Глебов давно уже не сидел за столом, а стоял. Теперь он вышел из-за стола, зашагал по кабинету до двери, обратно, еще и еще раз. Надо же!..
Румянцев сидел и лениво перелистывал страницы сводки. Крупное лицо его выражало упрямо застывшую мысль. Слова Глебова, похоже, не находили отзвука в его душе. Аркадий Сергеевич это понял. А поняв, подумал не без тоски: не одинок Румянцев в этом своем упрямстве! Тоже мировоззрение, устойчивое, на фундаменте из прошлого. Помеха номер один.
— Вот что мы сегодня сделаем, Иван Иванович, — Глебов мечтательно сощурился. — Напишем постановление бюро и райсовета. Поздравим передовой колхоз и первое по заготовке кормов звено. Вручим переходящее знамя колхозу и вымпел Зайцеву. Скажи Марчуку, пусть загрузит свою автолавку самыми лучшими товарами. Поедет с нами. Отметим праздником передовые коллективы. Часам к четырем успеем?
— Будет сделано, — несколько ерничая, отозвался Румянцев. И, похоже, облегченно вздохнул, покидая кабинет. Все ясно: две жизненные позиции, непримиримые друг с другом.
Аркадий Сергеевич еще долго сидел за столом, обхватив голову руками. Хотелось понять, уж не ошибается ли он в своей оценке будущего Нечерноземья? Может быть, Румянцев знает что-то другое, если иначе глядит на жизнь села? Или уж такая инерция накопилась в нем, что не может Румянцев согласиться ни с одним новым взглядом на деревенский народ и его дела? Только повторение минувшего. Пусть и со всеми ошибками.
Они выехали в Кудрино, забыв предупредить Дьяконова о приезде. И были неприятно удивлены, узнавши, что председатель и главный агроном час назад уехали в Лужки. Экая оплошность!
— Придется ехать за ними! Начнем со звена, раз так получилось, — Глебов загорелся задуманным и не собирался откладывать его. Может быть, это даже лучше — начать со звена?
Две машины — легковая впереди, крытая автолавка за ней — вкатились, вопреки неписаному правилу, прямо на неезженую улицу выселок и остановились перед савинским домом.
Как раз открылась дверь. Первой на крыльцо выплыла Марья Михайловна Тимохина, празднично приодетая, в цветном платочке и с букетом ромашек. Увидев машины и приезжих, она попятилась было назад. Но уже выходили Дьяконов и Савин, оба при галстуках, у каждого расшитое полотенце через плечо, оба с добродушно смешливыми физиономиями. И тоже сконфузились. Из-за ихних плеч выглядывали Зина и Катерина Григорьевна, протискивались любопытные дети.
— Вот так-так! — сразу нашелся Сергей Иванович. — Еще гости дорогие прибыли, — минута в минуту. Милости просим! — и поклонился с какой-то старинной церемонностью.
— У вас праздник? — Глебов удивился.
— Праздник, праздник. И вы очень даже кстати. Будто знали и поторопились. Сюда, пожалуйте, ко мне. Вот видите, сватами идем. Григорьевна, быстренько еще два полотенца!
— Свадьба? — Глебов наконец догадался, что происходит. — Кто это женится в летнее время? Еще не бывало…
— Ну, до свадьбы и у нас далеко. Пока только к невесте идем, засватать торопимся, пока не уехала. Одевайте-ка полотенца, товарищи руководители. Дело, скажу, непривычное, как-то разучились мы… Зайцева хотим оженить, Аркадий Сергеевич, вот какой у нас праздник. Закоренелого холостяка-одиночку спешим в семью упрятать. Так оно надежней и для деревни лучше.
— Так вот и сегодня? — с некоторой обидой за отсрочку задуманного другого торжества спросил Глебов и переглянулся с насмешливо-невозмутимым Румянцевым.
— Еще как срочно-то! Невеста залетная, пока она на гнезде, а то, не дай бог, слетит — и поминай как звали. Что тогда Зайцеву останется? Ужель и его упустим? А тут в перспективе еще мамаша невестина с младшей дочкой приедут и останутся в выселках… Так что общее благо. И счастье нашего Мити. Забота о кадрах, если угодно.
— А где молодые?
— Жених дома сидит, срока своего ждет, как ему и положено. А невеста у Настёны с подругой, это дачницы ее, значит. Небось уж все глаза проглядели, нас ожидаючи.
И, взяв под руки руководящих товарищей, Дьяконов, а за ним хвост из взрослых и детей — все отправились к дому Настёны.
Митя, Веня и Марина топтались на зайцевском крылечке. Завидев церемонию, они юркнули в хату.
Настёна, в светлой кофте и клетчатой паневе, от которой исходил запах нафталина, поскольку юбка нетронуто пролежала в сундуке не одно десятилетие, пока, ко всеобщему удивлению, снова не вошла в моду, сама, значит, Настёна, принаряженная и на удивление торжественная, уже стояла на крылечке, полная волнующих, из юности залетевших мыслей. Она заменяла невестину мать, оповестить которую недостало времени. При подходе сватов все кланялась и кланялась, не без испуга углядев, кто пожаловал к ним вместе с кудринскими.
Не знал Сергей Иванович старых обычаев сватовства, но кое-что ему рассказали, а уж остальное нашлось и свое, отеческое, из прошлого. Перед крыльцом председатель остановился, отвесил поклон Настёне и вымолвил тоном лукавого сказочника:
— Тут, сказывают, Настёна, драгоценный товар для нашего добра молодца скрывается. Уж не откажи ты нам, купцам неумелым, позволь глянуть да выспросить, по нраву ли, по вкусу ли придется этой девице наш добрый молодец.
— Проходи, купец, в горницу, погляди-погуторь, авось сойдемся в цене-знании. Всех милости просю…
И Настёна посторонилась, пропуская сватов с полотенцами. Сама же и проскользнула за ними.
В горнице стоял накрытый стол, из кухни пахло вкусным — жареным. А у стены под образами жались плечом к плечу две симпатичные девушки. Они пылали от радости и страха, одна в платочке, старшая, значит, а другая простоволоса, светла, с ямочками, на щеках. Столько народу набилось, столько глаз на них смотрело, что готовы они были провалиться перед этими дядьками, которые так разглядывали девушек. Борису и Глебу для любования неожиданными событиями пришлось на четвереньках протискиваться под ногами взрослых, чтобы оказаться на переднем плане, откуда видней.
— Поклонитесь гостям, девоньки, — пропела Настёна. — А ты, Ленушка, ступи вперед, до тебя у купцов разговор-от.
И вот тогда Сергей Иванович махнул рукой на старый обряд. Он подошел к Ленушке, взял ее, готовую сгореть, за плечи, повернул туда-сюда, вроде бы оценивая, и сказал:
— А ведь мы с тобой знакомы, милая. В работе тебя видел, на лугу. И тогда позавидовал твоему проворству и красоте. Ты мне вот что скажи: по душе ли тебе наш Митя?
Ленушка кивнула раз, другой и — глаза в пол.
— Не-ет, так негоже. Ты громко перед сватами скажи — любишь ли? Это знать непременно!
— А он? — растерянно спросила Ленушка, как-то враз одолев робость.
— Вот те раз! — Сват только руками развел. — Да рази вы не объяснились?
Ленушка стыдливо молчала. Наступило некоторое замешательство. Ксюша толкала подругу в бок. Но та упрямо молчала.
— А ну, Митю сюда! Быстро! — крикнул Дьяконов.
Зина вылетела пулей, за ней Борис и Глеб, посчитавшие, что сейчас будут брать Митю силой, что очень их интересовало. Но жених со своими друзьями уже стояли возле дома. Зинаида хватнула Митю за руку и потащила на крыльцо, что-то втолковывая на ходу. Протиснувшись в горницу, она, так и не отпустив, поставила его лицом к лицу с Ленушкой.
— Скажи-ка, добрый молодец, — важно произнес Дьяконов, — хочешь ли ты в жены эту красавицу?
— Еще как! — тихо ответил красный от смущения Митя.
— А любишь? Невеста знать хочет.
— Люблю.
— Ну, вот оно и слово веское. Все слышали? Что теперь ты ответишь, невестушка?
— Я тоже, — тихо сказала Ленушка и сквозь слезы улыбнулась Мите.
— Пойдешь за него, за нашего умельца?
— Пойду. — И тут заплакала по-настоящему.
— Осуши слезы! — Сергей Иванович поставил молодых лицом к лицу.
И Митя осторожно, как икону, поцеловал Ленушку в соленые губы.
— Все! Перед лицом общества и с нашим пониманием… Быть свадьбе! Но не раньше покрова, в октябре то есть. А расписываться хоть завтра, это у нас без задержки, как вам угодно будет.
