— Нам на стройку во вторник, — сказала Ксюша. — Отпуск кончается.

— Вот как в городе, а? — Дьяконов и руки поднял. — Дисциплина! Замуж выйти некогда! Ладно, возьмем это дело на себя. Попросим районного доктора, выдаст нам документ, больничным листком называется. Иван Иванович, пособи как сват, чтобы удержать девчат на неделю, а? По причине гриппа. Настёна! Усаживай молодых и гостей! Сейчас мы… Аркадий Сергеевич, сюда, пожалте. Митя, Ленушка… Э, да что это я в чужом дому распоряжаюсь! Свое дело мы сделали, так? Хозяйствуй, Настёна! Молодые, мир и любовь вам, а колхозу нашему — прибавления…

Эти давно не звучавшие пожелания председатель, естественно, подкрепил первым.

До «Хазбулата» дело не дошло. С полчасика посидели, потом Румянцев нагнулся к Аркадию Сергеевичу и тихонько напомнил о деле, которое им предстояло сделать. Глебов неохотно поднялся и, еще раз поздравив молодых, сказал:

— Порадуем вас, дорогие труженики, тебя, Дмитрий Игнатьевич, лужковского хозяина, с первой премией по району за сенокос и умелую организацию на заготовке кормов. От имени бюро райкома и райисполкома вручаю тебе почетный вымпел. Подкрепить достойную награду мы попросили наших кооператоров. Они привезли сюда самые лучшие товары. Покупайте что по душе. Сделайте небольшой перерыв для этого приятного дела.

Неторопливо, даже как-то стеснительно подымались гости и хозяева из-за стола. Шли за деньгами, потом собрались у откинутого борта, предоставив, по молчаливому уговору, первое право на покупку молодым да посаженой матери Настёне. Выбирали что приглянулось, обсуждали выбранное всем миром и уже тогда расплачивались.

— Что тебе еще хочется? — спросил Митя у своей Ленушки.

— Колечко. Два, — прошептала она, никогда еще не надевавшая на палец даже простенького перстенька.

Но колечек в местной кооперации не нашлось. Неходовой товар для ихнего района, где молодежи — раз-два и обчелся. За колечками надо в область, там теперь сбилась деревенская молодежь. Зато Митя купил своей нареченной заморское платье да рижскую вязаную шаль такой красоты, что все выселковские женщины не успокоились, пока не примерили ее на собственных плечах и не оценили вещь разными словами восхищения, какие только успел в свое время записать для словаря Владимир Иванович Даль…

Деньги у лужковцев водились. Вася быстро принарядился в джинсовый костюм и сине-белые кроссовки. Савин купил для дочери и невестки по платью. Дед Силантий, его сын и внук понесли домой горку посуды и транзистор «Океан», за которым безуспешно охотились в городе. А Ксюше и Настёне Митя с поклоном подарил одной туфли, другой пальто, надев которое, Настёна совсем захорошела.

Только спустя час или полтора автолавка отправилась в Кудрино. Вперед лавки на центральную усадьбу колхоза уехали Глебов с Румянцевым и председатель колхоза.

В хате Настёны опять загремели стульями.

В этот вечер только четыре души в обычный свой час предались сновидениям: Катенька, Борис и Глеб — у Савиных. И Вася — в материнском доме. Джинсовый костюм он повесил у изголовья.

Около полуночи на пороге Настёниного дома возникла смущенная фигура Архипа. Митя вспомнил о нем и, уговорил Зинаиду привести «охламона», объявив, не случаю сватовства, амнистию провинившемуся. Как провинившемуся впервые.

Выглядел он, прямо скажем, неважно. Голодный, конечно. И жаждущий. Синяк скрыть не удалось, как Зинаида ни припудривала его, выговаривая при этом не очень светлые слова. Прокашлявшись, Архип поздравил молодых, непослушными пальцами принял из рук супруги самую малую из посудин на столе, которую она умудрилась еще и не долить на целый сантиметр, и опрокинул содержимое, едва ощутив не задубелом языке вкус жидкости.

После чего так же незаметно удалился.

Но спать лег не в сарае, а в одной комнате с женой. Амнистия, по его разумению, распространялась и на это. Правда, спал он на диванчике, а не на супружеском ложе. Сюда амнистия не доставала.

Когда в конце ночи запели петухи, предвещая рассвет, Архип тихо оделся, вышел и очутился под дождем.

Небо изливалось уже не первый час, дождь шепелявил по крышам и листьям. Своей устойчивой монотонностью он, несомненно, хотел уверить, что будет поливать землю так долго, как им и не снилось. Малоподвижный циклон, обернувшись вокруг центра России, замкнул недолгую отдушину и снова навис над землей.

Накинув на смутную голову капюшон, Архип пошел к Митиному крыльцу, намереваясь спокойно посидеть там до свету и покурить, пока молодым вздумается проснуться. У него созрел план, который требовалось обсудить.

Но его опередили. На крыльце уже сидели сам Митя и младший Савин.

— Ко времени ты подошел, — сказал Митя, здороваясь. — Голова как? Принести маленькую?

— Обойдемся, — против воли и потому обиженно отозвался Архип. — Чего рано поднялся? Молодая, понимать ли, обидится.

— У молодой сегодня выходной, как и у всех остальных. Погода.

— Тем более. А ты оставил бабу в одиночестве. Они это не любят.

И оглянулся в открытую дверь.

— Ты думаешь, она здесь? — Митя спросил не то чтобы обиженно, а с какой-то даже гордостью. — Как бы не так! Настёна и Ксюша увели ее. Сказано было: до законного брака ни-ни! Вот такие, значит, дела у нас семейные.

И глубоко вздохнул.

— Ну ладно о семейных. Есть и другие дела. — Голос Архипа повеселел. — Ежели мы, понимашь ли, решили взять под свою руку поповские земли, чтобы пашню сделать, надо до уборки затребовать корчеватель и все прочее. С тяжелым трактором, само собой. И скоро начинать, осени не дожидаться.

— А река? — Митя смотрел на Архипов синяк, но от улыбки удержался, чтобы не обидеть.

— Колесный «Т-150» или «кировец» пройдут по глубокой воде. Там, понимать ли, сегодня чуть выше пояса. Работы им на неделю, если по-хорошему. Дерева больше всего тонкомерные, в руку, не толще, стоят редко. Кусты, конечно. Их покромсаем на месте и запашем. А земля хорошая. Сколько годов отдыхает. Рожь можно посеять, получится, как по залежи, та еще рожь! Если пораньше вспахать.

— Жить там можно эту неделю? Есть где?

— В моем дому сносно, где эти самые швартовались. Могу с мелиораторами поехать и поработать, чтоб, понимашь ли, без баловства. Заодно ремонт какой ни на есть учиню в доме. Огороды тоже обработаем. Сады, конечно, пропали, а сами огороды ничего. Сорняк стоит глухо-плотно.

— Ты вроде жить там собираешься, — сказал Веня.

— Дорога будет, паром наладится — почему не приехать на лето? Природа кругом — одно любование! Тишина. И рыбалка — вот она. И грибы-ягоды. Сплошная дачная местность. А на зиму, когда заскучаете, можно отвалить и сюда, помочь в работе.

— Это ты правильно рассудил, Архип, — Митя говорил задумчиво. — С правлением придется говорить. Полста гектаров на дороге не валяются. Как, Веня?

— Я хотел ехать сейчас в Кудрино. Комбайны пора перегонять, как договорились. Заодно с отцом или с председателем потолкую. Может, они договорятся с мелиораторами? Там не грязно, Архип? Земля не глинистая?

— Не. Песчаная. Сухо. Бугорочки.

Они помолчали, вслушиваясь в шорох дождя. Рассвет рождался неохотно, было все еще пасмурно. На душе — тоже. Одно их успокаивало: успели сено выхватить.

— Это не на день, — сказал Митя о погоде. — Это надолго. Займемся Поповкой. Так и скажи там, Веня.

— А рожь? Как она?

— Вчера обошел. На трети поля нахилилась, а колос хороший. Надо придумать, как его брать. Дней через десять можно начинать. Да нам еще навес ставить, ток доделать. Зерносушилку, если привезут, налаживать, без нее семена не подготовишь, особенно если хмара затянется.

Выселки проснулись. Потифор Кириллович прогнал стадо бычков и четыре коровы с усадеб. Верхом ехал. Его сестра чего-то дома осталась. Вася с матерью и Силантием гремели ведрами около начатого тока. Там уже лежал свежий бетонный настил, закрытый старой травой, сегодня его наметили затирать по щелям. Ждали из Кудрина плотников, чтобы ставить столбы и стропила. Как много крыш требуется ихнему, даже небольшому, хозяйству!