Проходчики поддержали эту реорганизацию. Но Тошков был против. За несколько дней нельзя было добиться заметных сдвигов, тем более, что снабжение материалами все еще не наладилось. Тошков воспользовался этим и заявил, что они не могут идти на «сомнительные эксперименты», когда не выполнено и двух процентов плана. Работы в забое возобновились, опять началась «погоня за метрами». Тогда-то и произошел последний обвал. И снова все остановилось.

Главный инженер колебался. Он был согласен с доводами Евтимова, но в то же время опасался, что, если полностью прекратят проходку, выполнение плана задержится еще на два месяца. К тому же у него не было уверенности, сможет ли потом Евтимов наверстать упущенное.

В управлении строительства было назначено совещание. Вызвали Тошкова и Траяна. Прежде чем отправиться, Траян пошел еще раз в туннель.

У самого входа ему встретился бригадир.

— Как дела? — спросил Евтимов. — Пожалуй, трудновато будет нам справиться?

— Что поделаешь, товарищ инженер, нелегко, да не в этом дело. Было бы желание — работа пойдет. Вот теперь с вагонетками. Просто досада. На котловане вагонетки освободились, а нам сюда не дают. Ждут, видите ли, распоряжения начальника сектора, а он, говорят, еще не изучил вопрос. До каких же пор будет изучать? Да к тому же после обвала и людей нет. Боятся, не хотят идти. Только сегодня стали понемногу возвращаться.

Начало туннеля было хорошо освещено. На равном расстоянии друг от друга поблескивали электрические лампочки. Дно туннеля устилали широкие прочные доски, на которые опирались рельсы узкоколейки. Своды были широкие и забетонированные.

Евтимов вместе с бригадиром пошел вглубь. Дальше лампочки попадались все реже и реже, кое-где было совсем темно. Вагонетка сошла с разбитых рельсов, на ней лежал и сладко похрапывал какой-то рабочий.

— Кто это тут развалился? — Бригадир принялся расталкивать спящего. — Илия, ты? Ты почему же не поставишь вагонетку?

Парень потянулся, испуганно огляделся и расправил затекшие плечи.

— Эту поднимем — другая перевернется. Дальше вон дрезина стоит. Один рельс отошел, да еще и вода его затопила. Пока не сделают хороший настил, работа с места не сдвинется.

— Да разве это настил? — возмутился Евтимов. — Скажи лучше — трясина. Набросали досок кое-как, шею можно сломать. И почему тут такая темнота?

— Проводка опять не в порядке. Помигает, помигает и потухнет. Да и лампочки, по правде сказать, воруют.

— Вечно у нас то одного нет, то другого не хватает… Вот и с карбидными лампами беда. Людям приходится добираться до забоя почти в полной темноте, — послышались из глубины туннеля голоса. — Только и знаем, что стоим да на лопаты любуемся. День ото дня дела все хуже и хуже. Дрезина стала, вагонетки полные, а как их вывезешь? Куда породу девать? Жены скоро нас домой пускать не будут — даже на папиросы денег нет.

Высокий худой паренек полез под вагонетку, старался поднять ее. Инженер и бригадир помогли ему. Евтимов еще не всех рабочих знал, но уже запомнил этого юношу с падавшим на лоб чубом и веселым лицом. На одном производственном совещании тот резко и дельно говорил о беспорядках в туннеле.

— Ты где работаешь? — спросил Евтимов.

— В верхней галерее. Трудно там, — юноша сказал это с улыбкой, будто речь шла о самой легкой и приятной работе. — Ползком приходится пробираться. Отверстие узкое, сантиметров пятьдесят, не больше.

— Спас — крепильщик, — пояснил бригадир, — но чуть где потруднее — он уже там. Для него нет смен.

Евтимов с бригадиром остановились около груды отбитых камней. Над их головами угрожающе нависали глыбы. Слышался равномерный гул. Время от времени он затихал; очевидно, механизмы работали с перебоями.

— Пока мы не укрепим стены, опасность обвала неизбежна. Мы рискуем жизнью людей, — говорил Евтимов.

— Так уж сразу и упадут эти камни! — засмеялся Спас. Улыбка на его запорошенном пылью лице казалась какой-то застывшей. — Сначала шум слышится, рокот. Вот к этому всегда надо прислушиваться. А то случается и неожиданно. В последний раз мы только спустились — и обвал произошел. Подпорки в сорок сантиметров, а подломились, как спички.

Траян молчал.

— Товарищ инженер, где вы тут? — подошел рабочий. — Там звонили из управления: ждут вас. Говорят, должен специально обсуждаться вопрос о нашем туннеле.

Траян не любил бывать на совещаниях. Ему казалось, что обычно там выступают люди, которые ничего не понимают, только критикуют руководство, а другие, тоже ничего не понимающие, считают эту критику правильной и тем самым подрывают авторитет ведущих инженеров. Он считал, что раз уж ему доверили работу, то должны полностью на него полагаться. Сам он привык советоваться с техниками и рабочими, но только с теми, кто имел уже опыт и мог кое-чем поделиться.

В тусклом электрическом свете был виден рабочий, возившийся с буром. Со свода туннеля на его голую спину падали капли. Евтимов присмотрелся, как тот действует, потом сам взял инструмент и показал, как надо держать его.

Взгляд инженера скользнул по полу. Он нагнулся совсем низко и вдруг поднял голову.

— А это что? Контрсвод сделали?

— Вот теперь за него и примемся. Инженерша тут была, она тоже про это говорила.

— Только теперь? А если скала обрушится?

— Да ведь инженер Тошков велел торопиться, продвигаться вперед. Не было времени. К тому же и людей мало. Самые лучшие уходят. Трудно их удержать. Ничего почти не зарабатываем. Надо подтянуть людей, поговорить с ними. Потолкуйте об этом с парторгом.

— При чем тут парторг? — недовольно сказал Евтимов. Он не верил в успех, когда в работу вмешивались «политики»: только забивают людям головы своими идеями и еще больше отвлекают их от работы. — Он техник?

— Кто? — удивился бригадир.

— Да парторг.

— Нет. Техников и без него хватает. Но он человек толковый. И с людьми умеет говорить. Было время, и я отчаялся, решил — уйду. Парторг узнал, что я увольняюсь. А он слышал о моей работе. По радио несколько раз упоминали мою фамилию. Вызывает он меня в контору. Не помню уж точно, что он мне говорил, но будто в душу заглянул. Слушаю его и поначалу, конечно, возражаю. А потом замолк, только слушаю. Как поговорил он со мной, словно другим человеком я стал: не могу уйти со стройки, сердцем прирос.

— Да ты, наверно, зарабатываешь неплохо?

— Не в том суть. Дело — вот что главное. Когда я пришел, то, верно, сперва все о заработке расспрашивал. А теперь я и за работу отвечаю и за людей, смотрю, чтоб людям было хорошо, да и работа шла… Берегитесь, дрезина собьет!

…Евтимов вышел с совещания первым и сразу же отправился к себе. Длилось оно недолго, но после него остался неприятный осадок.

Час назад, когда он входил в узкую длинную комнату, полную народа, главный инженер дочитывал последнюю страницу доклада. Нахмуренный молодой человек в бежевом свитере неохотно подвинулся, давая место. Траян услышал только заключительные слова:

— План по туннелю за истекший месяц, стыдно сказать, выполнен едва на пятнадцать процентов, если не меньше. У инженера Евтимова, может быть, и были благие намерения, когда он попытался применить новый метод работы, но, поскольку этот метод означает срыв плана, не думаю, чтобы он оказался возможным. Проходка туннеля не двигается с места. Мы должны прямо сказать: так больше продолжаться не может!

Траян не собирался выступать. Но его вывели из себя слова главного инженера и особенно выступление Тошкова:

— Мы возлагали на товарища Евтимова большие надежды. Да. Полностью ему доверяли. А что получилось? За месяц в туннеле не подвинулись ни на метр. Это промедление можно прямо назвать заранее обдуманным. Не хочу употребить более сильное слово. Да!

Евтимову часто приходилось спорить. Обычно он спокойно выслушивал мнения противника, хладнокровно опровергал возражения, с фактами в руках доказывал правильность своей точки зрения и умел защитить ее. Но, когда раздался хриплый голос этого самодовольного хлыща, Траян, всегда такой невозмутимый, уравновешенный, почувствовал, как кровь бросилась ему в голову.