— Я в этом разговоре не участвую. — делаю шаг назад и качаю головой.

Мне достаточно своих страхов и сомнений. Не стоит вникать в похоронную процессию этого места. Уверена, это лишь добавит негатива и ослабит мою надежду.

— Мамочка, смотри, что мне тётя дала!

Отхожу от беседующих мужчин ещё дальше и улыбаюсь спешащей мне навстречу дочери.

— Что там, золото моё?

…а там изумительный набор детской… э-э-э-э, пусть будет посуды.

Разглядываю золотые, миниатюрные столовые приборы и умиляюсь. Такие крошечные. Вилочка, ложечка, ещё ложечка, ну очень глубокая, похожая на половник, и маленькая лопаточка — всё такое красивое и сверкающее.

Закусываю губу и подношу к глазам тиснение на рельефной ручке ложки. В груди словно горячий источник журчит. Мне почему-то делается так волнительно и приятно, будто я держу в руках не безделушку какого-то высокородного дитятки, а своего плюшевого зайца с оторванным ухом… Что-то бурлящее и томительное замирает в районе солнечного сплетения.

Красивые лозы, мелкие горошинки и абсолютно идеальное деревце — вот и вся гравировка на детских столовых приборах.

Перевожу дыхание, медленно убирая подальше от глаз ложку, и грустно вздыхаю:

— Лизок, это очень дорогие вещи. Их нельзя принимать в подарок. Наверняка Энлии они важны как память… Мы не можем их принять, солнышко моё.

— Но это нечестно! — округляет глаза дочь. — Тётя с большими ушами подарила их мне! Мне и решать!

Волна раздражения прокатывается внутри меня, сметая тёплый комочек сомнительного тепла и эмоций. Кое-как беру себя в руки и рвано выдыхаю:

— У тёти есть имя, Елизавета! Её зовут Энлии! Чтоб я больше ни про каких тёть с большими ушами не слышала. — хоть я и стараюсь говорить как можно мягче, а в голосе всё равно звенит раздражение. — Услышь и пойми она, как ты её называешь, вряд ли бы у неё возникло желание дарить тебе что-либо!

…вообще-то, я предполагаю, откуда у эльфийки возникло такое желание.

Дело в том, что когда мы пришли и выдали опечаленной женщине обещанный табурет, она долгое время отнекивалась и пресекала все попытки её отвлечь или разговорить. Отдавала предпочтение своему горю и предавалась унынию, а время от времени и безмолвным слезам, сидя в одиночестве. Но моя Лиза… это просто Лиза. Мне кажется, что моя дочь может разговорить и мёртвого, но в конкретно этом случае всё просто удачно совпало.

Как я поняла из сбивчивых философских, наполненных болью и несправедливостью, вопросов, Энлии очень любит детей. Ну не просто же так она объедки, — а там, кто знает, объедки ли, — в приютский дом таскала с хозяйского дома? Вряд ли её заставляли. Да и завидев с интересом рассматривающую её Лизку, идущую вокруг её табурета на пятый круг, эльфийка будто ожила. Уши опять расправились, встали торчком по бокам, а пухлая рука живо вытерла мокрые щёки.

Лизка стала её маленькой отдушиной. Наверное, в порыве благодарности бедная женщина и отдала Лизе такие дорогие приборы.

— Идём! — тоном, не требующих препирательств, приказываю я. — Спросим у Энлии ещё раз. Может, ты что-то не так поняла.

Помня, что, в отличие от меня, моя дочь ни слова не понимает на местном языке, я беру недовольную Лизу за руку и веду к насторожившейся эльфийке.

— Я что-то сделала не так, госпожа? — сверкнув голубыми, печальными глазами, женщина привстаёт, отставляя свой небольшой мешочек в сторону.

Она выглядит испуганной.

Неужели это я её напугала?

Прислушиваюсь к себе, пытаюсь взглянуть на себя со стороны и понимаю, да, я бы могла.

Брови нахмурены. Глаза прищурены. Губы поджаты. Глаз дёргается от мелких, сухих комьев земли, что изредка встречаются с моими стопами. Да, я могла бы испугать кого угодно.

Выдыхаю, пытаясь расслабить мышцы лица и улыбнуться:

— Я не госпожа. Я Оля. Мою дочь зовут Лиза. Вы ничего не сделали плохого. — уверяю, пеступая с ноги на ногу. — У нас с дочерью возникло недопонимание. — мнусь, не желая позориться. — Она утверждает, что вы ей подарили набор посуды… столовых приборов.

Какое-то время Энлии смотрит на меня не моргая. Я даже начинаю бояться, что эффект от насильно влитого в меня зелья испарился. Кажется, меня не понимают.

— Но… я подарила. — несмело, после затянувшегося молчания и раздумий, отзывается женщина. — К чему они мне теперь?

Так, дело ясное, что дело тёмное.

Какая-то часть меня понимает эту женщину. Найти свою любовь, выносить и родить ребёнка в таком месте… это уже даже не из разряда фэнтези, а из разряда фантастики. Но ведь это не повод раздаривать свои, возможно, семейные ценности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Они очень красивые. И дорогие. Мы не можем их принять… — говорю, а сама понимаю, что несу бред.

Вот уж вряд ли в этом месте набор детских столовых приборов, будь он хоть трижды золотым, ценится. Будь он нормального размера, я бы ещё оправдала свою настойчивость, но он детский. Очень маленький, а его хозяйка… не очень маленькая.

— Если госпожу это утешит, то они не мои. — осознав, что претензий к ней нет, Энлии вновь опускается на табурет и тяжело вздыхает. — Я же из этих мест. Моя семья и я бежали в числе первых, когда поняли, что Владыка не намерен отступать перед знатью Зиардэна. Его жена… Светлая Агнелия накануне потеряла ребёнка и… Этот набор делали специально для их погибшей в утробе матери дочери, госпожа Оля. Она сунула мне его перед нашим отбытием из Светлых Лесов… Ей он был уже без надобности. Все понимали, что поддерживающие власть Владыки Светлых обречены на погибель. А я… Я была очень дружна со своей первой госпожой. Наверное, она мне желала лучшей участи, чем прислуживать в доме тех, кто погубил весь их род и принёс скверну, обратившую наши леса в Выжженные Земли. Но… — смутившись, эльфийка грустно улыбается. — Двое, любые моему сердцу, пытались получить одобрение на брак от моей госпожи, но вот… видимо, не судьба. Какие уж у меня дети? А ваша дочь… Настоящая красавица. Пусть ей достанется то, что мне уже точно не пригодится. Это… сделало бы меня счастливой, госпожа Оля.

Тьфу ты! Госпожа, госпожа, госпожа, госпожа... Бесит. Я прям чувствую, что до конца не прониклась историей этой женщины из-за подобного к себе обращения.

— Ну что, мам? — Лиза дёргает меня за руку и моляще заглядывает в глаза.

Маленький манипулятор.

— Приборы твои. Только мыть их сама будешь, если надумаешь такой красотой есть. — добавляю немного дёгтя в бочку с мёдом и киваю.

…так-с, теперь бы выяснить, где здесь вода вообще.

Так-так-так-так… Погодите!

Отчаянно трясу головой, переводя взгляд с бегающей от Дэйвара Лизки, что громко хохочет и насмехается над явно поддающимся ей мужчиной, и хмурю брови.

— Простите, Энлии… — мнусь. Мне на самом деле неловко. Женщина мне душу изливает, пока я веду мысленные споры с собой о питательности помидоров и наблюдаю за играми дочери. Разумеется, прослушала большую часть её рассказа. Правда, кое-что меня заинтересовало. — Вы не могли бы повторить с того места, как вас приговорили?

Извиняюще смотрю на эльфийку и нервно передёргиваю плечами.

Должно быть, Энлии очень хороший человек. Она без тени упрёка повторяет практически то, что мой слух выхватил из её рассказа и смеха Лизки.

— Мне же даже никто ничего не сказал. Госпожа приказала собираться, я и собралась. — уверенный кивок в сторону своего мешка. — Бывало, мы с ней отправлялись в имение её дочери, бывало, для поддержания мира и порядка, госпожа брала меня с собой в переулки Витерсхолла. Там очень тяжело приходится людям. Я готовила, она давала обещания бедствующей толпе…

…что-то моя новая знакомая начала очень издалека.

— Вот я и схватила всё своё добро из кухни! — в сердцах воскликнула женщина. — Я же не знала, что меня за Стену отправят! Да и не судил меня же никто. Никто, госпожа! Слышите? Здесь уже, в Серой зоне, один из этих приспешников тьмы зачитал приговор, по которому я чуть ли не расхититель Золотого Эльфийского Банка! Никто меня ведь не слушал! Как подобное возможно, госпожа? Суда не было, следствия не было, а меня… Это как?