— Я, собственно, не берусь разрешать мировые проблемы, — возразил Загоров.

— Но они связаны с нашими, — прервал его толстяк. — И особенно с нашими доходами.

— Да, с вашими. Но нам важнее сейчас знать, что выгоднее Траяну. По-моему, Дора, не стоит ему связываться с этим водохранилищем. Еще вилами на воде писано, будет ли оно строиться. Того и гляди не найдут средств и тогда, конечно, в первую очередь сократят Траяна, как беспартийного. Припишут ему какую-нибудь ошибку. А уволят — потом трудно будет поступить на другую работу. Ведь никто не поинтересуется, за что его в действительности уволили. Я считаю, ему лучше идти в строительную кооперацию.

Толстяк утвердительно кивнул.

— Нет слов, в кооперации вашему супругу будет лучше. Не стоит впутываться в их стройки. Ненадежное дело. Но самое важное: не следует связываться с этими людьми. Пусть наши специалисты стоят в стороне. Да, в стороне! — его хриплый голос понизился до зловещего шепота. — Пусть не помогают им. Пускай те сами выкручиваются. У них ведь нет своих кадров, и ничего поэтому у них не выйдет.

— Ну, нет! Тут я с вами не согласен, — осадил его Загоров. — Разве мы враги? Это не чужая нам страна. Можно не одобрять режим, но все-таки это строят у нас на родине.

Если бы не толстяк с его ненавистью во взгляде и неприятным голосом, с лицом, налившимся кровью от душившей его злобы, Дора, может быть, и не стала бы так резко возражать отцу.

— Дело в том, — сказала она и повернулась спиной к толстяку, — дело в том, что Траян не хочет оставаться в стороне. Напротив. Всю жизнь он мечтал об этом строительстве. И теперь, когда наступают горячие дни, когда строится его водохранилище, да, именно его водохранилище, вы хотите, чтобы его не было там, чтобы он остался «в стороне»? — Дора повторила интонацию и жест неприятного ей человека. — Когда наконец появляются люди и власть, которые осуществляют его мечту, он не может стоять в стороне и смотреть, как его водохранилище создается чужими руками.

Дора забыла, что пришла просить отца помочь ей убедить Траяна отказаться от его «фантазии».

Однако толстяк не хотел так легко сдаваться. Со свойственным ему высокомерием и показной галантностью он опять вмешался:

— Помните, моя дорогая: красивая женщина всегда имеет власть над мужчинами. Даже над собственным супругом. А вы притом еще и умны, так что легко найдете способ повлиять на него.

— А я не хочу ему мешать. Как раз напротив. Я с ним полностью согласна. Уверена, что они обратятся к нему.

— Напрасно вы так уверены. Прошлое инженера Евтимова не так уж безупречно. Я хочу сказать — с их точки зрения.

Прошлое Траяна? А что в нем? Работал на гидростанции, потом на строительстве, был на частной работе. В чем могут его упрекнуть? Уж не в том ли, что какое-то время он был представителем шведских фирм? Но ведь это происходило как раз в те годы, когда сам он не мог предпринять никакого строительства, а правительство не доверяло ему, подозревая в симпатиях большевикам. Что же имеет в виду этот неприятный человек?

А тот вовсе ничего и не имел в виду. Просто ему было важно заронить зерно сомнения в душу Доры, поколебать ее уверенность в правоте Траяна, заставить ее помешать этому способному инженеру принять участие в новом строительстве. Он счел, что это ему вполне удалось, и покинул дом Загоровых весьма довольный собой.

В дверях он учтиво раскланялся с двумя входившими девушками. Одна из них была Юлька, младшая дочь Загоровых, — высокая девушка с бархатными карими глазами, затененными густыми подкрашенными ресницами.

— Боже мой — Олечка! — воскликнула Фани Загорова, увидев, с кем пришла дочь. — Наконец-то! А мы уж думали — совсем ты нас забыла!.. И как ты похорошела! Какая стала элегантная!

Фани совершенно непроизвольно перевела взгляд с Ольги на Юльку, желая убедиться, что ее дочь не менее хороша, уверилась в этом и снова удивленно посмотрела на гостью. Юлька действительно была «шикарна» в своем белом коротком жакете и клетчатой юбке. Но рядом с Ольгой, менее красивой, но удивительно свежей и привлекательней, в светло-сером, прекрасно сидевшем на ее стройной фигурке костюме, Юлька казалась какой-то поблекшей и усталой.

А Ольга, не замечая этого безмолвного и ревнивого взгляда, с радостной улыбкой осматривалась вокруг. Ей было приятно, что ее всегда приветливо встречали у Загоровых. Иногда ей даже казалось, что она снова школьница, то застенчивая, то шаловливая. Все ей было здесь так знакомо — и люди и обстановка.

Вот чайный столик на колесах, который она любила перекатывать по просторной гостиной. И большие удобные кресла по-прежнему стоят у камина. Когда дома никого не было, они с Юлькой любили забираться в эти кресла с ногами и мечтать о будущем. Тогда Ольга становилась знаменитым инженером-строителем, а Юлька заворачивалась в черную адвокатскую мантию и произносила перед растроганными судьями и пораженной публикой пламенную защитительную речь.

…И тетя Дора все та же — чуть грустная, но по-прежнему очаровательная. Особенно, когда улыбается. А тетя Фани, казалось, даже помолодела и все такая же любезная. Только доктор, пожалуй, сильно изменился: постарел и располнел.

— Знаете, Оля уже инженер. Она работает над проектом водохранилища Траяна, — сказала Юлька. — И сейчас бы не зашла, если б я ее не встретила и не уверила, что Траян здесь.

— Инженер? Подумать только, чего добилась!.. Но этот твой серый костюмчик просто прелестен! Скажи, родная, у тебя это завивка или они сами так вьются? Посмотри, Юлька, как хорошо она подстрижена, а меня вот обкорнали…

Фани Загорова снова окинула девушку взглядом знатока моды и законов элегантности.

— Из простенькой куколки выпорхнула прелестная бабочка! — весело и добродушно откликнулся Загоров.

— И какие у тебя чудные волосы! В косах их совсем не было видно. Матильде ни за что не сделать такую прическу! — Загорова потрогала свои волосы и продолжала разглядывать девушку.

— А туфельки ты на заказ делала? О, и чулки нейлоновые!..

— Нейлон, но третьесортный, — засмеялась Ольга и добавила со смешанным чувством смущения и гордости: — С моей второй получки. Первую всю отдала маме.

— А я-то думала, раз уж ты инженер и занята работой, то не станешь обращать внимания на свою внешность. Все эти работающие женщины — такие синие чулки…

— Мама, ну как ты можешь? — возмутилась Юлька.

— Да ничего, я не сержусь, Юля. Наоборот, даже польщена. Никогда не думала, что мои туалеты могут занимать столь изысканную даму, как твоя мама, — легкая ирония послышалась в голосе девушки.

Загорову это не смутило и не остановило.

— У Оленьки, впрочем, замечательная фигура: что ни надень — все по ней, во всем будет элегантной.

Дора не вмешивалась в разговор. Ей показалось странным, что девушка хотела видеть Траяна. Несколько недель назад он, правда, рассказывал о встрече с Ольгой, но мимоходом, как о чем-то незначительном. Доре пришло в голову, не Ольга ли тот самый инженер, о котором упоминал сегодня Тошков. А если это так, то не может ли она что-нибудь сделать для Траяна? Впрочем, нет, унизительно просить эту девчонку помочь опытному и известному инженеру.

Юлька тем временем оборвала излияния матери:

— Мама, ты ведь одна только и говоришь. Дай же и Оле рассказать что-нибудь о себе, о своей работе.

Сначала ей задавали вопросы. Девушка отвечала односложно, думая, что расспрашивают просто так, из вежливости. Она знала, что в этом кругу часто ведут бесконечно длинные разговоры без всякого интереса. И при этом беседа может быть оживленной, полной остроумных замечаний, сделанных лишь для того, чтобы блеснуть.

Но постепенно Ольга убедилась, что Загоровы действительно интересуются ее жизнью и особенно тем, как она справляется с такой «совершенно не женской» работой. Она оживилась, щеки ее раскраснелись, глаза стали глубже и темнее, как то прекрасное синее озеро — озеро будущего, озеро мечты, — о котором она говорила.