Наконец случай помог Ивану Ивановичу взять реванш за тот промах, когда ему не удалось наказать кудринских руководителей. Помог Куровской. И тоже случайно.
Он ехал издалека в район и на ржаном поле близко от села Кудрина увидел два комбайна, убиравшие хлеб. Уборку начали почти везде, и это было славно. Но тут Куровской обратил внимание на очень высокий срез: стерня выше колена. Пришлось пройти по убранному полю. Он ужаснулся. В стерне и на земле осталось много колосьев: комбайн не подбирал их, если резал высоко. И потери были налицо. Факт, мимо которого пройти нельзя.
Начальник сельхозуправления не вспылил, подобно Румянцеву, не наговорил обидных слов Дьяконову, который как из-под земли выскочил. Просто указал председателю на такое послабление в агротехнике уборки, назвал высокий срез браком и предложил немедленно исправить недостатки. Тем более что было это в третьем звене. В звене!
И Дьяконов не оправдывался. Только спросил:
— Как прикажете исправить?
— Косить надо ниже. По принятой технологии. Мастера обязаны знать.
— Сейчас распоряжусь, — тут же согласился председатель и, как только два комбайна выгрузили довольно чистое зерно в автомашину, набросился на комбайнеров:
— Стыд и срам, мужики! Стричь надо, а не маковки сбивать на косовице! Вон сколько колосков в стерне нашел начальник! В какое положение вы меня ставите? А еще безнарядники, называется. При нонешней ситуации, когда каждый центнер на вес золота… Ниже, еще ниже, как приказано!
Ко всему привыкшие комбайнеры не спорили. Молчком поскребли в затылках, один вполголоса заметил, что «дурное дело — не хитрое», понимающе глянули на Сергея Ивановича, на осуждающее лицо Куровского и тронулись дальше.
Теперь ножи хедера ползли чуть не по земле. Молотилки ревели, захлебываясь зеленой массой. На земле не оставалось ни колоска. Дьяконов и Куровской шли следом.
— Небо и земля, — удовлетворенно произнес Павел Петрович. — Так и держать. Много вы успели накосить на высоком срезе?
— Гектаров пятнадцать. — Дьяконов, разумеется, преуменьшил скошенную площадь. Кто знает, чем обернется эта инспекция?
Бункера наполнились. Подскочила машина. Шнек с великим трудом проталкивал в кузов зеленую кашу. Председатель сперва заглянул в кузов, потом забрался туда, помог подняться Куровскому. И с ожиданием, неотрывно смотрел на него, стараясь уловить хоть какое-то переживание на лице. Не уловил. А комбайнер матюкнулся и спросил:
— Куда везти эту кашу? В силосную яму?
Его коллега со второго комбайна был, что называется, откровенней. Он разразился длинной речью, поминая в ней безымянных начальников с такими прилагательными, что Куровской не выдержал и возмущенно выполз из кузова. А Дьяконов, уже стоя рядом, спросил:
— Так продолжать, Павел Петрович? Или у вас будут новые распоряжения?
Куровской нашелся сразу. Высоко подняв брови, он четко сказал:
— Здесь распоряжаетесь вы с Савиным. Я не буду подменять руководителей колхоза. Вот вы и находите выход, давайте указание. Но потерь, как вы понимаете, мы не потерпим. За потери вы и агроном понесете полную ответственность. Я обязан доложить в исполкоме.
— Но вы-то сами понимаете… — Дьяконов преградил ему дорогу. — Не первый год, Павел Петрович. Остановить уборку? А что дальше? Дайте совет, если мы не так начали.
Куровской вздохнул и, обойдя председателя, уехал.
Утром другого дня из Чурова прибыл народный контроль: агроном минзага и два работника исполкома. Дождались Савина. И началась работа. Отмеряли в разных местах квадратные площадки на высокой стерне, собирали колоски, считали зерна, взвешивали. И выяснилось, что потеряно на каждом гектаре почти три с половиной центнера. А в колхозе одной ржи сто восемьдесят гектаров. Жуткая цифра, если так косить: более шестидесяти тонн потерь!
Составили акт. Савин подписывать его не стал.
— Но так косить нельзя, — укоризненно сказал агроном минзага.
— А как, хотел бы я знать? Научите.
— Без потерь.
— Буду благодарен за науку. Вот прямо здесь и научите, благо комбайн рядом. Я, например, выхода не вижу. Только высокий срез.
— Ваше дело, — холодно сказал проверяющий. Он работал технологом по зерну и никогда не подымался в кабину комбайна.
После резкого разговора контролеры удалились.
В тот же день очень оперативно был составлен приказ по райсельхозуправлению. Куровской подписал его и передал Румянцеву. Тот прочитал, с деланным равнодушием сказал:
— Для Савина тут более чем достаточно. Отправь в областное управление, пусть решают, что делать с агрономом. Заодно приложи и прошлое наше постановление. — Тут он подумал и неохотно добавил: — Познакомь Глебова с этими бумагами.
Аркадий Сергеевич вернулся в райком поздно. Сел в кабинете и по привычке долго сидел в одиночестве, уставившись в одну точку. Помощник принес чай, печенье. Он поблагодарил, выпил стакан горячего чаю и пододвинул к себе папку с бумагами.
Сверху лежал приказ по сельхозуправлению за подписью Куровского и с визой Румянцева. Потом акт народного контроля. Все это он прочитал, усмехнулся. Как-то лениво потянулся к телефону. Куровской оказался на месте.
— Скажите, пожалуйста, — начал Глебов, — как у нас с урожайностью по зерну? В среднем по району.
— У меня есть данные только по ржи, Аркадий Сергеевич. Средняя пока двенадцать с половиной центнеров. Бункерный вес, конечно. Сухого будет не больше десяти. Слабый урожай, что и говорить.
— У кого меньше всех?
— В трех восточных хозяйствах. В Поливанове тоже. Восемь и семь десятых. Очень сорные поля.
— А выше двенадцати у кого?
— Примерно в десяти хозяйствах. От тринадцати до двадцати одного.
— Сколько в Кудринском?
— Двадцать один и шесть. — Голос его прозвучал несколько тише.
— Приплюсуем потери, которые вы там тщательно учли. Значит, они вырастили?.. — и замолчал, ожидая ответа от Куровского.
— Около двадцати пяти. — Это было сказано совсем тихо.
— Кто там главный агроном, Павел Петрович?
— Савин, вы сами знаете.
— А вы Савина на плаху! По логике, надо наказывать специалистов в тех колхозах, где восемь. Вот куда надо нацеливать и народный контроль! Да и самому посидеть там недельку-другую. С минзаговским авторитетом вместе.
— Это приказ, Аркадий Сергеевич?
— Конечно. Уборка развертывается. Дожди. Где же вам быть?
Он повесил трубку и опять сидел, думал, пил чай и просматривал бумаги.
Разговаривать с Румянцевым ему сейчас не хотелось. Не из тех, кто поможет в трудный час.
Глебов почти наверняка знал, что из района придется уходить не Румянцеву, а ему. Как только закончится сельскохозяйственный год. Не раньше, ибо не принято менять руководителей в разгар сезона. При последней их встрече с Суровцевым было прямо сказано: в сельхозотдел обкома. К Суровцеву, значит. Вроде и почетное место, повышение, а на душе ни гордости, ни радости не ощущалось. Почему он должен бросать район, где проклюнулось и набирает силу нечто новое, хорошее, обещающее добро? Район, который, скажем честно, как сидел середнячком в области, так и не стронулся пока с привычного места? И это, несмотря на всю активность Глебова, на его попытку некоторых перемен. «Великий реформатор» — в этих двух словах определялось несколько ироничное отношение к его затеям превратить районы, а затем и области в действительно сильных посредников между городом и теми коллективами в деревне, которые создают продукты в поле и на фермах. Ну да, в аппарате сельхозотдела он избавится от этой неполноценности, не до реформ. А вот звенья, планы оживления малых деревень Нечерноземья и всей утраченной земли вокруг них — это и на новой позиции можно поддержать. Еще как!..
Горечь от сегодняшней неспособности отстоять свои взгляды углублялась присутствием в Чурове таких людей, как Румянцев или Куровской; таких скользких и на все готовых, как кооператор Марчук или Степан Петрович Верховой, уютно устроивших себе благополучное гнездышко среди всеобщего неблагополучия. Их жесткая хватка дорого обходилась колхозам и совхозам! Налаженная «схема» руководства. Захотел Куровской «прижать» Савина, стоящего выше и нравственно и по опыту, — и прижал, да так умело, что кудринский агроном мог уже дважды отправиться на пенсию, доживать годы в своем лужковском доме, как тот старый председатель колхоза, что недавно умер на выселках. Уедет Глебов — кто защитит толкового Михаила Иларионовича? И что ожидает Зайцева, Савина-младшего, Архипа Тяжелова, это новое поколение земледельцев, чья любовь к труду на земле оказалась сильнее всех других страстей и привязанностей? Ведь так легко выбить у них из-под ног почву!..
