Михайла Воротынский за победу над крымцами получил назад высший боярский титул слуги. Однажды к нему в родовое имение в Стародубе закатился Дмитрий Хворостинин. Вылез из кареты малость, опухший после бесконечных братчин, вальяжный. Увидав на крыльце Воротынского, широко распахнул объятия.

— Чего приволокся? — приветил его Воротынский. — Звали тебя?

— Да ты что, князь? — оторопел Хворостинин. — Кто так гостя встречает?

— Заворачивай оглобли, сказано. Ежели царь узнает, что ты у меня гостевал, он тебе башку оторвёт.

— Опять ты за своё! Окстись, Михайла Иваныч! — засмеялся Хворостинин. — Царь опричнину отменил. Малюту на том свете черти поджаривают.

— Отменить-то отменил, да только чёрного кобеля не отмоешь добела. Уезжай от греха, Дмитрий!

Изобиженный Хворостинин уехал, кляня выжившего из ума старого воеводу, не давшего даже выпить с дороги.

...Взяли Воротынского по доносу беглого холопа. Не придумав ничего лучшего, обвинили старого воеводу... в колдовстве. После жестоких пыток положили меж двух горящих брёвен. Царь самолично жезлом подгребал угли поближе к телу, елейно спрашивал воеводу: не озяб ли? Еле живого Воротынского отправили в ссылку на Белоозеро, но по дороге он умер. Схоронить Воротынского хотели в семейном склепе в Кирилловом монастыре, но царь взревновал, дескать, много чести. Погребли в Кашине. Стародубскую вотчину Воротынских царь отписало своему сыну.

Следом похватали и других крымских победителей. Никите Одоевскому и Михайле Морозову отрубили головы. Фёдора Шереметева царь пощадил, когда узнал, что тот бежал из боя. Дмитрия Хворостинина тоже схватили и собирались казнить, но царь побоялся посередь войны лишаться последнего доброго воеводы. Благодарным словом помянул спасшийся князь Дмитрий покойного Воротынского, шуганувшего тогда незваного гостя. Кабы прознал царь про их встречу, точно бы не сносить Хворостинину головы.

Пощадил царь и Ваську Грязнова. Лишив всех званий и поместий, сослал его в степной Донков, стеречь крымскую границу. Здесь Васька по пьянке и беспечности угодил в плен. Наговорил татарам, что он и есть самый ближний к царю человек и что за него государь легко отдаст им самого Дивея. В письме к царю врал Васька, что при пленении насмерть перекусал двести татар и чуток не задушил изменника Кудеяра, а в конце слёзно просил отдать за него Дивея. Царь в своём письме поиздевался над Васькиным пленением и прямо ответил, что Дивея он и за тысячу васек татарам не отдаст. В конце концов, Грязнова выменяли за других пленных. Дивей умер в Новгороде от звериной тоски.

Елисея Бомелия подвела жадность. Ведал, что всякий день под смертью ходит, но лихорадочно спешил обогатиться, беззастенчиво требуя денег за лекарства, за яды, за предсказания, влезая из одной интриги в другую, оговаривая одних и предавая других. Кончил он на дыбе.

Генрих Штаден после отмены опричнины в России не задержался. Возвратясь, написал свои знаменитые «Записки немца-опричника», где под шелухой несусветного бахвальства есть и немало зёрен исторической правды. В дополнение к «Запискам» Штаден составил обстоятельную инструкцию для будущих завоевателей России.

Сам царь Иоанн после описываемых событий прожил ещё десять с лишним лет. За эти годы он окончательно проиграл Ливонскую войну, упустил польскую корону, которая сама шла ему в руки, женился ещё четырежды и ещё дважды женил наследника, отправляя в монастырь невесток. Лил кровь как воду, много чудесил. Вдруг посадил вместо себя на трон касимовского царевича Симеона Бекбулатовича, видно надеясь, что подданные снова испугаются как перед опричниной и попросят воротиться. Не дождавшись, спихнул царевича и снова воссел на трон. За два года до своей смерти царь в приступе застарелой ревности ударом посоха в висок убил сына Ивана.

Страна меж тем жила. Переболев опричниной, медленно пошла на поправку. Росли города, строились монастыри и храмы, задымили заводы. Атаман Ермак с полусотней казаков перелез через Урал покорять Сибирь. И всё же исподволь копилась в народе боль и ненависть, которая после кончины Грозного взорвалась неслыханной смутой.

Весной 1584 года царь тяжело заболел. Предчувствуя смерть, заскорбел об убиенных. Велел составить поминальный Синодик, щедро жертвовал церквам и монастырям. Покаянно плакал о том, что неправедно жил и много нагрешил. Невестка Ирина, жена царевича Фёдора, пришла утешить больного свёкра, поплакать с ним. Кающийся грешник полез невестке под подол.

18 марта, помывшись в бане, царь сел играть в шахматы и вдруг упал замертво. Он сгнил ещё при жизни и теперь лопнул как назревший гнойник. Дьяк Андрей Щелкалов, которого царь считал своим самым преданным после Малюты слугой, узнав о смерти благодетеля, насмешливо воскликнул: «Английский царь помер!»

...Русский народ незлопамятен и всегда старается приукрасить своих властителей. В народных песнях и сказаниях царь Иван грозен, но справедлив. В страшных казнях повинен не он, а его злые прислужники и, прежде всего, Малюта Скуратов.

Как же случилось, что безродный и безграмотный палач Малюта в короткое время стал вторым человеком в государстве российском? В чём секрет его головокружительной карьеры? Ответ на этот вопрос заключён в самой сути тирании. Возле диктатора всегда стоит палач. Неважно, какое он носит имя — Малюты Скуратова, Лаврентия Берии или Генриха Гиммлера. Важно, что это две стороны одной медали.

Преступив закон Божий и человеческий, много преуспел палач Малюта. Справедливость часто не поспевает за хищным и живучим злодейством. И пользуясь этой отсрочкой, сбросив путы закона и совести, зло проникает во власть, жадно сгребает богатство, льёт кровь, угодничает перед сильными, глумится над слабыми. Но рано или поздно возмездие приходит.

В Великом Новгороде на памятнике «Тысячелетие России» для Ивана Грозного не нашлось места. Потомки первого русского самодержца сочли его недостойным стоять среди лучших людей России. Вряд ли можно было сильнее отомстить тому, кто мнил себя выше смертных, кто не знал себе равных в тщеславии.

Глядя на памятник, иногда кажется, что Грозный до сих пор пытается встать в эту вереницу государей, полководцев, героев и просветителей, хочет силой протиснуться меж их бронзовых плеч. А по ночам вдруг возникает из мрака его крючконосый профиль, в бессильной ярости грозящий воротиться к нам в новом обличье...