— Один. Васю с Архипом оставлю. Вчера договорились. Они с навесной косилкой пройдутся для начала краем луга, наловчатся на обкосах. Ну и разрежут луг на загонки, место под скирды выкосят. А уж потом войдут в загонку. Вася ему поможет и покажет. А я сделаю два-три прокоса, чтобы сподручней вразвал резать. В этом годе перепелов на лугу много, прочей живности тоже. Жалко, когда под косу попадают. Вот и будем вразвал, тогда они успевают на кошеное выскакивать. В прошлом годе мы даже зайцев спугивали, когда последние круги срезали. И чего они на лугу, а не в лесу?
— Лесная зелень пожестче на зуб, это у них на зиму, а луговые травы мягкие, сочные, вот и приходят с молодняком. Слушай, а может, тебе самому проехаться с Архипом? Боюсь, как бы он поначалу землю косилкой не стал царапать. Отвык, поди. Покажи, как надо.
— Ладно. Вот опробуем плющилку, пойду до него.
— Отдохнул после ржаного поля?
— Спина маленько ноет. А так ничего. Я в бане попарился. Главное, быстро управились с рожью.
— Будет нам за эту рожь!
— Что так? — Он поднялся, держась за поясницу.
— Эту рожь в районе для зерна определили. А мы на гранулы израсходовали. Приказ нарушили. Мы с Дьяконовым вчера уже заработали.
Митя почесал затылок, кепка упала на глаза.
— А толковали, что звено — хозяин. Какой же хозяин, если приказы исполнять надо, а не своей башкой думать?
— Хозяин, хозяин, в этом не сомневайся. Ты предложил косить? Мы так и поступили. Есть, конечно, люди, их на старое тянет по привычке. Они и зашумели, забеспокоились. Но Сергей Иванович не напугался. Отбились мы, в общем. Ну, ты сходи, сходи к Архипу. Идем-ка вместе, потом обкатаешь свою плющилку.
Архип сидел возле трактора и нервно курил.
— Не лезет, проклятущая! — И пнул ногой длинную навесную косилку. — Я с ней и так, и этак, вчерась, понимать ли, пригонял до полночи, не лезет — и все!
— А вот мы ее в шесть рук. — Митя прихлопнул свою кепочку и глянул на Васю. Они уже знали, в чем дело. Затащили косилку на другую сторону трактора, тут она и приладилась — точно и мягко.
— Вот затмение! — Архип смущенно ходил вокруг агрегата. — Не с того, выходит, бока! Подзабыл…
Зубастая, немного поржавевшая, хищная косилка легко поднялась над утоптанной землей. Вася сел с Архипом в кабину, Митя пошел к своему комбайну и прежде Архипа загромыхал на ту сторону Глазомойки, на седой от росы луг. Трава еще спала, слегка примятая тяжелой и обильной росой.
Агроном неторопливо пошел следом.
Еще позавчера, когда скосили рожь, Митя прошелся по лугу и поставил вешки — прутики лещины с привязанной к ним кисточкой волчьей ягоды, во множестве растущей на опушке леса. Наметил себе трассы. По ним и пошел вдоль длинного, километра на два с половиной, луга, оставляя позади прокос с рыхлым валком. Трава, брызгаясь росой, непрерывной лентой вылезала сбоку комбайна. Агрегат точно по шнуру катился, такой ровной получалась линия вдоль того края, что от леса. И с другой стороны встречь первому пробежал, расширив прокос вдвое. Теперь обрисовался прогон для двух машин, и для волокуши, когда придет время копнить. Сделав четыре ходки, Митя сбавил газ и побежал через луг к Архипу, который обходил на своем МТЗ берег реки. Его трактор двигался рывками, часто останавливался, и тогда косилка задиралась вверх, как знак бедствия. С зубьев ее отваливалась мокрая земля. Вася выпрыгивал и очищал дернину и землю, беззлобно скалясь и переругиваясь с Архипом. Кажется, они нашли общий язык в работе.
— Подвинься, — сказал Митя. — И гляди в оба.
Митя ловчей управлялся с рычагами гидроподъемника. Ведь он знал тут каждый бугорок, рука автоматически, как это бывает только у мастера, предупреждала о каждой неровности на почве. Через круг они поменялись местами, и у Архипа тоже пошло веселей, во всяком случае землю цеплял реже. По второму кругу они проехали быстрее.
Соскочивши, Митя крикнул:
— Пройди три круга, потом заходи на второй прокос от реки. Там будет ровней. Где заметишь вешку с куском черной толи, смотри в оба. Или яма, или камень обозначен, поломать косилку можно. После выкосим кусочки. Васе давай руля, как устанешь. Он косил в прошлом годе.
Михаил Иларионович в одиночестве ходил по лугу. И любовался не только спелыми травами, но и умелой Митиной работой. Вот крестьянин! Когда он только успел и камни обозначить, и ямы, и визиры для прокосов сделать! С подчеркнутой небрежностью, радуясь самой возможности работы, он катил по прокосу, ровно и чисто укладывая за собой пышные валки. Он и Архипа увлек. Когда тот вышел на ровный прокос и опустил косилку, то вдруг перестал вилять и оставлять за косилкой волнистую стерню, словно поборол себя. Да, получится из Архипа напарник Зайцеву. Так подумал Савин, наблюдая работу своего зятя.
Часам к десяти с того берега подошли Мария Михайловна и горбатенькая тетя Настя. Поздоровались, оглядели урожайный луг и машины на нем.
— Ты ведь косить за огороды с зарей ушла, — сказал агроном Насте. — Или уже управилась?
— Научила своих дачниц, им в новинку больно уж интересно. Пущай косточки поразомнут. Узнают, как молочко дается. А мы с Марьей поглядеть пришли, скоро ли валки сгребать. Солнышко надо бы.
— Пока подсыхает, мы кладку под стога обновим, — досказала Мария Михайловна. — Бревнышки, поди, в землю вросли. Тут сенов летось клали четыре скирды, ты помнишь ли? Ноне по такой траве все пять, а то и шесть получатся. Валок-то вон какой, выше колена! Давно я такой травы здеся не видала. И шелковистая!
День разыгрывался. Голоса синиц вразнобой трещали в лесу, молодых на крыло ставили. Резко кричали сороки, возмущенные близостью машин и людей. Подул едва ощутимый ветерок. И небо поднялось, облака истончились, где-то поверху они уже осветились, зарумянились апельсиновой корочкой.
— Петров день завтрева, — словоохотливо объяснила тетя Настя. — Кто с Петрова дня косит, убытку не имат. А кончать надоть до Иванова дня, две недели с небольшим на сено дадено. Если погода будет, так мы загодя управимся. Без чужих людей.
Савин помог женщинам вытащить вросшие в землю кладки. Они вместе переложили их. Собрали старые охапки веток, побросали поверх бревен, разворошили оберемки прелого, чтобы сжечь, как подсохнут. И пошли готовить место под вторую скирду.
Уйти, не посмотрев своего клевера, Савин не мог. Продравшись сквозь густую траву, он вышел к скошенному полю и остановился, удивленный новым его видом.
Какой яркой и веселой зеленью налился за эти дни мелкий и бледный клеверок! И когда успел похорошеть, вытянуться, почти забить отрастающие будяки и пырей. Вот так! Савин призадумался, вспомнив, что сегодня сюда приедут машины для подкормки. Не помнут ли колесами эту нежную зелень? Прикинув, что цистерны выкидывают фосфорную муку на десяток с лишним метров в сторону, успокоился: колея получится редкой, без ущерба.
Колонну машин агрохимиков он увидел на выселковском берегу. Передний АРУП, выкрашенный алюминиевой краской, чего-то остановился, шофер высунулся из кабины и стал оглядываться по сторонам. Хотел, видно, напрямки, по лужковской улице, но дорога уходила по-за огородами, и он поостерегся мять зеленый спорыш, повернул налево. Савин подумал, что нелишне поставить в том месте «кирпич», не ровен час, кто и проскочит прямо, взроет красивую лужковскую улицу.
Три цистерны он встретил у брода, сделал знак «смелей!» и показал — где. Тяжелые машины с ревом прошли через реку, вскинулись передками на пологий берег.
Пожилой механик, бывший кудринский тракторист, ушедший из колхоза лет семь назад, конечно, еще помнил поля, где ему приходилось иной раз работать. Он подошел к агроному:
— Где сыпать, хозяин?
— Чего торопишься? Оглядись. Бывал здесь, помню.
— Приходилось. Вот там, повыше, пахал-сеял. Трояк за день выбивал.
— А теперь сколько?
Подошли еще двое, ладные шоферы, спокойные, неторопливые. В этом их спокойствии ощущалась уверенность, сознание собственного мастерства, когда никакая, пусть и сложная, работа уже не страшит.
