Вот так. Выбраться, не уронив авторитета. Пошатнувшегося авторитета…

И Глебов отправился по областным учреждениям. Без особенного энтузиазма, но с тайным намерением найти и там союзников. Хоть одного!

Его встречали вежливо, откладывали все дела. А через полчаса в кабинете стоял дым столбом. Обвинения, пусть и в вежливой форме, следовали длинной чередой. И главное из обвинений — секретарь райкома подменяет управленцев, лишает систему хозяйствования той обязательной стройности, за пределами которой начинается анархия. Не больше и не меньше.

Он пытался возражать. Говорил тихо и убежденно:

— Стройности, да? Пусть и так. Зато вовремя будут убраны хлеб и картофель, лен и травы. Все другое можно наверстать и зимой.

— И это будет повторяться каждый год? А планы строительства, мелиорации будут перечеркнуты! Мы толкуем о возрождении огромного региона страны на много лет вперед. Или вперед и засматривать не нужно, лишь бы день сегодняшний обеспечить?..

И Глебов терялся. Что возразить против подобных доводов? А если нечего, значит, он ошибся. Ох как трудно согласиться!..

Перевести дух удалось только в Управлении сельским хозяйством. Там разговор с самого начала пошел о безнарядных звеньях. С Глебовым охотно согласились, что это самая лучшая форма организации труда. Специалисты высказали мнение, что такие звенья неплохо бы создать в каждой еще живой деревне, чтобы сохранить и возвратить в дело одичавшие дедовские пашни и луга. Конечно, этим новым крестьянам надо построить удобные дома, обеспечить дорогами и машинами. Пусть себе зарабатывают не меньше мастеров в «Сельхозхимии» и не меньше шахтеров в Донбассе. Лишь бы давали хорошие урожаи и хранили плодородие земли. Сама природа подсказала в свое время наиболее удачное расселение: возле земли, а не вдали от нее. Менять это экологическое своеобразие нет ни малейшего резона: невпопад и накладно для общества.

Вот оно, самое благородное дело для районов — помогать звеньям обрести уверенность на долгие годы, ту самую уверенность, которая и зовется чувством хозяина. Лишь тогда земля воздаст сторицей.

Поздно вечером Аркадий Сергеевич поехал домой.

В свое время они договорились, что семья останется в городе. Жена не могла бросить работу. Он и не требовал этого. Довольно, что наведывались, в Чурово по субботам и воскресным дням, ходили с сыном на Званю с удочками и радовались тем маленьким окунькам, которые попадались на крючок.

Он вошел в тихий дом, в тепло, и сразу почувствовал себя лучше. Отошло вес напряженное, тяжко гнетущее, что было связано с последними происшествиями в Чурове.

Сын сразу к нему:

— Па, сыграем партию-другую?

У него и шахматы уже расставлены, и сам настроен взять реванш за прошлый проигрыш отцу. Ну как откажешь?..

Сели, пока мама готовила ужин. Глебов задумался, машинально переставлял фигуры, а мысли были далеко от шахмат, он все еще спорил и доказывал свою точку зрения. Реформаторскую…

И тут ликующий голос сына:

— Мат! Ты непростительно прозевал ладью, папа!

Да, мат. По всем правилам. И тут мат!.. Он встал и развел руками.

— Просто ты, сынок, отлично сыграл сегодня. Еще? Нет, до другого раза. Тогда я постараюсь…

Утром Глебов провел несколько часов в областной «Сельхозтехнике». Опять получился трудный разговор, опять он не наступал, а оборонялся. Прежде всего выслушал от старого и опытного руководителя упреки за неправильное использование людей и машин районного их отделения — не по плану, а по капризам, как он выразился, колхозов. Для ведомства это равносильно срыву государственного плана. Он, руководитель, протестует и вынужден был говорить в обкоме… Глебову надо прекратить вмешательство в дела «Сельхозтехники».

— Этого я вам не обещаю, — ответил он вежливо, но настойчиво. И пояснил, отчего так. Все дело в помощи колхозам, когда они эту помощь просят у райкома.

Расстались они довольно холодно.

Несколько растерянный и подавленный, Аркадий Сергеевич уже к вечеру пошел снова в обком.

Ждать у Суровцева не пришлось. Он только что вернулся с какими-то бумагами от первого, пропустил Глебова перед собой в кабинет и, заперев бумаги в сейф, по-домашнему сел рядом с ним.

— Вижу, ты задумчив и не очень доволен своими встречами в городе. Плохо приняли?

— Хуже некуда. Афронт почти во всех учреждениях.

— А ты рассчитывал, что встретят как помощника и друга? У них собственных проблем хоть отбавляй, а ты еще добавил. Что будет, если другие секретари начнут перенимать твой опыт? Или пойдут еще дальше: заберут у посредников механизаторскую гвардию, на которую, в общем-то, имеют права. Снова перестройка, проекты, новые организации… Сколько можно?

Суровцев вел разговор открыто, положение Глебова он понимал. И сочувствовал ему. А между тем только что выслушал от первого нечто вроде выговора за чуровский эксперимент. Было высказано предложение в конце года подумать о новой работе для Глебова. Мужик, конечно, с головой, идеи у него есть интересные, но пока что его «заносит», много хлопот от непродуманных действий. Вот и война с посредниками. Так что забирай-ка его, Суровцев, сюда. И направь на путь истинный.

Теперь Суровцев вспомнил все это, поднялся, стал ходить по кабинету. На худощавом лице его читались смущение и задумчивость. Глебов сидел и молчал.

Походив, Суровцев сел уже не рядом с «крестником», а за свой огромный стол. Голосом учителя сказал:

— Творческий поиск на партийной работе — качество прекрасное. Оно всячески приветствуется. Твои, Аркадий Сергеевич, симпатии к безнарядной форме труда я, например, разделяю полностью. В рамках плохо управляемых, очень крупных колхозов и совхозов самостоятельные звенья безусловно полезны, жизненны. Они — главная опора агропромышленного комплекса. Помимо всего прочего, они позволят сохранить часть малых деревень, а значит, и землю вокруг них, которая быстро дичает без людей. Такие звенья надо создавать, окружать особым вниманием партийных организаций. Им — всяческая помощь и поддержка. Согласен?

Глебов молча кивнул. Еще бы!

— Но где ты отыщешь сегодня опытных механизаторов для звеньев? Кто согласится жить в малых деревнях, отрезанных от большого мира? Ведь речь идет о людях с жизненным опытом, крепких здоровьем и мастерством. У них семьи, дети. А значит, надобность в школах, в товарищах для игр. Где все это — мастера, школы, ребячьи ватаги? Где дороги к таким деревням, как Поповка? Молчишь? Я отвечу. Будущие мастера еще в школах, в СПТУ. Их учат, готовят. Пройдет три, пять лет, пока мы начнем создавать новое поколение мастеров, таких, как Зайцев. А ты заторопился, тебе вынь да выложи сейчас, сегодня. Хочешь отбирать кадры у мелиораторов, химиков. Не получится, друг мой. Баш на баш, только всего. Конечно, кто-то может и вернуться на покинутую ими землю. Таких надо встречать хлебом-солью, дать все, что нужно для хорошей жизни. Но их будет немного. И с этим надо мириться. Ты согласен?

— Сейчас некому работать, вот беда! Потому и решился на крутые меры, — сказал Глебов. — Вы все о будущем… А если сегодня, в дождливый год, урожай останется неубранным?

— Спросится в первую очередь с тебя, — ответил Суровцев. — Даже в очень трудных условиях надо думать о будущем: строить к деревням дороги, подводить свет, ставить новые дома с телефонами, словом, облагораживать деревни на современный лад. И обрабатывать всю землю. А то ведь страшно становится: в твоем районе за пять лет потеряно почти семьсот гектаров пашни, заросло несчетно лугов. Уже не земледельческий район, а только очаги земледелия возле больших сел. И необъятное море ольховой и березовой поросли во все стороны. Земля, между прочим, была и остается материальной базой Продовольственной программы…

Говорил он спокойно, благожелательно. Черта искателя, непременно связанная с риском, нравилась ему в Глебове. Опыта — вот чего не хватает Аркадию Сергеевичу…

Не знал Глебов, что именно в эти минуты решалась его дальнейшая служебная карьера.