— Значит, потерянный день в разгар сеноуборки явление обычное? Даже заслуживает поощрения? — лицо Румянцева наливалось краснотой.
— Это не потерянный день, Иван Иванович. Это выходной. Люди вымотались, они нуждались в отдыхе, вот и решили пойти по грибы, чего тут плохого? Завтра со свежими силами все выйдут на сенокос. Техника готова. Указания им не нужны. Ни ваши, ни наши.
— Да как вы могли пойти на выходной без нашего разрешения? Грибы! Дойдет до прессы — это же позор на всю область! Или для вас указания из района теперь не обязательны?
— Такие дела, как выходной или банный день, согласования с райисполкомом не требуют. Смешно было бы проситься, когда за стол садиться… Есть семейные правила, есть коллектив, это я правление колхоза так называю. Есть и совесть крестьянская! Сами кое-что знаем по земледельчеству, замать поучений не собираемся. А району надо бы не человековыходы учитывать, а тонны продукции. Табельной доски у нас нет, это не в конторе.
Куровской даже писать перестал. Так разговаривать?! Послышались недовольные голоса. И тон, и смысл председательского ответа казался оскорбительным. Кто-то спросил:
— А как у них с кормами вообще? Какие показатели за эту неделю?
— Сейчас по телефону собирают сведения, — быстро сказал Куровской, обращаясь к Румянцеву. — С минуты на минуту статистик принесет данные по всем хозяйствам.
Минутное смущение почувствовалось в кабинете предрика. Дьяконов, не дожидаясь разрешения, шумно сел. Он раскраснелся и ни на кого не глядел. Румянцев нашелся первым:
— Нам засиживаться и выслушивать демагогические речи некогда! Дорога каждая минута. Факт потери рабочего дня налицо. Доводы Дьяконова не выдерживают никакой критики, очевидно, в кудринском хозяйстве расшатана дисциплина. Так, товарищи члены исполкома? У меня есть предложение: исполком осуждает позицию руководителей Кудринского колхоза. Исполком объявляет Дьяконову выговор за попытку оправдать простои техники, за прогулы в ударный месячник. Наше постановление нужно срочно опубликовать в районной газете. Для назидания. Они, видите ли, все могут сами! Не слишком ли много берете на себя? Возражений нет? Нет! Решение принято.
— А что же главный агроном? — спросил вдруг второй секретарь райкома. — Ведь Лужки, насколько нам известно, являются его экспериментальной базой? И на этой базе ударный день по заготовке грибов. Коммунист Савин несет особую ответственность.
— Тут дело сложнее. — И Румянцев, мстительно прищурившись, придвинул к себе горку злополучных гранул. — Савин больше, чем председатель, виновен в потере рабочего дня. Он знал о походе за грибами раньше всех. Но не осудил, напротив, поощрил эту задумку, если не был ее организатором. Судите, товарищи, о мере его ответственности. И второе. Савин согласился с мнением лужковского звеньевого, они сговорились скосить двадцать гектаров зерновой ржи на корм. Эту рожь, как известно, по указанию области мы перевели из кормового клина в зерновой, поскольку под угрозой план продажи зерна в районе. Савин довольно путано объяснил тут, что рожь полегла и заросла, что под покровом ржи пропадает клевер, поэтому он и дал согласие. Здесь у нас налицо полнейшее неуважение к постановлению исполкома. Все это наводит на тяжелые размышления… Вам слово, Савин.
— Эту рожь мы сеяли на корм, — Михаил Иларионович встал и заговорил спокойным, домашним тоном: — И скосили на корм еще до решения о переводе двадцати гектаров в зерновой клин. Звено Зайцева тем и отличается от обычных бригад, что имеет свой точный годовой план, свою технологическую карту, работает по плану, И считает этот согласованный план законом, по крайней мере, на год. Всякие неожиданные перемены в плане, на которые мы так горазды, разрушают сам принцип безнарядности, убивают чувство хозяина, которое мы поощряем в звеньях. Для дела лучше, чтобы не было никаких изменений в звеньевом плане. Иначе новая организация труда рухнет, едва родившись.
— Я так понимаю, что мнение звена теперь уже выше указаний района? — Румянцев знал, за что ухватиться. — Что же тогда исполком райсовета? Уже не хозяин положения?
— Дело райсовета, как и правления, и технологов колхоза, — помогать звеньям выращивать высокие урожаи, создавать им условия для спокойной, всем обеспеченной работы. Я так понимаю новую форму труда. Помогать, а не суетиться, не разрушать надуманными коррективами налаженный труд. В конце концов, выше тот, кто непосредственно создает продукцию, а не тот, кто кричит «давай-давай!». Может быть, эти истины звучат непривычно, но это все-таки истины.
На Савина смотрели строгие, даже возмущенные лица. В словах агронома, как тогда, на недавнем активе, слышалось что-то слишком смелое, даже запретное. Райсовету быть на подхвате, вместо того чтобы указывать, нацеливать, разъяснять, командовать, когда обстоятельства вынуждают?.. Не слишком ли много берет на себя? И когда Румянцев сказал: «Строгий выговор с предупреждением о несоответствии по должности», — возражений не последовало.
— А ведь рожь не погибла, как вы изволили сказать, Иван Иванович. Напротив. — Дьяконов с красными пятнами на щеках стоял у стены. — Зайцев приготовил из скошенной зеленки более сорока тонн травяной муки и вот этих гранул, что перед вами. Похвастаться можно, какой корм получился, почти концентрат. Не погибла, а в дело пошла. Зимой будете у нас просить поделиться этим кормом с неумехами. Заранее говорю: не дадим, сами в мясо обратим всю зеленку. И сдадим того мяса больше всех. Так решило правление. И звено!
Румянцев пристукнул ладонью по столу:
— Все. Записано! Ничего уточнять не будем, все точно. С завтрашнего дня в ваше хозяйство будет назначен постоянный уполномоченный района, он поможет вам наладить дисциплину и наставит на путь истинный…
— Кто такой, нельзя ли узнать?
— Можете. Верховой из «Сельхозтехники».
— Милости просим! — И Дьяконов широко улыбнулся.
Вошла секретарь, передала Румянцеву лист. Он пробежал по сводке, озабоченно поднял брови. И сунул бумажку в кипу других, горой лежавших в папке.
— Сводка о кормах? — спросил второй секретарь.
— Да, положение на вечер вчерашнего дня.
— Объяви, где там плетется Кудрино?
— Проверить надо, похоже, неточность вкралась.
— Дьяконов здесь, он и уточнит. — Секретарь протянул руку.
Румянцев не мог не передать ему сводки. И секретарь громко сказал:
— Чудеса! Кудринский колхоз на первом месте в районе!
— Вот я и говорю, надо хорошенько проверить, — Румянцев потянулся за сводкой. — Мало ли что настрочат наши статистики. Им только бумагу тратить!..
— Разумеется, надо, Иван Иванович. Ты только подумай: завтра в нашей газете будет напечатана сводка, а рядом — решение исполкома о наказании председателя и главного агронома за… Как там записано? За низкую дисциплину труда, за разгильдяйство в разгар ударного месячника? Нас не поймут. Дьяконов, сколько вы заготовили сенажа, силоса и муки?
Сергей Иванович сказал, даже по каждой бригаде и по звену в отдельности. Более всех заготовлено в Лужках.
— Вы утверждаете, что сводка точная?
— Ну а как же, — скромно ответил Сергей Иванович.
Румянцев ни на кого не смотрел. В таком неловком положении ему еще не приходилось бывать.
— Еще и еще раз проверим, — проговорил он, цепляясь за последнюю надежду на ошибку. И тут же поднялся, давая понять, что заседание окончено. Но секретарь не уступал.
— Я думаю так, — сказал он. — До проверки отчета от публикации нынешнего решения следует воздержаться, чтобы не поставить себя в глупое положение. И с выводами повременить. А вдруг мы поторопились?..
— Вы свободны, — сухо сказал Румянцев, обращаясь к Дьяконову и Савину.
На улице, около машины, Сергей Иванович вдруг по-мальчишески толкнул локтем Савина и рассмеялся.
— Вот как надо! Воевать до победы!
— Комедия. Сам себе ловушку устроил, сам попался. — Агроном грустно улыбнулся. Жалел он, что ли, Румянцева?..
Они забрались в машину и поехали.
