Уже выходя из кабинета, Наташа услышала:

— А коли Максим вдруг вернется — тоже дай знать.

Надо же, усмехнулся Максим, — восемнадцати лет не прошло, как купил я все-таки билет на электричку. И сижу в вагоне, и колеса постукивают. Григорово — Ждановская. То есть теперь Ждановской нет, Выхино вместо нее.

Народу мало. Вот утром, когда в Москву на работу едут, — битком, как в прежние времена. Максим и соваться не стал, пересидел часы пик на лавочке, благо погода хорошая.

И картина за окном — тоже как в прежние времена. Разве что столбы придорожные в зеленый цвет выкрашены. Да еще реклама, и граффити кое-где. Раньше этого не было, это больше на Верхнюю Мещору похоже, при всей убогости здешнего пейзажа.

Зато надписи на бетонных стенах попадаются до боли знакомые: «Кони козлы», «Спартак мясо»…

И названия станций — кроме Ждановской — не поменялись. Да и с чего бы им меняться — все та же Хрипань, те же Вялки, те же Овражки.

Глазеть в окно стало скучно. Это мой родной мир, сказал себе Максим, я уверен почти на сто процентов, но почему же он не вызывает у меня радости? Что-то неохота думать об этом, хотя и надо, наверное, разобраться. Нет, потом как-нибудь.

Максим принялся перебирать в памяти события последнего месяца.

После того разговора с Борисом он потолковал еще с бугром. Тоже по душам потолковал. Я, сказал Максим, способен на большее, чем ведра с раствором таскать. Поглядел, все понял, дело нехитрое, сумею. И кладочка, Андреич, у меня получится не в пример твоей. Я между кирпичами стану пару брусочков прокладывать, квадратного сечения, для калибровки зазоров. И быстро делать буду, и качественно, хозяевам обижаться не придется. Вон, в семнадцатом доме тоже хотят забор облагородить столбиками кирпичными, а мы заняты, ты один у нас кладешь. Дай мне в помощь кого-нибудь — да хоть Колю-землекопа, — и заработаем на бригаду больше. Не вдвое, но все-таки.

А что ж, попробуй, прищурился Андреич. Только, продолжил Максим, расплачиваться по-честному. Я на половинную таксу не согласен. Да у тебя ж документов нет, возразил бугор.

От псов, ответил Максим, то есть от ментов, если придут, ты меня отмажешь. И из зарплаты моей вычтешь. Но сколько это стоит, я, пожалуй, представляю. Ты, бугор, уж будь добр, постарайся, чтобы все без обмана было.

Угрожаешь? — глазки Андреича стали совсем щелочками.

Боже упаси, покачал головой Максим. В жизни никому не угрожал, пустое это дело. Но считай, что предупредил тебя. На всякий случай.

Все прошло как по маслу. И столбики сложил быстро и хорошо — хозяева довольны остались, — и заработали, на самом деле, неплохо, и псы не появлялись, и бугор рассчитался по полной. Видимо, пораскинул мозгами, и тупая жадность уступила место здоровой расчетливости.

Хотя тут Андреич, может, и ошибся. Получив заработанное, Максим отпросился в Москву, не зная, вернется ли сюда, в Минино. Ни бугру, ни ребятам, впрочем, ничего об этом не сказал.

Что ж, деньги кое-какие теперь есть. И понимание этого — родного — мира тоже какое-никакое появилось. Спасибо Борису, да еще ходил Максим каждый вечер в сторожку, телевизор смотреть. Как на работу ходил. Сторожа — два деревенских старика-пропойцы — все больше сериалами интересовались и футболом, а Максим жадно вылавливал информацию из всего, даже из рекламных блоков. А уж выпуски новостей смотрел не отрываясь.

Чего нет — это документов. Бумажки, нарисованные в мире Бессмертного Сталина, при себе, но тут им грош цена. Ну и ладно, здесь все нестрого.

В общем, подвел итог Максим, можно быть довольным собой. Локальный, конечно, но — успех. Но, одернул он себя, локальный. Вот что дальше?

— Станция Люберцы, — хрипло раздалось из динамиков. — Поезд следует до Москвы со всеми остановками. Покидая поезд, не забывайте свои вещи, будьте внимательны и осторожны.

Максим встрепенулся, посмотрел в окно, потом в противоположное. Ого, вот тут почти ничего не узнать! Сколько понастроено, мамочки! И эстакады этой не было, и вон того небоскреба, и того, вдали, тоже.

Электричка тронулась дальше. А теперь снова все знакомо. Скоро Ухтомка, почти родное место… Потом Косино, а за ним и Ждановская. То есть — тьфу ты! — Выхино.

Максим вышел в тамбур, закурил. Мысли, которые он старался до времени упрятать поглубже, то и дело выныривали на поверхность. Что мне в этом мире? Почему, вернувшись, чувствую себя чужим? Да понятно, почему, но хочу ли адаптироваться? Суметь-то сумел бы, но хочу ли? Не уверен… Тоска…

Стоп. Это все потом, потом. И об оставленном в других моих мирах тоже — потом. Сейчас — о насущном.

Дозвониться — а немного освоившись, он решился — никуда не удалось. По родному номеру отозвался сварливый старушечий голос, эта карга — никак не Люся и даже не ее мама. У родителей и вовсе не отвечали. Что ж, столько лет, все поменялось, а уж номера-то телефонные…

Значит, без звонка, улыбнулся Максим. А как? Ну, сойду с электрички, двинусь — пешком, наверное, погодка все балует, — к своему дому. Если стоит еще дом — что, идти в своей подъезд, к своей квартире, звонить в дверь? Нет, конечно. Подумать страшно. Здравствуйте, я ожил. Ха-ха. А хоронили-то кого? Да перепутали…

Кстати, где похоронили, интересно? Кремировали, должно быть…

Нет, это тоже не о том, хотя могилу разыскать надо будет. Не очень понятно, зачем… но тянет туда.

Так, в подъезд не пойду, в квартиру тем более, в который уже раз решил Максим. Устроюсь на лавочке поодаль, понаблюдаю. Время не очень урочное, Люська, скорее всего, на работе… Ладно, посижу, покурю, подожду.

— Станция Выхино, — объявили по поезду. — Переход на Таганско-Краснопресненскую линию московского метрополитена. Уважаемые пассажиры! Будьте внимательны и…

Двери открылись, Максим вышел на платформу, спустился в подземный переход, вынырнул на площадь, огляделся. Да, тут тоже кое-то изменилось — рынок огромный, торговые павильоны, киосков море, опять же повсюду реклама, — но в целом узнаваемо.

Нам во-о-он туда.

Дети, возможно… Идиот, дети взрослые, напомнил он себе, ты их и не узнаешь.

Да и не факт, что они там всё еще живут. Восемнадцать лет, могли переехать. Значит, жду до вечера, а потом хорошо бы бабульку какую-нибудь порасспросить. Бабульки-то наверняка у подъездов сидят, как раньше сидели.

А потом… Потом видно будет.

Потом, наверное, в Измайлово — про родителей узнать. Если повезет — то и взглянуть издали.

Максим вошел во двор, приблизился к родному подъезду, постоял, глядя на него, пару минут, задрал голову, отыскал свои окна. Рамы другие, раньше обычные деревянные стояли, теперь — из пластика.

Развернулся, двинулся на залитую жарким солнцем детскую площадку. Никого, все в тень попрятались. И отлично. А мы тепло любим.

Он сел на лавочку, вытащил сигареты, закурил и принялся ждать.

К вечеру зной ослаб, на небо наползли сероватые облака. Выползли мамаши с детьми, на площадке стало многолюдно и неуютно, на Максима косились.

Он прикинул, куда бы переместиться. Не нашел, решил рискнуть — сбегал в ближайший магазин, купил банку пива, пакетик чипсов, пачку сигарет.

Когда вернулся во двор, заморосил дождик. Вот и хорошо, обрадовался Максим — сейчас площадка снова опустеет.

Он забрался в песочницу, под зонтик, сел на корточки — в лагере научился сидеть так, не уставая, хоть сутки, — откупорил банку, сделал глоток, закурил.

Люди возвращались с работы. Женщины шли, как правило, груженые покупками, мужчины всё больше налегке.

Двор заполнялся машинами. Примерно половина, оценил Максим, «Жигули» разных моделей, остальные — иностранного производства. Забавно: раньше увидеть иномарку считалось чуть ли не событием. В мире Бессмертного Сталина их и вовсе не встречается. В мире Верхней Мещоры автомобили тоже в большинстве отечественные, но — совсем по другой причине. А тут вот оно как.