше этого не было.

Максим немного подумал и двинулся по плитам — любопытство пересилило. Там, дальше — то место, где в Верхней Мещоре вьется вдоль речки Южная Набережная, а на ней стоит дом двадцать восемь.

Деревня превратилась в коттеджный поселок. Заборы — металлические, в основном решетчатые, за ними — где стройка идет, а где уже и построились. Двухэтажные дома красного кирпича, аккуратные кусты, клумбы, газоны. Если огороды, то малюсенькие. Вон женщина средних лет копошится на грядках. На следующем участке — никого, а через один — бригада землекопов работает. Траншею какую-то роют. И музыка звучит, на этот раз совсем незнакомая.

Никакой набережной и в помине не оказалось. А вот дом — стоял. Не такой, конечно, как там, но неплохой, в общем, дом. И участок неплохой.

На воротах — замок. А забор смешной — такая преграда только инвалида остановит.

Максим постоял, покачался с пятки на носок, огляделся — и без труда перелез внутрь.

Он не знал, зачем делает это. Просто захотелось.

Побродил по участку, сел на лавочку около отдельно стоявшего гаража, прислушался к себе. Поел бы еще, конечно, но голод все же притупился немного. Покурить бы. Ладно, надо терпеть. Что очень нужно — это попить.

Максим увидел большую металлическую бочку, подошел, посмотрел — почти заполнена водой. Наклонил голову, понюхал. Вроде — ничего. Плеснул в лицо несколько горстей, потом напился. Снова уселся на скамейку.

Тихо, только откуда-то издалека иногда доносятся звуки. То машина проедет, то, на самой грани слышимости, поезд, то самолет проплывет в небе, усеянном мелкими облаками, то собачий лай. Но в целом — покой.

Все неплохо. На данный момент. А вот дальше-то что делать?

Во-первых, надо в конце концов понять, куда попал. Пока — похоже и на родной мир, и, отчасти, на мир Верхней Мещоры. Похоже и одновременно непохоже. Как понять — это надо придумывать.

Но в любом случае — здесь, кажется, не очень опасно.

Во-вторых, необходимо каким-то образом устроиться. То есть — хоть на еду заработать, колбасу воровать все время не будешь, да и годы не те. Ну, и ночлег найти, и одежду-обувку, всякое такое… Это, пожалуй, не во-вторых, а как раз во-первых. И, в общем, ясно, что задача решаемая. Вон, строятся люди, значит, рабочая сила нужна. Брать можно недорого… на первых порах…

В-третьих — а правильнее сказать, что в самых первых, — понять, что тут и как. Цены, отношения, правила разные. Много чего. Вплоть до политики, чтобы все-таки не замели ненароком. Еще ляпнешь что-нибудь не то… Да и кретином выглядеть неохота. Кретинам и платят меньше, если уж на то пошло.

Ну, в этом во всем разобраться тоже можно. Не сразу, исподволь как-нибудь.

А в-последних — и в-главных, — по минимуму освоившись, выбираться в Москву. На Ждановскую. К своим. Если, конечно, это все-таки родной мир.

К своим… На кой ляд я своим, столько лет прошло. Эх, хоть взглянуть… Да еще разузнать как-нибудь, где меня похоронили, посетить место упокоения. А что, смешно, правда же.

Начало темнеть, зажегся фонарь на столбе у ворот, затрепыхались белесые мотыльки. Тишины и покоя убавилось, поселок явно оживал. Дом стоял немного на отшибе от остальных, но время от времени Максим слышал близкий шум машин, видел снопы света. Пятница, сообразил он. Дачники съезжаются.

Небо совсем почернело, но при этом и очистилось, высыпали звезды — густо, как не увидишь в городе. Максим поднялся, прошелся по дорожке, выложенной серой плиткой, осторожно заглянул через забор, отпрянул — в соседнем доме зажглось одно из окон первого этажа.

Заурчал мотор, звук приближался. Показался автомобиль, подъезжающий к воротам. Держась так, чтобы не попадать под лучи фар, Максим успел разглядеть в свете фонаря фордовскую эмблему. Импорт здесь в чести, отметил он, перемахивая через забор и укрываясь за штабелем аккуратно сложенных досок.

Машина остановилась, из нее выбрался мужчина средних лет. Он поковырялся в замке, распахнул створки ворот, вернулся за руль, въехал на участок, остановился перед гаражом. Снова вышел, теперь вместе с женщиной.

— Боря, — произнесла она, — давай поскорее сумки в дом, я ужин приготовлю. И спать пора, устала очень. Машину в гараж потом поставишь. И ворота закрой.

Мужчина что-то пробурчал, но подчинился. Отперев дом, перетаскав в него несколько явно увесистых сумок и пакетов и закрыв ворота, он сел на ту самую скамейку возле гаража, шумно вздохнул, закурил.

Максим сглотнул слюну. Почудился даже слабый запах табачного дыма.

В доме, по всему первому этажу, зажегся свет, потом женщина показалась на крыльце, крикнула:

— Борис, тебя долго ждать?

— Да сейчас, Верунь, уже иду — ответил Борис.

Он тяжело поднялся, открыл гараж, завел в него «Форд» и, попыхивая сигаретой, направился в дом.

Темноту прорезала огненная дуга — Борис щелчком направил окурок за забор.

Гараж остался незапертым.

Тут и переночую, решил Максим, с наслаждением затягиваясь окурком Marlboro.

— Шустрей давайте! — прикрикнул Андреич. — Что вы колупаетесь, как неродные?

Бригада возводила забор. Кирпичный цоколь, кирпичные столбики, между столбиками — сварная решетка.

Сейчас клали кирпич. Максиму доверили самую простую работу — носить в ведрах раствор, подтаскивать кирпич.

Раствор замешивали в большом старом корыте, песок просеивали через панцирную сетку от кровати, на которой кто-то когда-то спал…

— Шевелитесь! — понукал Андреич. — Без дела стою! Твари косорукие!

— Слышь, бугор, — тихо сказал Максим, поднося очередное ведро. — Быстрее-то никак. Ребята стараются, хозяин же просил, чтобы хорошо сделали. Просеивают тщательно, вымешивают как полагается.

— А я тебе что говорил? — рявкнул Андреич. — И всем что говорил? Хорошо — долго! А деньги те же! И давай, Серега, давай, таскай, нечего болтать! Шустрей давай, стою ведь!