— Мы не знаем этого наверняка. Но скоро узнаем. — зло сверкнув глазами, Клин отворачивается от меня.

Прекрасно! Изумительно!

— Я тебе сейчас скажу, как скоро, — шиплю змеёй, — Всё-всё скажу. Ты сколько собираешься ждать, проверяя, не помрёт ли Гиральф, а?! Явно этого времени хватит, чтоб моя жареная картошка стала помоями! И потом, мы его уже кормили сегодня, если ты забыл! Я не против, но здесь люди тоже работали. Физически работали! Мне сейчас бежать на твой несчастный клочок земли, именуемый огородом, опять выращивать картошку, потом опять бежать и готовить её, чтоб наконец-то получить то, чего я очень сильно хотела эти бесконечные, кошмарные два дня!!! А люди будут тоже ждать! Из-за тебя и твоих глупых выходок. — попавшаяся мне на глаза эльфийка тоже получает от меня нагоняй: — И из-за твоих истерик, Энлии! У нас ничего не получится, если каждый будет тянуть одеяло на себя и поступать так, как считает нужным, не считаясь с мнением других! Если к завтрашнему утру Гиральф будет жив и бодр, вы больше и рта не откроете на тему маньяка-отравителя! Боитесь есть? Не ешьте! Всё!

Да надоело уже! Только какой-то просвет замаячит, как обязательно кто-то что-то испортит! Ну сколько можно?! Мы ведь все взрослые люди!

— А если он будет мёртв?!

Я вздрагиваю от вопроса Клинвара. На самом деле я так одержима жареной картошкой, что совсем не рассматриваю эту версию. И не рассматривала.

Но и для громкого вопроса дракона у меня находится ответ:

— Только если ты его убьёшь! Он будет жив, и всё будет хорошо. А ты извинишься, Клинвар.

— Вот и посмотрим.

— Посмотрим!

Обменявшись любезностями, мы замолкаем. Мне в принципе нечего добавить, только оскорбления и нравоучения, от которых я только потеряю время и от которых не будет никакого толку. А ему… А ему, я уверена, завтра будет стыдно!

— Довожу до сведения всех взволнованных… — тихо заговаривает Дэйвар, поманив к себе мою дочь, — Для выявления ядов и токсинов у меня также имеется артефакт. Пятьсот растений, семьсот видов ядовитых веществ, прошедших химическую и магическую обработку. Да, разновидностей ядов больше, но компоненты каждого, так или иначе, это составляющая часть того или иного вещества. Так что… Не обязательно было травить старика.

Лизка дёргает меня за руку и молчаливо спрашивает разрешения, чтоб подойти к Дэю.

Конечно же, я позволяю! Потому что сейчас он утёр Клинвару нос, хотя или нехотя, но встав на мою сторону! Ну и была там в мешках пара жестяных банок, которые вызывали моё любопытство… Всё-таки мало ли. Хорошо, что у него есть такой артефакт. Наверное.

— Замечательно. — ехидно скалится Клин. — Я смотрю, у тебя есть артефакты на все случаи жизни, Дэйвар. Не расскажешь, как ты их сюда пронёс?!

Ой, пресвятая клубника, что творится-то? Что творится…

— У всего есть своя цена, и я свою заплатил сполна. — напрягшись, заявляет Дэй.

Я рвано выдыхаю и спешу увести дочь подальше от поля брани. Как-то запах мордобоя, витающего в воздухе, не располагает к её присутствию.

— Мам, почему они кричат? И кто хочет нас отравить? Злая королева?

У меня нет ответов на её вопросы. Точнее, мои ответы не для её ушей.

— Дяди разные, вот и не соглашаются друг с другом. Оттого и спорят на повышенных тонах. Словарного запаса немного не хватает, вот они криком и пытаются переубедить друг дружку. А отравить нас никто не хочет, золотая моя. Дяде Клинвару просто показалось. — кое-как сформулировав подходящий ответ, я довожу дочь до нашего огорода и вымученно улыбаюсь: — Поможешь ещё раз маме, Лизонька?

Дочь с готовностью кивает и всё же оглядывается назад:

— Мне кажется, дядя Клинвар не любит дядю Дэя. Он иногда на него так смотрит…

Ох, Лизонька, я тоже немного недолюбливаю дядю Дэя, но тебе это знать совсем необязательно. Второй день, а он уже сменил одну одежду на другую. Не какие-то обноски, в которых здесь все ходят, а качественную, нормальную и полноценную одежду! И артефактов у него многовато, как и подметил Клин. И тебя он почему-то понимает. И почти со мной не спорит, что тоже странно… Но пока идёт на пользу нам и нашему маленькому обществу, я лучше буду меньше забивать себе этим голову и реже и не так резко задавать вопросы о причинах тех или иных странностей. Не хочу возиться ещё и с этим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Повздыхав ещё немного, я принимаюсь за работу.

Вооружаюсь с одной стороны проржавевшей лопатой и старательно копаю ямки под нашу посадку, а Лизку отправляю выбирать из скудной кучки картофелины помельче. Усилий практически не прилагаю. Дэйвар со своими подсобниками сегодня настоящие молодцы. И туалет сделали, что теперь не стыдно, прости господи, пописать и покакать, и дважды огород убрали, вычистив, расчистив и перекопав… Земля как пух. Копать такую одно удовольствие.

…неудивительно, что я за две минуты со всем управилась.

— А можно я тоже буду картошечку в землю класть? — допытывается моя неугомонная.

— Можно. Можно даже землю потом загребать. — приходится смириться.

Помогать маме — не то, за что стоило бы ругать ребёнка. Правда, придётся, скорее всего, самой таскать воду на то, чтоб ребёнка после такой помощи отмыть, потому что альфа-самцы там до сих пор выясняют отношения, судя по доносящимся голосам, но… Ой, да прорвёмся!

Начинаем с разных концов нашего огородика. Я кладу картофелину в землю и тут же засыпаю её землёй, переходя к следующей ямке. Монотонно, скучно и довольно быстро.

Хотя со «скучно» я ошибаюсь:

— Мам, смотри! Я как ты!

Оборачиваюсь, держа в руках три оставшиеся картофелины, да так и сажусь на собственноручно и собственноножно выкопанные лунки для посадки.

У Лизкиных ног огромный куст картошки, увядающий прямо на глазах, а рядом с маленькими коленями как на дрожжах лезет из земли толстобокая картошка.

— Выходит, я тоже волшебница, мамочка?

Как же стыдно… Все внутренности словно ухают вниз и забиваются в конвульсиях под испуганным взглядом моей дочери.

— Мам, ты что? Отпусти!

Что я творю? Сама испугалась, ещё и дочь пугаю.

— Лиз… — крепко держу её ручки в своих руках и не могу подобрать слов, — Прости. Я не хотела тебя напугать.

Кое-как разжимаю пальцы и, до сих пор не веря в происходящее, пытаюсь объясниться:

— Солнышко, ты ведь видела вчера, что было с мамиными руками? Я очень испугалась за тебя, потому так и схватила… Прости, пожалуйста, я больше так не стану делать. — пока говорю, немного успокаиваюсь.

С руками дочки и правда всё в полном порядке. Это с моей нервной системой уже беда. Чувствую, если раздобуду успокоительный чай для Энлии, он будет не только для неё.

— Больно… — опасливо косясь на меня, стонет моя кареглазая.

— Всё-таки больно, да?

— Да из-за тебя же и больно! — указав на запястье, Лизка отворачивается от меня, пряча плаксивое выражение лица.

Неужели я настолько чокнулась?

— Прости, Лиз. Можно я посмотрю?

— Посмотрела уже. — шмыгает носом она.

И сказать-то нечего. Да, нельзя так с матерью, наверное, разговаривать, но я ведь сама виновата. Может, как-то и дёрнула неосторожно… Не дай бог, вывих…

— Значит, от работы в огороде я тебя освобождаю. — нахожу небольшую хитрость и спешу её применить. — Как ты здесь с больной рукой? А твой прекрасный куст я сейчас выкопаю и как пожарю нам картошки! Да?

— Как это… освобождаю? — повернувшись ко мне своими заплаканными глазами, Лизка поджимает подрагивающие губки. — Не надо меня освобождать. Ничего у меня не болит. У меня же только начало получаться, мамочка…

— Ну нет, так не пойдёт. — качаю головой я и говорю весело, а у самой сердце сжимается. — Допуск в огород только после осмотра.

Обречённо кивнув, Лизка надувается, отворачивает от меня голову и всё-таки протягивает вперёд ручку.

Обижается. Как пить дать, обижается.