За дождливые дни обернулась черной пашней заросшая залежь по обе стороны от Поповки. Не сказать чтобы готовая принять зерно, вся в крошеве стеблей и сучьев, но уже без ольхи и кустов, так что можно пускать плуги. Прошлась техника и по огородам, сметая гнилые загородки, высохшие яблони, кособокие сортиры на отшибе и высоченный сор, репьи. Стал проглядываться из Архиповых окон ручей по низам и пепелище на месте баньки. Зеленые джунгли исчезли, и от этого в заброшенных хатах сделалось светлей. Бездомные коты, страшно завывающие по ночам, как-то примолкли, перебрались на чердаки, страшно напуганные грохотом моторов.
Почти каждый день верхом наезжал Митя. Ходил, прикидывал что-то и подолгу выстаивал посреди поповских полей, видимо оценивая и размышляя, как оно будет дальше. А в последний рабочий день в Поповку прибыла еще более представительная делегация: Зинаида, Митя с Ленушкой и Михаил Иларионович Савин. Они раздобыли лодку для переправы, привезли с собой всякого-разного для обеда-ужина, но мелиораторов до поры не спугивали с работы.
Оглядевшись, походили по обретенному полю, потом взяли лопаты и тяпки и пошли на маленькое кладбище, где недавно нашелся Архип. Пока он увидел приезжих с заречного участка, пока прибежал, они успели навести там порядок: повыбили траву, поправили покосившиеся кресты, оградку, подсыпали холмики. А закончив, отошли и постояли молча, стараясь вспомнить, кто и когда лег под эти кресты. Да разве вспомнишь! Архип и тот знал лишь два родительских места. А ведь пашню здешнюю создавало не одно поколение. Ох не одно!
Лишь после этого сошлись с мелиораторами вроде бы на совещание, посидели-покушали за столом, поблагодарили мужиков, все вместе погрузили на прицепы бочки, орудия и с грохотом, на скорости уехали к броду.
Тишина снова опустилась на пустую деревню и на поля вокруг нее. Тишина тут будет гостить подолгу. Прошлого уже не вернешь.
Вся эта дельная работа проходила под хмурым, беспрестанно дождившим небом. Циклон угрюмо и низко висел над лесами и полями. Колхозы переживали не лучшие дни. Какая там уборка! Трава бурела в валках, гнила в копнах. Убранного сена под крышей или в стогах повсюду оказалось до обидного мало. В районе рвали и метали. Но громы и молнии эти обходили Кудринский колхоз, успевший почти полностью убрать корма. Лишь клевер стоял, но и его потихоньку косили и сушили под навесом.
В Лужки вдруг прибыл гонец из района. Куровской писал, ссылаясь на указание исполкома: «Передать одну АВМ в Семеновский колхоз, обеспечить механика и тару для травяной муки, а также два самосвала со сменными водителями». Митя прочитал указание, посмотрел в сторону гудевшей сушилки, прикинул, во что обойдется это для района — потеря двух-трех дней на демонтаж и установку машины в другом месте, — и коротко сказал курьеру:
— Иди-ка ты… Ищи председателя или главного агронома. Но если и они прикажут, я передам машину не раньше вторника, когда закончим готовить клеверные гранулы. Вы это дело уже провалили. Теперь надумали ущемить и наш скот. Не выйдет. Лучше уж мы продадим вам готовый корм зимой. Все равно ведь просить приедете, как просили в прошлом году.
Примерно то же сказал Дьяконов в райисполкоме, куда его вызвали. Зачем терять два, а то и три дня? Еще неизвестно, как на новом месте организуют покос и перевозку травы. А в Лужках работают нормально, опять же улучшают районную сводку. Словом, отстоял свое мнение, победив привычное желание района подправлять отстающих за счет передовых, когда «выравнивание» непременно снижает общий уровень производства, вносит нервозность и суету в размеренные трудовые дни.
В это самое ненастье произошло еще одно, совсем уж непредвиденное событие: в Лужки нежданно нагрянула законная супруга Бориса Силантьевича, полная и красивая дама, без багажа, только с небольшим чемоданчиком в руках. Облаянная дворнягой покойного соседа, она покрутилась в пустом доме свекра, пугнула собаку и уже без чемоданчика, несколько встревоженная тишиной на выселках, отправилась на шум-грохот сушилки, где в эти дни работали лужковцы. И конечно, засекла там оживленную Зинаиду, своих мужа и сына, еще одну красивую деваху с ямочками на розовых щеках; мгновенно поняла, что смутные догадки недаром беспокоили ее. Не удостоив рабочий люд приветствием, она обменялась холодными взглядами с Зиной и Ленушкой, соображая, откуда ждать опасности, обняла мужа и слезно расстроилась, увидев худющего, вытянувшегося сына. Деду Силантию только кивнула и сделала ему ручкой. После чего увела мужа и сына в дом, игнорируя их просьбу повременить хотя бы до вечера.
Вечером в Лужках знали: завтра Борис Силантьевич, супруга, их сын покидают выселки. Так оно и вышло.
На Зине лица не было. Не пошла на работу, тянула время и все топталась на улице. Дважды ходила к Настёне мимо Савельевых окошек и угадала-таки встретиться с Борисом на очень короткие минуты. Только и успела шепнуть: «Напиши, а лучше приезжай, непременно приезжай!» Борис Силантьевич боязливо покосился на окна, тихо ответил: «Обязательно, радость моя». На том их последнее свидание и кончилось. Семья уехала на попутной машине, даже не захватив с собой, как прежде, солений-варений из запасов Савельева дома.
С их отъездом в Лужках заметно поутихло. Привыкли все же… Ну а лианы клематис по-прежнему красовались и прирастали, расцвечивая бревенчатые стены. Теперь они сделались постоянной болью Зинаиды. Единственное напоминание.
Прореху в рабочей силе около сушилки и на поле закрыли семьей Савиных. Даже Веня, оставив на время только что привезенную зерновую сушилку-сортировку, взялся за вилы рядом с Мариной.
Из района их не беспокоили. Работа шла ритмично, но без того напряжения, какое наблюдалось в первые дни сенокоса. А вечером у Настёны ликовали: пришло наконец письмо от Леночкиной матери! На крупно исписанных листках были всякие хорошие слова и поздравления, поклоны незнакомому Мите, а дочке — родительские наставления, как всегда запоздалые. Главное из написанного приходилось на конец: собираются к ним в среду, приедут в четверг, если не подведет «железка». Мать и сестра Ленушки осторожно просили, если можно, встретить их на станции.
Как раз в четверг Митя с Веней собирались обкашивать ржаное поле, а заодно опробовать в работе и зерносушилку. Но встречать надо, тут такое дело…
— Ничего, — сказал Веня — Я встречу. Архип подменит на сушилке. За час-полтора обернусь.
— Ленушку возьмешь?
— А как же!
Письмо подхлестнуло молодых. Чего же они как чужие!.. На другой день после этого письма Митя Зайцев и Ленушка Курочкина в сопровождении старших Савиных и Настёны съездили на двух машинах в райцентр. А до того Дьяконов звонил Глебову и попросил его, как сват, о дне регистрации. Дело не затянулось, и молодая пара вернулась уже мужем и женой.
Возвратились скоро. Машина подрулила уже к Митиному дому… Все как полагается.
Без Мити, который в этот день застрял в своем доме, к рабочим у навеса заявился сам Румянцев с механиками. До вечера АВМ демонтировали и увезли. Ну и ладно. Лужковцы не противились, поскольку клевер был почти скошен. У навеса сделалось безлюдно. И Лужки вроде замерли. Но это — на первый взгляд. Теперь все возились на собственных огородах.
Иначе когда же? Уборка хлеба — вот она, с темна до темна потребует. Только в такое «окошко» и можно свое подворье в порядок привести.
На самом большом поле за скошенным и вновь зазеленевшим лугом все ниже клонилась спелая рожь. Около недостроенного зернового навеса стояли два комбайна с копнителями. Дождь шел по два-три раза за сутки, земля и зелень, нива и крыши не просыхали. Мокрая тишина стояла над миром. Ожидание уборки превратилось в сущее мучение. Как перехитрить погоду?
Из района никто не наезжал, звонили редко. Ходил слух, что Глебова и Румянцева вызывали в область, они обернулись за один день, прибыли домой не в лучшем настроении. Кого после посещали, там разговор шел в полный голос, иной раз с криком и угрозами. Судя по областной газете, Чуровский район провалился с заготовкой кормов: чуть больше половины плана. Два абзаца в передовой статье были с обидными для чуровцев словами.
