Таковы были слова и поучения, которые слушала Ирма от опытных, обремененных житейской мудростью людей, когда и ей самой понадобилась житейская мудрость касательно «готовки еды», — ведь она же не хотела быть неудачницей. Одним из утешений, по мнению Лонни, было для нее и то, что, когда привыкнешь, досконально изучишь свое ремесло, лучшие куски будут попадать тебе же в рот, ведь не можешь ты подавать еду на стол, не попробовав ее. Да и когда будешь делать покупки, тоже не просчитаешься, порой кое-что и останется, так как покупать и торговаться будешь как для себя. А если случится, что тебе удастся купить по знакомству или выторговать что-то подешевле, то разницу преспокойно можешь оставить себе и не краснеть за нее хоть на страшном суде.

Все это было, конечно, для Ирмы картиной далекого будущего, это понимала она сама, прекрасно понимала и Лонни, однако ж на всякий случай рисовала перед двоюродной сестрой эту картину — кто знает, может, и пригодится ей когда-нибудь. Сегодня же Ирма думала, что вот было бы прекрасно, если ей так и не придется вообще заниматься обедом, как эти прошедшие два дня. Она готова была грызть на обед черствую корку, запивая ее водой из-под крана, или даже вовсе не есть и не пить, лишь бы избавиться от возни с котелками, сковородками и кастрюлями.

Так думала она, собираясь выйти из дома; ей нужно было наконец-то взять у тетки свой паспорт и уладить дела с курсами. Только она стала надевать платье, как прозвенел звонок. Кто это мог быть? Во всяком случае, не хозяин, у него есть ключ. Едва она успела натянуть платье, как снова зазвенел звонок. Что там за пожар, не могут обождать, думала Ирма, поправляя платье и спеша открыть дверь. Однако она поступила бы лучше, если бы вообще не открывала дверь, пусть звонят хоть десять раз подряд. За дверью стояла улыбающаяся дворничиха, которая снова пришла за паспортом.

— Я как раз хотела идти к тете за паспортом, вчера я не успела, — сказала Ирма.

— Куда же барышня ходила вчера? — спросила дворничиха.

— Ах, вчера у меня было много другой беготни, — выпалила Ирма, пораженная тем, что ее вчерашние хождения не остались без внимания дворничихи.

— Барышня все еще ищет места, или как? — спросила та.

— Нет! Зачем же? — спросила Ирма.

— Ну, ежели одно место вроде не подходит, то ищут другое, — сказала старуха.

Ирма не знала, что ответить.

— Правду сказать, не такое уж это приличное место для барышни, — заговорила старуха. — Конечно, меня не касается, какое место выберет барышня, я здесь в дворниках, и мне нет дела до того, что господа творят в доме. Вот и хозяин твердит: не лезь ты в господские квартиры, есть у тебя мусорный ящик да помойка — и благодари бога, есть куда нос совать.

При этих словах дворничиха потихоньку пролезла через дверь в прихожую и затворила спиною за собой дверь, словно боялась, что кто-то может войти вслед за нею. Затем она продолжала:

— Да разве ж мусорный ящик да помойка ненужные вещи, разве господа обойдутся без них, и дворники живут не только тем, что в помойке да в мусорном ящике. Хочется узнать немножко и про житье-бытье других людей, услышать и увидеть, как живут те, кто подальше от помойки и мусорного ящика. Вы, барышня, кажись, из деревенских, вы еще такая свеженькая и веселенькая, вот я и хочу вам сказать, что небось ваши родители и не знают, ежели они еще живы… Или они оба померли? Вы сирота?.. Небось они, бедненькие, еще и не знают, где вы теперь живете, что это за место, где вы служите, что за люди платят вам жалованье, сколько они вам платят, какую работу вы делаете, где вы едите и спите, где моетесь и причесываетесь. Они ничего не знают! И вы сами, видать, тоже не знаете, потому как у вас такое милое личико и детские глаза, которые еще не видели, что городская жизнь — все та же помойка и мусорный ящик. Потому я и хотела спросить у барышни, мол, кто нанял барышню, господин сам, один, или вместе с сестрою?

— Вместе с сестрою, — ответила Ирма.

— Ну да, все же вместе с сестрою, так приличнее, — произнесла старуха. — Женщины всегда делают женское дело, уж не иначе. А вот я и хотела сказать барышне, что эта сестра вовсе не сестра господину, я и не знаю, чья она сестра. Это такая сестра, которая спала с господином в одной постели. Ей-богу, сущая правда, вот как есть, как стою сейчас перед вами или как то, что мы со стариком дворники. Хозяин-то может, конечно, и выгнать меня отсюда, ежели узнает, что эдак лезу в господские дела, но я же пришла сюда за паспортом барышни, и откуда хозяин узнает, ежели барышня не скажет. А это и вправду так, я своими глазами, конечно, не видела, что господин спал с сестрой в одной постели, но весь свет о том говорит. И всегда-то так получается, что, когда уходит одна сестра, приходит другая, и каждая уходящая становится для новой — сестрой хозяина, так что, когда барышня будут уходить, они тоже помогут братцу нанять прислугу. Конечно, не даром, небось господин даст за это барышне кое-что, задаром такие вещи никогда не делаются. Только такой молоденькой и свеженькой у него еще никогда не было, вот я и хотела спросить, живы ли родители барышни или одна только тетя век коротает, А уж это как пить дать, что ни одна у него долго не задерживается, месяц или два, редко три, — и снова перемена, сестра уходит, а прислуга приходит. Господское дело: к новому блюду — новые ножи да вилки. И каждый раз находятся новые. В последнее время здесь порой стояло за дверьми целое стадо, нынче все хотят спать на господской постели. И все молоденькие, все свеженькие, все веселенькие; я, старуха, удивлялась, сколько молоденьких девушек в нонешние времена на выданье для немецких господ. А вот я скажу вам, барышня, что этот ваш господин вовсе не немец, нет, нет, он просто эстонец с немецкой фамилией, потому как его отец не то торговец льном, не то вроде маклера или барышника. Так что — как теперь быть, барышня, решайте сами, это ваше дело, а не мое, дворничихи. Ежели барышня считает, что так хорошо, мол, все едино замужество — с крестом или без креста, с попом или без попа, ну, тогда все хорошо, что мне, дворнице, до этого, нас господские помойки не касаются, мы их очищать не станем, у нас есть свои кадки и помойки. Об одном только я хотела еще вас просить, никому об этом, что я вам сказала, не передавайте — ни своему господину, ни хозяину. Ваш сразу скажет хозяину, что дворники вмешиваются в господские дела, и тогда попадет моему старику, а от него и мне… Я по-хорошему пришла, по-доброму, я же вижу, что барышня еще молоденькая, наверняка ничего еще не… Ах, значит, завтра получу от барышни паспорт? — закончила старуха деловитым вопросом, словно и не слетало с ее языка целого роя слов. И она тихонько отворила дверь и проскользнула на лестницу.

— Да, завтра обязательно, сегодня принесу от тети, — ответила вслед ей Ирма.

— Стало быть, вы все же думаете прописаться? Можно бы ведь и подождать денек-другой, видите, как оно…

Ирма не ответила и закрыла дверь. Пошла в свою комнату, бессильно опустилась на стул. Та-ак, теперь ей все известно. Все оказалось не каким-то враньем из хвастовства, а просто самой настоящей ложью. И это еще хуже, чем то, о чем догадывались, что предполагали она и Лонни. Жалко, что она не выслушала дворничиху еще вчера, а то сразу же собрала бы свои вещи и ушла насовсем. Сегодня это сделать почему-то труднее и как-то сложнее. Каково тайно задать стрекача от человека, под чьей крышей ты сладко спала ночь, который пригласил тебя за свой стол и был с тобой вежлив и любезен, беседовал по душам? Но одно было ясно как день: хозяин предостерегал ее от людских пересудов и перешептываний лишь потому, чтобы Ирма не узнала сразу об истинном положении вещей. Только потому! Он хотел выиграть время. Слезы почему-то выступили на глазах Ирмы, какие-то особенные слезы, показалось ей. Слезы горечи и боли, каких она еще не знала. Детские, да и девчоночьи слезы — все было пустяком в сравнении с тем, как она плакала сейчас, будто старый человек, у которого ничего не осталось в жизни, кроме слез.