Посол её королевского величества сэр Томас Рандольф лениво перелистывал «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония, прихлёбывая кларет и переживая случившееся с ним в этой забытой Богом стране. Чёрт бы побрал её королевское величество, эту тощую девицу, сделавшую подобно древним весталкам культ из своей девственности! Вдруг ни с того ни с сего срывает сэра Томаса с почтенной должности начальника королевской почты и посылает сюда вместо старой лисы Дженкинсона. Он не дипломат, вовсе не знает Московии, а то, что успел узнать о ней за время почти безвылазного ожидания, никак не располагало ни к этой стране, ни к её царю.

Миссия, возложенная на новоиспечённого дипломата, была непростой даже для опытного посла. Королевская инструкция предписывала удовольствовать царя речами и посулами, всячески уклоняясь от заключения союза, которого тот домогался. Вот уже двадцать лет Московия вела непрерывные войны. Присоединив Казань и Астрахань, но, не добившись окончательного успеха на юге, царь вдруг повернул оружие на запад и вторгся в Ливонию, из-за чего перессорился едва ли не со всей Европой. И теперь Англия оставалась его последней и главной надеждой. Ради вожделенного союза английским купцам были даны выгоднейшие торговые привилегии, которые царь, теряя терпение, уже начал понемногу отбирать. Таким образом, первая задача посла заключалась в сохранении этих привилегий. Вторая задача носила деликатный характер. Год назад царь обратился к королеве с секретным посланием, в котором предлагал ей заключить соглашение о взаимном убежище на случай мятежа. Царю следовало ответить, что её величество не собирается покидать пределы королевства, но она готова предоставить ему приют в Англии как частному лицу.

Дело не заладилось с самого начала. Неприлично долго не получая ответа на своё послание царь жутко оскорбился и решил выместить обиду на посольстве. К тому же сэра Томаса угораздило явиться в самый неподходящий момент. У царя был очередной приступ бешенства, он поссорился с митрополитом и рубил головы своим подданным. То ли не желая отвлекаться от любимого занятия, то ли, являя немилость послу Великобритании, он месяц за месяцем отказывал ему в аудиенции. Сэр Томас хотел вернуться в Англию, но ему велели ждать, буквально заперли в этой жуткой избе, и что хуже всего — кормили похлёбкой из кислой капусты, от которой у сэра Томаса пучило живот.

За всё это время посол был приглашён на единственный приём — в Посольском приказе. Но и там не обошлось без конфуза. Столы ломились от золотой посуды, но когда разнесли суп, к тарелке сэра Томаса придвинулся его сосед по столу — старый толстый боярин, и принялся из неё звучно хлебать. Шокированный посол огляделся вокруг и увидел, что все приглашённые едят по двое из одной тарелки. Но самое неприятное заключалось в том, что ложек не подали вовсе. Гости либо отвязывали их от пояса, либо вытаскивали из-за голенища. Заметив затруднение иноземца, боярин, сыто отрыгнув, облизал свою ложку и великодушно предложил её соседу. Полагая это туземным обычаем гостеприимства, сэр Рандольф не посмел отказаться и, тайно обтерев под столом ложку полой кафтана, чопорно, как на приёме в Вестминстере, чуть зачерпнул ею золотистую жидкость, оказавшуюся невероятно вкусной стерляжьей ухой. Следующее кушанье, а всего перемен было примерно полста, гости просто брали руками. Впрочем, этот казус хоть как-то расцветил впечатлениями томившегося мучительным бездействием посла...

Но вот на днях канцлер Висковатый, пожалуй, единственная светлая личность при московском дворе, оповестил, что приглашение к государю может последовать неожиданно. Он также предупредил, чтобы посол ни в коем случае не затрагивал в беседе тему опричнины. Сам же Висковатый отвечал на вопросы об опричнине заученными фразами: «Али вам то ведомо? А коли ведомо, так для чего вопрошаете? И никакой опричнины у нас нет, ибо царь-батюшка сам владеет всей страной. А что живёт не в Москве и ежели уезжает для своего царского прохладу, так это опять же его царское дело». Глядя в умные глаза Висковатого, сэр Томас понимал, что тот лицемерит, но делает это по должности, а не по характеру.

Что касается опричнины, то сэр Томас так и не научился выговаривать это русское слово. Ещё труднее ему было уразуметь смысл этого странного способа управления страной. Ну зачем, скажите ради Всевышнего, монарху разделять пополам страну, которая принадлежит ему вся и целиком? Зачем отдавать одну часть в управление боярам, а другую оставлять за собой, внося тем самым разброд и путаницу? Зачем отбирать землю у лучших и знатнейших, а потом отдавать её худшим и безродным? Зачем создавать отдельную армию, если в твоём распоряжении всё войско? И главное, как можно вводить два закона, один для своих, другой для всех прочих? Закон — святая святых любого государства. Если его нет, то нет и государства. Ведь это очевидно! Впрочем, есть категория людей, для которых закон, как известно, не писан. Но русского царя дураком не назовёшь. Судя по рассказам иностранцев, царь бесспорно умён, неплохо, хотя и хаотично образован, он не чужд искусств, говорят, даже сочиняет музыку.

Канцлер Висковатый также предупредил посла, что государь сердит на Британию за то, что она уклоняется от союза, и при этом, пользуясь дарованной ей монополией, держит непомерно высокие цены на свои товары. Гнев царя бывает страшен, и статус посла не всегда служит защитой. Сэр Томас понял, что его откровенно запугивают, и гордо вздёрнув бритый подбородок заявил, что даже государям не позволено унижать посла великой державы.

И вот сегодня рано утром явился посыльный, пригласивший сэра Рандольфа в царский дворец для долгожданной аудиенции. Англичанин надел парадный камзол, в сотый раз проверил свои верительные грамоты и подарки королевы, и к назначенному часу был готов ехать во дворец. Но каково же было его негодование, когда, выйдя на крыльцо, он не увидел присланной за ним кареты. Отводя глаза, посыльный сообщил, что свободных лошадей не оказалось, и послу придётся идти ко двору пешком. Вне себя от возмущения сэр Томас был вынужден подчиниться. Подобрав полы парадного камзола, под издевательский смех обывателей он побрёл за посыльным по утопающим в февральской снежной слякоти московским улочкам. На этом унижения не кончились. При дворе послу не было оказано приличествующих почестей, его поставили в самый хвост длинной очереди ожидающих аудиенции. Он понял, что всё это делается нарочно, и приготовился дать отпор.

Прошло ещё два часа, прежде чем Рандольфа наконец пригласили в царские покои. Войдя в богато убранный зал, он увидел в глубине его сверкающий драгоценностями трон, на котором восседал царь, издали напоминавший золотую статую.

— Посол Ея Королевского Величества королевы Англии! — возгласил дворецкий.

И вот тут сэр Томас совершил тот поступок, которым он будет гордиться до конца дней. Чётко печатая шаг заляпанными грязью башмаками, он приблизился к трону, и — не сняв шляпу и не кланяясь! — вручил царю личное послание королевы Елизаветы. После чего круто развернулся на каблуках, и, не проронив ни единого слова, сопровождаемый ошалелыми взглядами придворных, покинул дворец тем же пешим порядком, что и пришёл.

Миссия была сорвана. Четыре месяца ожиданий отправились псу под хвост. И всё же сэр Томас был убеждён, что поступил единственно правильно. Никакие привилегии не оправдывают унижения посла великой державы. Завтра же он потребует свои паспорта и отбудет в Англию. Пусть посылают в Москву Дженкинсона, а с него хватит!

Добравшись в свою избу, грязный, измотанный, но чрезвычайно довольный собой сэр Томас обратился к кларету и к своему любимому Светонию, которого он предпочитал Плутарху и Тациту. Дойдя до главы о Нероне, сэр Томас вдруг поймал себя на мысли, что московский государь, судя по рассказам о нём, во многом напоминает печально знаменитого римского императора. Та же изощрённая жестокость, та же художественность натуры, та же страсть к внешним эффектам. Жаль, конечно, что аудиенции не получилось, но зато будет, что рассказать внукам. Шутка ли, отбрил самого русского царя!