— Ты здесь у него уже была?

— Да… Вошла, он сразу к стене отвернулся… Потом все-таки посмотрел на меня… В глазах слезы… Я его никогда в жизни плачущим не видела…

— Ладно, — сказал Федор. — Ты права, главное, что жив. Остальное образуется.

— Не знаю… — в третий раз произнесла Наташа.

Она потянулась к чашке, сделала глоток.

— Совсем остыл…

— Чаю, будьте любезны, — обратился Федор к буфетчику. — А мне кофе. Покрепче, пожалуйста.

Он позвонил Румянцеву, коротко изложил обстоятельства.

Потом долго сидели молча.

Совсем стемнело.

— Как ты думаешь, — тихо спросила Наташа, — он так и будет всю жизнь, сколько бы ни осталось, рваться отсюда… от меня?.. Вот зачем?.. Перестала понимать…

— Знаешь, — проговорил Устинов, — а я отчасти понимаю. Объяснить не могу, но, кажется, понимаю.

— Мужчины… — откликнулась она, опустив голову.

Динамик за спиной буфетчика произнес голосом женщины из приемного покоя:

— Желающих посетить господина Горетовского просят пройти в реанимационную палату номер три. Второй этаж, левое крыло.

Быстро расплатившись, Федор двинулся вслед за Наташей, уже покинувшей буфетную.

— Недолго, пожалуйста, — предупредил врач, толстячок-коротышка с пышными усами. — И постарайтесь не волновать его. Все-таки сотрясение… Впрочем, опасности нет. Завтра переведем в обычную палату.

Выглядел Максим неважно. Но вот во взгляде что-то появилось, отметил Устинов. Что-то лихорадочное.

— Федя, — выговорил Горетовский, не сводя глаз с Наташи.

— Дружище, — сказал Федор, — как же ты так?

— А… — Максим прикрыл глаза. — Плевать. Наталья, ты выйди, а? Ну ладно хлюпать, — грубо добавил он, хотя Наташа не издала ни звука. — Потом вернешься, вот он позовет.

— Ты что, Макс? — спросил Устинов, когда дверь за женщиной закрылась. — Ты зачем так?

— Плевать, — упрямо и невнятно повторил Максим. — Ты лучше свет погаси. Чувствую что-то.

Федор, сузив зрачки, вгляделся в друга. Потом погасил свет в палате.

Темно, однако, не стало.

Максим словно полыхал. Такой мощной ауры Устинов еще никогда у него не видел.

— Понял, Федор? Понял?

Подполковник извлек из кармана телефон, набрал номер, четко сказал:

— Приезжай, Николаша. Он светится — читать можно. Давай.

— Румянцев? — спросил Максим. — Это хорошо… Все в сборе. Ладно, позови Наташу. Только шепни, чтобы сидела тихо. И сам сиди, молчи. Мне думать надо. Да, свет зажги. Ни к чему ей это видеть. А то шли бы. Ну, как хотите. Все равно вас врачи выгонят скоро.

Румянцев приехал далеко за полночь, и к Максиму их, конечно, не пустили.

— Ничего, — сказал профессор, потягивая кофе. — До утра все подождет, а уж тогда я полномочия и предъявлю. Больного — в полное мое распоряжение. Впрочем, Федюня, ты и сейчас мог бы своими полномочиями козырнуть, особыми, не так ли?

— Во-первых, не так, — угрюмо отозвался Устинов. — Бумагой за подписью отставного премьера размахивать, что ли?

— Да ведь его величеством же тоже скреплена твоя бумага. Или нет? — деланно удивился Румянцев.

— Будет тебе, Николаша, ваньку валять, — отмахнулся подполковник. — Моих полномочий хватает только с полицией договориться, чтобы извековский дом постерегли. А кроме того, и не стал бы я никаких полномочий сейчас предъявлять. Не вижу оснований. Или есть они?

— Подозреваю, что есть, — ученый посерьезнел. — Однако раньше времени ничего не скажу. Возможно, ошибаюсь. Натали, дорогая, — сменил он тему. — Устала, конечно?

Помедлив, женщина неохотно кивнула.

— Устала, устала, — продолжил Румянцев. — Вот и губы. Просто-таки белые губы. Следует отдохнуть. Поедемте-ка в гостиницу. Федор Федорович, насколько я понял, тоже немалый путь проделал, вот вы оба и отдохнете. А мне кое-какие выкладки необходимо повертеть. — Он похлопал рукой по пухлому чемоданчику. — В гостинице это будет удобнее.

— Все бы тебе вертеть, — пробурчал Устинов.

На душе у него, однако, немного полегчало.

В гостиницу отправились на внедорожнике Румянцева.

Заспанный, медлительный портье записал гостей в потрепанную книгу, вручил им три ключа.

Условились встретиться в ресторане в восемь утра, разошлись по комнатам. Добравшись до своей, Федор разделся, приказал себе проснуться в семь часов, рухнул на кровать и отключился.

Утро выдалось пасмурным, моросил дождик. Настроение подполковника, тем не менее, оставалось странно приподнятым.

За завтраком он внимательно посмотрел на Наташу. Похоже, не спала — измучена, бледна, и под глазами вон какие черные тени.

Перевел взгляд на профессора. Ну, этот свеж, энергичен и собран, хотя — ясное дело! — всю ночь просидел с портативным вычислителем.

Выходит, подумал Федор, я один из всех и спал.

— Повертел? — спросил он ученого.

— Повертел, повертел, — ответил тот.

Наташа слабо улыбнулась.

— Пора? — проговорила она.

— Пять минут, дорогая, — Румянцев вынул из внутреннего кармана пиджака футлярчик с сигарой, посмотрел на него, положил обратно. — Впрочем, поедем.

— Все образуется, — сказал Устинов Наташе, вставая из-за стола. И попытался пошутить. — Видишь, светило наше что-то придумало. Значит, все будет хорошо.

— Спасибо, — ее глаза вдруг блеснули.

— Едем, — повторил профессор.

В приемном покое им, как и накануне, предложили ждать: как раз сейчас Горетовского обследовали.

— Это даже кстати, — объявил Румянцев и отправился к заведующему — предъявлять полномочия.

— Что, опять в буфетную? — вопросительным тоном предложил Федор.

— Видеть уже не могу этой буфетной, — отозвалась Наташа. — Лучше здесь посидим.

Сели в кресла. Наташа откинулась на спинку, закрыла глаза и как будто задремала.

Минут через сорок появился Румянцев, довольный, но непроницаемо-молчаливый. Он устроился в соседнем кресле, водрузил на колени вычислитель и принялся щелкать клавишами.

Прошло еще около часа.

За стойкой зажужжало. Дежурная сняла трубку, несколько секунд послушала, затем обратилась к посетителям:

— Сударыня, господа, вы все трое к господину Горетовскому? Пожалуйте, девятая палата, второй этаж, правое крыло.

Полулежавший на кровати Максим выглядел не лучше, чем вчера, разве что щеки едва уловимо порозовели.

— Коля, как я тебе рад! — воскликнул он.

Профессор быстро подошел к Максиму, коротко обнял его.

— Федор, и тебе привет! — сказал Горетовский, протянув руку.

Наташа остановилась поодаль.

— Наталья… — произнес Максим. — Мне с Николаем поговорить надо. И с Федором. С обоими, в общем. А ты подожди там… ну, в холле где-нибудь…

— Ну-ну, — Румянцев похлопал его по руке. — Брось, дружище, брось, что за капризы?

— Ладно, — сразу же согласился Горетовский. — Пусть остается. Оставайся, Наталья. Только не мешай.

— Брось, брось, — повторил ученый. Его тон стал сухим и властным. — И разговаривать после будем. Сперва я посмотреть хочу. Федюня, будь добр, зашторь окно.

Максим светился — все так же небывало ярко.

— Ага, — пробормотал Румянцев. — Раздвигай шторы, а я тут пока…

Он раскрыл свой заветный чемоданчик, извлек из него вычислитель и еще какой-то небольшой прибор — коробку размерами с половину обувной, с пятью отверстиями на одной из боковых поверхностей и гнездом разъема на противоположной. Закрепил прибор на раздвижной треноге, проворно соединил его тонким кабелем с вычислителем. Немного развернул треногу — чтобы отверстия смотрели прямо на Максима.

— Так, — резко скомандовал профессор. — Всем молчать и не шевелиться. Дышать — можно, но не сопеть!

И забарабанил по клавиатуре. Потом замер, поедая глазами экран.

— Ого, — процедил он сквозь зубы через несколько минут. — Федор, вот ты, пожалуй, выйди. Стой у двери и никого не пускай. Что хочешь делай, но пусть никто не беспокоит, покуда я не разрешу. Однако тут еще и динамика, надо же…