Он помолчал. Потом добавил, обращаясь к императору:

— Владимир Кириллович, я у власти восьмой год. Боюсь, надоел избирателю. В нынешнем декабре выборы, и не исключаю, что нас, либерал-консерваторов, сменят демократы-солидаристы. В этом случае на вас, ваше величество, — премьер произнес титул с нажимом, — ляжет особая ответственность.

— Ну, ваше высокопревосходительство, — протянул Румянцев. — Неужели вы всерьез? Госпожа Жданóвская, бесспорно, очаровательная женщина… этакая пантера… и умна, умна… но, простите великодушно — дама во главе правительства?! Дама — Верховный Главнокомандующий?!

— Именно потому, — пробормотал император. — К тому же происхождения простого… и лозунги провозглашает этакие… еще более простые… Все возможно…

— Все возможно, — сухо подтвердил премьер.

Он встал. Все, включая императора, тоже поднялись.

— Благодарю вас, Максим Юрьевич, от лица Отечества, — сказал Чернышев. — Бесценные сведения, поистине бесценные. Вас, сударыня, и вас, господа, также искренне благодарю. И — желаю успеха в предстоящих трудах. Впрочем, мы еще побеседуем.

— Во всем присоединяюсь к Ивану Михайловичу, — добавил император. — Хочу только заметить, что, пожалуй, господин Горетовский заслуживает благодарности от лица всего человечества.

— Вот только оно об этом не знает, — пробормотал смущенный и напуганный Максим.

Пожалуй, то был своего рода звездный час. Благодарности, вынесенные государем и премьер-министром от лица России и всего человечества!

Впрочем, Максим прекрасно понимал: его заслуги во всем этом нет. Не заслуга это, а беда.

Или наоборот — счастье, подумал он, поворачиваясь на звук шагов: Наташа… Счастье, ничем не заслуженное, случайно выпавшее. Счастье, которое он всеми силами пытается покинуть: домой, домой… А где нынче его истинный дом?..

Наташа подошла к Максиму, потерлась щекой о его закованное в свинцовый жилет плечо. Сочувственно спросила:

­— Плохо спал?

— Да ничего, — ответил Максим. — Терпимо.

— Позавтракаем?

— Надо… — вздохнул он.

Замигала красная лампа, прозвучали четыре аккорда — па-па-па-паммм! — начало Пятой Бетховена, — раздался голос:

— В течение сорока минут возможна метеоритная атака по классу D. Всех находящихся в верхних ярусах просят спуститься на уровень минус четыре. Повторяю: …

— Что ж, — сказал Максим, — завтракать, выходит, внизу будем.

— Или плюнем? — весело спросила Наташа. — Сколько уж до нас таких атак было, и при нас одна… Спутники же всегда справляются! Тем более — всего-то D. А красота все равно немыслимая, помнишь?

— Ты лучше вспомни, — усмехнулся Максим, — как нас тогда Федор взгрел за то, что остались. Думал, убьет. Нет уж, пошли.

Он закрыл «Тексты», проверил актуальность паролей, выключил терминал и повторил:

— Пошли.

Мелодично прозвенел вызов внутренней связи.

— Легок на помине, — хмыкнул Максим. — Доброе утро, Федя, — сказал он в микрофон. — Уже идем.

— Смотрите мне, — проворчал Устинов. — Дети малые…

Ущерб, за четверть века Освоения нанесенный метеоритными атаками базам «Князь Гагарин» и «Алан Шепард», а также Первому Поселению, описывался просто: ноль. Строгий математический ноль. Тем не менее, опасность считалась актуальной. Очень уж впечатляли следы древних падений крупных метеоритов — гигантские кратеры, испещрившие поверхность Луны. В одном из них, кратере Белопольского, что на невидимой стороне, располагался, кстати, и «Князь Гагарин». Шестьдесят километров в поперечнике, семь в глубину! И это далеко не самый крупный из кратеров, между прочим…

Пытаясь представить себе мощь того удара, Максим почему-то всегда вспоминал свою молнию — невообразимой, как утверждал Румянцев, силы. Детский лепет, а не сила, думал Максим… Вот она — сила, так уж сила…

Как бы то ни было, к безопасности здесь относились всерьез: и вглубь зарывались аж на полторы версты, и купола сооружали беспрецедентной прочности, и селеностационарные спутники над ними вешали — для перехвата и расстрела любых подозрительных камушков. Камушек, несущийся к поверхности со скоростью шестнадцать километров в секунду, — Максим как-то прикинул в уме кинетическую энергию, получились какие-то мегаджоули, собрался перевести в тротиловый эквивалент, да дела отвлекли, а потом уж руки не дошли. Ясно, что много.

В расстрелах этих камушков, собственно, и заключалась поразившая Наташу красота. Прорвись хоть один — никакого эффекта, кроме сейсмического, не было бы. Атмосферы-то нет, гореть нечему. А при перехвате — космический фейерверк в черном небе, на фоне звезд. Причем беззвучный, что особенно впечатляло.

В просторных помещениях нижнего уровня собралось человек триста — все население базы, за исключением дюжины дежурных наблюдателей, несших службу в сверхпрочных даже по лунным меркам капсулах на поверхности купола, и полусотни разведчиков реголита, работавших «в поле». Свободного места, однако, хватало: первая очередь «Князя Гагарина» строилась в расчете на тысячу постоянных обитателей.

Максим с Наташей разместились в кафетерии. Четверо завтракавших неподалеку румянцевских аспирантов, заметив их, вежливо поклонились. Симпатичные ребята, а девочки — так просто чудо! Светлые они все… как бы это сказать… устремленные, что ли. Но и живые, конечно: вон, уже романы тут у них пошли…

Максим помахал рукой в ответ, Наташа с улыбкой кивнула.

Потягивая кофе — ничего другого душа принимать так и не пожелала, — Максим уловил обрывки азартного обсуждения: аспиранты сыпали непонятными терминами, ругали какого-то неведомого Прибыловского, упоминали Альдебаран и Бетельгейзе.

«Сам ты Альдебаран, — донеслось до Максима. — Винторогий».

Что ж, легенда… Считалось, что проект продолжается в первозданном виде, что цель его — свертывание-развертывание пространства в целях преодоления чудовищных межзвездных расстояний и освобождения человечества от уз колыбели-Земли, что Максим — человек, в общем, обычный, только с уникальными информационно-генетическими квантово-волновыми, или как там их, кодами… Кандидат в первопроходцы. Героическая, блин, личность. О параллельной реальности никто, естественно, не имел ни малейшего представления.

Бедный Коля, подумал Максим. Нелегко ему приходится. Бедные ребята. Впрочем, они-то себя бедными как раз не считают. На самом деле: отличные парни, замечательные девчонки, и жизнь у них удалась. Энтузиасты, горды тем, что работают не с кем-нибудь, а с самим Румянцевым, и не где-нибудь, а на Луне, и положение на базе занимают не какое-нибудь, а — белой кости. Остальные — либо технический персонал, либо селенологи-реголитчики. Тоже элита, слов нет, тем более, что реголит этот должен на многие века снять для Земли проблему энергетического голода. Но они-то, птенцы гнезда Румянцева, — элита из элит.

А мы тогда кто, подумал Максим? Я — кто? Привычно пришло на ум: возможно — копия… А оригинал — разрушен.

Впрочем, и черт бы с ним.

Неслышно, как всегда — откуда ни возьмись, появился Устинов. Присел к Максиму с Наташей, поздоровался, спросил озабоченно:

— Ну что, какие планы на сегодня?

— Ты, Федь, нас с шефом перепутал, — ответил Максим. — Насчет планов — это к нему. Но вообще-то полагаю, что работаем.

— А что, — удивился Федор, — не предупредил Николаша? Вот же рассеянный — как ты, Макс, говоришь? — с улицы Бассейной. В общем, нынче никто не работает. Все отдыхают. Кто желает, может отрабатывать свою карму. Кто не желает, или, положим, кармой не обременен, волен, например, пьянствовать. Умеренно, конечно. А гений наш предастся размышлениям. Собственно, уже предается. О возвышенном, так я думаю. Я его сюда загнать хотел — где там! Послал меня… довольно далеко, извини, Наташа. Обмолвился, между прочим: к финалу, говорит, подходим. И послал. Ну, что делать станете?

Максим не раздумывал:

— Мы — в Первое.

— Тьфу, — расстроился Федор. — Так и знал. Нет у тебя кармы. Балбес. Что ж, я с вами. Не обессудьте, обязан. Да и, — он помялся, — не нравится мне что-то этот Судья Макмиллан…