— Я, наверное, разбудил вас своим вторжением? — виновато проговорил Младен.

— Ничего, ничего. Это неважно. Ведь мы тут одна большая семья.

Траян сказал и сам удивился своим словам. Он всегда так ценит порядок, комфорт, уединение и вдруг сейчас рад видеть своего молодою сослуживца, энергичного и честного юношу, к которому он еще недавно питал предубеждение. Комната была тесная. Две кровати около стены, тумбочка между ними и стол заполняли ее почти всю. Как всегда в первый раз на новом месте, Младен чувствовал себя неловко. Усталости словно и не бывало. Он не знал, заснул ли Евтимов, а если нет, расположен ли вообще к ночному разговору. Но между ними была темнота, она уничтожала отчуждение, стеснительность, сближала и объединяла их. Молодой инженер заговорил снова:

— Моя гостья, может быть, вам досаждала сегодня вечером?

— Напротив. Была очень мила. Она интересная девушка. Красивая и привлекательная. Быть с ней в компании приятно. Но недолго — не всегда. Простите, я не обижаю вас? Может быть, вы близки с ней?

— Мы хорошие знакомые. А в сущности мне кажется, что я ее совсем не знаю.

Младен смотрел в темноту и продолжал, словно разговаривая сам с собой.

— Она очень капризна. Сердится, что я не приезжаю в Софию каждую субботу. А вот моя мать — старая женщина, а понимает, что дело нельзя оставить ни на час, и не упрекает меня. Но с Лиляной все иначе. Сидим мы с ней как-то в кафе. Я беспокоюсь, как там, на бетонном заводе. А она спрашивает, о какой другой женщине я думаю. И никак не хочет понять, что другая-то — это плотина и вообще стройка. Нет, мы с ней очень разные люди.

— И что же? — спросил Траян.

— Она мне нравится как женщина. Но вы же видели, как она держится. Вы, может, скажете, чтобы возбудить ревность? Нет и нет! Это в ее характере.

— Я понимаю вас. Вы бы хотели, чтобы она полюбила вашу работу, жила вашими тревогами.

Младен в эту ночь не мог ничего скрывать, даже того, чего не доверил ни Ольге, ни Весо:

— Сначала, когда меня сюда назначили, я хотел отказаться, остаться в Софии. Из-за нее. Но стройка как-то незаметно увлекла меня. И, когда я приезжал в город, даже когда бывал с ней, я не мог не думать о работе. А только заговорю об этом, она мне зажимает рот.

Младен закрыл глаза и явственно почувствовал на своих губах прикосновение ее мягкой, благоухающей ладони.

Теперь молчание нарушил Евтимов:

— Зарев, вы спите?

— Нет, не спится.

— Я вот все думаю о вашей девушке. Красивая, остроумная, но все же она из прошлого. Современные девушки совсем другие.

— Уж не хотите ли вы, чтобы она была синим чулком — не причесана и в обвисшей юбке? — обиделся Младен.

Он мог находить недостатки в Лиляне, но его задевало, когда это делали другие.

— Совсем не хочу, — рассеянно ответил Траян.

Сегодня Ольга была в Буковице. С чем можно сравнить весенний день, утреннюю росу, ласточку, которая отряхивает крылышки после теплого дождя, цветущую ветку яблони? С молодостью!

Молодость и свежесть — вот что принесла с собой Ольга. И весь день Траян был полон ароматом молодости и свежести. И когда он говорил о современных девушках, то думал только об Ольге.

— Современная девушка красива, изящно одета, остроумна и жизнерадостна, — продолжал Траян. — Но пусть смыслом ее жизни будет не только стремление нравиться мужчинам. В ней должен чувствоваться живой человек, а не изнеженный цветок.

Все мысли Доры были только о Траяне, она понимала его, интересовалась его работой, верила в него. Но не о ней думал он сейчас. Из всех, кто был на строительстве, только Ольга не сомневалась в его успехе в Буковице. Как смогла эта хрупкая девушка вдохнуть в него силу и уверенность? И он оправдает ее доверие!

Темнота располагала ко все более и более откровенному разговору. Траян, обычно сдержанный, молчаливый, раскрывал теперь самое заветное.

— Я, конечно, жалею, что уже не молод. Я бы хотел начать все сначала, не иметь опыта, но и не знать сомнений и колебаний. Мне хочется быть таким же восторженным, как вы, молодежь. Люди пожилые — или мрачные неудачники, или надменны, если им повезло. Молодые же неопытны, но у них есть воля, упорство, энергия. Я бы хотел жить завтрашним днем. И пусть моя память не будет обременена воспоминаниями о прошлом.

Младен задумался над образом современной девушки, который нарисовал Евтимов. Он вспомнил Ольгу, всегда такую подтянутую, жизнерадостную. А какой замечательный она товарищ! Всегда тебя выслушает, все поймет. Младен увидел Ольгу, стоящую на ступеньке автобуса. Как она звала его и как потемнело ее лицо, когда он отказался ехать…

И долго еще мужчины, молодой и пожилой, лежа в темноте с широко открытыми глазами, думали, сами не подозревая того, об одной и той же девушке.

Потом мысли Младена обратились к последним словам Траяна — о молодости, о грузе колебаний и воспоминаний о прошлом. С тех пор как он увидел Евтимова за делом, и особенно после успешной организации работы шахты, Младен по-настоящему оценил своего старшего товарища. Он давно уже заметил ту неприязнь, которую питало к Траяну руководство стройки, но раньше не решался об этом заговорить. Сегодня он должен сделать это.

— Мне хочется быть честным до конца, — сказал Младен. — Когда вы пришли на стройку, все, и я в том числе, встретили вас неприязненно.

— Чем же это я заслужил такое отношение к себе? — иронически улыбнулся Евтимов.

— Я вам скажу сейчас, — продолжал Младен. — Я вас очень уважаю и потому буду откровенен. Всех раздражает, что вы держитесь высокомерно. И, хотя Ольга только и говорила о вас, о ваших знаниях и опыте, даже нам, молодым инженерам, казалось, что в вашем поведении есть что-то нарочитое. Простите, что я называю вещи своими именами.

— Говорите, говорите!

Евтимов слушал с большим вниманием. Никто еще не говорил ему ничего подобного. Ему нравилась прямота этого юноши.

— Как вам это объяснить? Вы для нас словно бы пришли из другого, чуждого мира. Даже Тошкова считали мы своим человеком: мы ведь уже два года работали с ним над проектом. А о вас думали, что вы не разбираетесь в современном строительстве. Может быть, вы говорили о том же самом, что и мы, а нам казалось, что ваш язык и терминология чужие. Только теперь я убедился, как мы преувеличивали.

— Да?

— Мне кажется, что и вам нужно было известное время, чтобы привыкнуть к нам. Конечно, сейчас мы изменили свое отношение…

— Не все, — с горечью перебил его Евтимов.

— Может быть. Но мы, молодежь, стали понимать вас.

Евтимов долго ничего не отвечал. Потом неожиданно поднялся:

— Зарев, я вас не потревожу, если зажгу лампу? Мне пришла в голову одна идея.

— Конечно! Пожалуйста…

Как был, в пижаме, Траян пододвинул к кровати стул и начал быстро что-то набрасывать карандашом на листке блокнота.

— Все вчерашнее утро я думал, чертил. А сейчас вдруг меня осенило — говорил он. — Вам не приходилось просыпаться по ночам, когда вас долго занимала какая-нибудь мысль? Не знаю, известно ли вам, но я против второго подъемника в шахте. Ольга в отчаянии, что я не одобряю ее проекта. Но инженер-строитель не может безоговорочно принимать все, что ему дают проектировщики. Нужно искать на месте, придирчиво проверять, выполним ли этот проект или его следует улучшить.

Младен, опершись на локоть, внимательно следил за рукой Траяна. Он завернулся в одеяло, потому что в майке было холодно, а пижама осталась там, в его комнате.

— Здорово придумано! Мы ведь тоже смогли бы использовать вашу идею на плотине. Взгляните, — Младен взял карандаш у Евтимова, — мы значительно ускорим процесс, если на тринадцатом участке станем сразу укладывать бетон. А желоб нам почти ничего не будет стоить.

— Дайте-ка, — Евтимов чуть не вырвал карандаш, — тут все дело в наклоне. Если здесь подложить два бревна, то…

Лампу давно нужно было бы погасить. Утро уже заглядывало в окно. Первый солнечный лучик впрыгнул в комнату и упал прямо на чертеж и на две руки, которые то и дело передавали друг другу обгрызенный карандаш.