История Джека Макмиллана оказалась следующей. Звали его Джек Керуэлл, фамилия Макмиллан принадлежала роду матери. Жили Керуэллы в глуши, на Оркнейских островах, точнее — на Стромнессе. Это Шотландия, пояснил рассказчик.

Ничего особенного, жизнь как жизнь. Окончив школу, перебрался в Эдинбург. Учился в университете. Сначала математика. Не понравилось, перешел на психиатрию.

Потом случилось… О том, что случилось, Джек рассказывать не пожелал. Это личное, сказал он, к делу не относится. Максим только понял, что произошла некая трагедия, возможно, с девушкой Джека. И возможно, по его вине.

И вот, находясь под прессом пережитого, двадцатитрехлетний Джек сел на мотоцикл и поехал на север. Зачем — он не отдавал себе отчета. Просто поехал. С собой не взял ничего, кроме бутылки «Гленгойна». Знаете, спросил он слушателей? Знатоки особенно тридцатилетний ценят, а мне больше двенадцатилетний нравился. Бочковой крепости. Пятьдесят семь градусов.

Места пустынные. Холмы. Пасмурно. Слабый йодистый запах.

Остановился, забрался, неизвестно зачем, на вершину холма, сел прямо на землю. Глотнул прямо из бутылки. Потемнело.

— Туча нависла? — спросил Максим, не сводя глаз с Керуэлла-Макмиллана. — Черная такая, огромная?

Нет, ничего не нависло. И так все небо затянуто. Просто потемнело.

Потом справа засияло солнце. Он посмотрел было — едва не ослеп. Солнце прыгнуло вверх и влево, затем упало, почти вертикально, зависло в паре футов над землей — и покатилось к нему. К Джеку.

И взорвалось.

Нет, сознания он не потерял. То есть, возможно, потерял, но все отчетливо помнит.

Он оказался в тоннеле с молочно-белыми стенами. Летел по нему с огромной скоростью. Ориентиров не было, но он знал, что скорость огромная. Потом началось торможение. Джек понимал, что его протащило почти через весь тоннель. Уже виднелся выход: все тот же холм, только под сильнейшим ливнем. Но не долетел — полет прекратился, и его, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, поволокло обратно. И выбросило.

Думал, разобьется, но даже не ушибся.

И никакого ливня. Облачность сплошная, но ни капли. Дождь уже позже пошел. Впрочем, это значения не имеет.

А тогда Джек сел на свой мотоцикл и поехал обратно. На юг. Но не в Эдинбург, а в Лондон. Там нашел работу. Неважно какую. Зарегистрировался под фамилией материнского рода — Макмиллан.

Почему, зачем — объяснить невозможно.

Обнаружил, что светится. Стал избегать темных мест. Стал одеваться в черное, плотное, светонепроницаемое.

Видéния — явно из того мира, до которого не долетел. Голоса, даже крики. Несколько раз — люди. Лязг оружия. Пение.

Нигде не приживался. Много странствовал. Несколько лет в Непале, потом в Индии.

Потом — идея ухода. Не только для себя — для всех. Новая цивилизация, истинная свобода. Понимаете? Не останавливаться на том, что предыдущие поколения тебе оставили. Все время — вперед. Сами.

Трудные годы. Публичность. Богачи, бюрократы, фонды, банки, правительства, Лига, журналисты.

Добился.

Теперь — здесь. Но от прошлого избавления нет. И от тех видéний — тоже.

До примитивной модели параллельных пространств додумался самостоятельно. Время было — двадцать пять лет. Про Максима догадался тоже самостоятельно. Ни с одной душой догадками не делился.

Все.

Делайте, что хотите.

— И? — спросила Наташа, глядя на Устинова.

— Мне надо кое-что проверить, — тусклым голосом ответил тот. — Николай, необходим разговор впятером.

— Да будет тебе, Федюня, — устало проговорил Румянцев. — К чему теперь шифроваться? Запрошу связь с премьером, запрошу…

Он направился к выходу.

— Первым делом запись Ивану Михайловичу передать! — крикнул Устинов вслед. — Сами понимаете, — добавил он, обращаясь к остальным, наш… эээ… нашу беседу я записывал.

— Давайте-ка пока освободим гостя от этих украшений, — сухо сказал Максим, указывая на датчики, — вернемся в гостиную и, действительно, примем по капле… «Гленгойна» нет, извините уж, Джек, но «Коктебель» пятидесятилетней выдержки имеется.

— …Ваши предложения, подполковник? — спросил Чернышев.

Разговор происходил поздно вечером: политический градус в последние месяцы сильно повысился, и премьер постоянно пребывал в цейтноте. Террористические атаки фундаменталистов в Средней Азии, захват русских заложников в Тегеране, обвинения в коррупции при восстановлении Спитака, демонстрации республиканцев в Польше, растущая напряженность в Пекине — все это требовало времени, времени, времени. На проект «Игла» его оставалось совсем мало — но оставалось.

— Считаю необходимым, — четко ответил Устинов, — произвести тщательную проверку фактов, изложенных Керуэллом-Макмилланом, в части, касающейся его жизни до начала публичной деятельности. От момента рождения. Всё, включая пребывание в Азии. Особо — про шаровую молнию на севере Шотландии, вблизи побережья, в августе шестьдесят четвертого. Прошу содействия вашего высокопревосходительства — мне отсюда трудно организовать такую проверку.

Пауза.

— Распоряжусь, — сказал граф. — Еще?

— До окончания проверки считаю необходимым продлить наше гостеприимство. Легенда — сердечный приступ. Судья Макмиллан оправляется, но проходит реабилитацию на базе «Князь Гагарин».

Пауза.

— Если бы, — задумчиво проговорил премьер, — Судья Макмиллан и вправду отдал Богу душу вследствие сердечного приступа, многие проблемы разрешились бы сами собой… Впрочем, мгновенно возникли бы другие, и не уверен, что менее сложные. Простите, Судья. Полагаю, вы на связи?

— На связи, — бесстрастно откликнулся Джек.

— Господи… — прошептала Наташа.

Пауза.

— Нечего и говорить, что умерщвлять вас никто не собирается, — сказал Чернышев. — Можете не беспокоиться. В крайних обстоятельствах — только лишь фиктивно. Вы поняли меня, подполковник? Господин Макмиллан представляет для всех нас слишком большую ценность.

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

Пауза.

— Действуйте. Материалы проверки будете получать по мере поступления. Коли все правда — предоставить господину Макмиллану полную свободу действий. На всякий случай, Судья, заранее приношу вам официальные извинения. Подполковник, еще вопросы?

Устинов встал.

— Ваше высокопревосходительство, считаю себя ответственным за вероятную неудачу операции в отношении Судьи Макмиллана. В связи с этим готов подать рапорт об отставке.

Пауза.

— Не морочьте мне голову, Федор Федорович, — сердито сказал премьер.

И отключился.

— Видно, устал старик, — прокомментировал Румянцев. — А ты, Федюня, на самом деле — не морочил бы ему голову. И нам тоже. Да и себе. Лучше вот что: я, пожалуй, наведаюсь к генералу — негоже командование базы в неведении держать, — а ты сделай милость, свяжи Судью с Первым. Так, Джек?

…Получасом позже командующий базой генерал от инфантерии Гурко 4-й сидел у дивана, на который уложили Судью, сокрушенно качая седой головой:

— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй, голубчик! Как же это? Еще удача, что тут вас прихватило, на базе. Но, — всполошился он вдруг, — Николай Петрович, дружок, надо же уважаемого гостя в наш госпиталь перевести!

— Нет необходимости, — сказал Макмиллан. — Более того, нецелесообразно. До утра лучше здесь. В покое.

— Я непременно сейчас же врача… прикажу… Ну, хорошо, хорошо, не волнуйтесь, никто к вам даже не войдет. Просто подежурит, вон там, в прихожей. Хорошо? Прошу вас, а то меня самого удар хватит.

— Хорошо, — нехотя согласился Судья.

— Сапожников, дружок, распорядись, — сказал командующий маячившему у дверей адъютанту. Тот наклонил голову и выскользнул из апартаментов. — А вы ведь, — вспомнил генерал, — вскорости Землю посетить собирались? Ай-яй-яй! Придется обследоваться по полному циклу, иначе я прикажу, чтобы вас в корабль не пускали! Завтра и начнем, хорошо?

Макмиллан едва уловимо вздохнул и повторил: