И, спохватившись, тоже взялся за грабли.

День сиял, ветер и солнце быстро сушили траву, дух неповторимой привяленной кошенины шел из лугового разнотравья, пахло земляникой, свежестью низины с близкой речкой. В такой-то день чья душа не возликует! Рядок из молодых и старых, все раскрасневшиеся и ловкие, двигался вдоль реки, и от общности простой и умелой их работы, от красоты мира, от счастья все улыбались, ни на минуту не переставая ворошить и перекидывать траву.

Зина шла рядом с Борисом Силантьевичем и, когда опережала, враз вскидывала ресницы, оглядывая широкогрудого, голого до пояса дачника, с которым сегодня на заре она вдосталь намахалась литовкой да и наговорилась на лесной поляне. И не только о сенокосе.

Подошел Савин, сказал председателю:

— Если погода постоит, мы тут за неделю управимся. И тогда на клевер. Вот где сенов возьмем, Сергей Иванович! До пояса высотой! Половину на семена можно оставить, такие головки раскрылись — диву даешься! Пчел бы туда.

— Поговори с кудринскими стариками, три пасеки есть на усадьбах. Согласятся — быстренько перевезем, И оплатим, конечно. Я за тобой прискочил. Едем?

— Жду тебя с самого обеда.

— На второй косилке кто работает?

— Архип с Васей попеременно. Хорошо идут. Митя обещается свалить весь луг за три дня. А вот копнить-стоговать не знаю как. Мало народу. Что, если пресс-подборщик пустить? Только бы Лапин сумел восстановить тот, поломанный!

— Он над ним уже который день колдует. Получится, привезем сюда. Тогда Митю придется ссаживать с комбайна. Кому еще поручишь, кроме Мити?..

Они попрощались с лужковцами, отошли было, но тут Дьяконов окликнул Настёну, подозвал к себе.

— Слушай, подруга, — заговорщически сказал он. — Ты, помнится, на такие дела великая мастерица была. В самом деле, сосватай ту беленькую. Право слово, Митя засиделся у нас. Бобыль бобылем. Это к добру не приведет.

— Ох, Иваныч, я уже наладилась было. Вчерась заставила обоих девок прибрать у него в дому и обед сготовить. Ты думаешь, он заметил чистоту и лапшу с курицей? Я ему толкую, девушки-суседки к тебе приходили, шефы, значит, над тобой, одиноким. Он хмыкнул — и ни слова. Спрашиваю: как обед-то? Отмолчался, ну никакого чуйства, на мерина уже смахивает.

— Вот и я о том, Настёна. Больно уткнулся он в работу. А ты не отступайся, приучай их дружка к дружке. Сосватаешь — премии не пожалеем от правления как на закрепление кадров в колхозе. И свадьбу, само собой, за наш счет. Надолго к тебе девчата?

— Сказывали, на месяц.

— Тебе даю такой же срок. Чтоб как на блюдечке!

И, запрятав улыбку, погрозил ей пальцем.

Уже в Кудрине, проезжая мимо своего дома, Михаил Иларионович вдруг завозился на заднем сиденье и быстро сказал шоферу:

— Подверни…

Против окон вплотную к палисаду стояла светло-синяя машина — «Жигули». Никакого сомнения: приехали к нему. Кто бы это?

— А ну-ка, ну-ка, — заинтересованно проговорил Дьяконов, вылезая. — Гости, Ларионыч. Номер-то областной.

У Савина зачастило сердце. Неужто Веня? Он еще когда мечтал о своей машине…

Их увидели из дома. Дверь распахнулась. На крыльцо выпорхнула Марина, сияющая, легко одетая, с мокрыми волосами и полотенцем в руках. Бросилась и повисла на шее растроганного свекра.

— Папуля наш! Здравствуй!

Следом за ней выбежал Вениамин — тоже с мокрой головой, в майке, узеньких джинсах и босой.

— Ты легок на помине! — Он обхватил отца, прижался. — А мы только-только… Пыль с себя успели смыть. Как ты, папаня? Вид отличный, молодец. Сергей Иванович, здравствуйте. Вот и отлично, что оба враз нашлись!

И потащил их в дом. Все, что занозой сидело в голове агронома и председателя, все заботы на этот день, дела неотложные — все отлетело. С бывшим колхозным механиком Веней отец и Дьяконов связывали многое! Не просто гость…

— Ты чего не писал? — набросился на сына Михаил Иларионович. — Мы с матерью ждем-пождем, от вас ни весточки. Что-нибудь случилось?

Веня замялся, почесал за ухом и сказал:

— А вот ждали, когда обзаведемся, чтобы показаться во всем блеске. И дождались. Как находишь машину?

— Да бог с ней, с машиной! Ты-то как? Марина? Куда она подевалась? Уже на кухне! Ладно, время поесть, тоже недурно. Что нового, Веня?

— Много нового. Но мы договорились с Мариной: обо всем новом ты узнаешь от нее, — и оглянулся на кухонную дверь.

— Малыша ждем? — У Савина даже щеки вспыхнули.

— Это само собой. Есть кое-что и другое.

Вошла, нет — вбежала, толкнув дверь боком, Марина. В обеих руках у нее меж пальцев висели четыре бутылки с красивыми наклейками.

— Вот! — Она поставила их на стол. — Сейчас загуляем!

— Нехорошо, конечно, спаивать стариков, — притворно строго заявил Дьяконов. — Но если повод достаточно сурьёзный…

Когда сели, когда повеяло над столом ароматом какого-то неведомого, золотистого цвета, вина, греческого, как пояснил Веня, кипрского, поправила его Марина, и когда чокнулись, сказавши «с прибытием», Савин вопрошающе уставился на невестку. И она, обменявшись взглядом с мужем, выпрямилась на стуле, придала лицу особенную значимость, несколько помедлила и вдруг сказала:

— Насовсем!

Старшие переглянулись. Вениамин решил, что надо все-таки объяснить обстоятельно:

— Решили уехать из города и поселиться здесь. По обоюдному согласию. Как досмотрите на это, товарищи начальники?

Дьяконов с грохотом отодвинул стул и поднялся. Веня тоже. И тогда председатель растроганно обнял его.

— Лучшего подарка… лучшего… Савин молчит, знал, поди, но я-то, я… Приветствую и одобряю. И в мыслях не было, чтобы вот так!

А Михаил Иларионович сидел, опустив глаза. Скрывал слезы. Марина подскочила, обняла сзади.

— Что там греческое, по такому-то поводу! Давай беленькое, — Дьяконов зашумел, задвигал что-то на столе. — Ну, не сиди истуканом, Ларионыч, скажи свое слово! Сейчас я покажу, как в таких случаях…

И разом осушил стакан.

— А мы подъехали, — тихо говорила Марина свекру, — видим, никого. В Лужки уже сил нет, да и дорога туда знаем какая. Веня вспомнил, где ключ, полез под слегу, открыли, думаем, передохнем, а потом и в Лужки. Мы там будем жить, правда? И работать там же. А почему нет?

— Кто сказал — нет? — опять загремел Дьяконов. — Для вас на выселках и дом имеется, хороший дом. А то нет? Чего смотришь на меня? — набросился он на Савина-старшего. — Четвертый от твоего, рядом с Силантьевым. Ну, который опустел недавно… Он же колхозу даден по причине бесхозности. Живитя! А коли всерьез, покупайте в частную собственность, всего пятьсот целковых, — и пятистенка ваша, от конька на крыше и до погреба. Перестраивайте по вкусу-умению. Ты, Веня, — механиком в колхоз, как и раньше. Ты, мамочка молодая, — в школу ребятенок учить. Такая раскладка подходит?

— Обсудим, — несколько смущенно сказал Савин-старший. — Тут особых проблем нет. Ну, а другая новость? Что молчишь, девочка?

Марина густо покраснела, а Веня замахал руками.

— Все-все! О другом — в другой раз. В частном порядке. Ну, папа, как ты не понимаешь! Лучше я поясню, почему мы решили… Всему начало — где? В деревне, на земле, так? Кто мы сами? Крестьяне по роду-племени. Так? А почему ушли от главного дела жизни? Может, я говорю не такими словами, но вы поймете. Сейчас земля в опасности, это и слепому видно, всякие жизненные неурядицы отсюда берут начало, те же очереди по магазинам, те же цены на базаре. А мы там в вечной суете, в разлуке, то Марина уехала, то я в командировках, это не жизнь. На работе бестолковость какая-то, шумим, ругаемся, сто причин для недовольства. Ну, это, как говорится, накопилось. Поговорили мы с Мариной, обдумали. Продали лишнее, выкупили заветную машину — и сюда. Если не будет возражений…

— Когда посылать за вещами? — Дьяконов торопился, похоже, боялся, как бы не передумали. Заполучить толкового механика, мастера на все руки? Да еще с учительницей? Манна небесная!

— Ты вот что, — Савин смотрел на сына. — Горячку пороть не надо, пускай ваше дивное решение хорошенько уляжется. Потолкаешься, осмотришься здесь, тогда и поставим точку. С домом, где жить, оказывается, просто. Купим этот дом. И перестроим. Тебе, Маринушка, место в школе найдется. Будешь ездить туда-сюда на своей синенькой, если освоишь шоферское дело.