В одно мгновение в моей голове проносится самая страшная мысль, которая там только бывала за всю мою жизнь: «Лишь бы Лиза не проснулась и всё прошло быстро…».

— Очень интересно… — гремит мужской бас от коряги, которая, как назло, вызывала у меня меньше всего подозрений. — Молодая. С дитём. Ещё и приговорили ночью… Что натворила?

Это… это мужчина?

Паника мешает говорить. Остатками ума понимаю, что, если со мной вступили в диалог, то убивать меня вряд ли станут. Мне нужно что-то ответить, а сказать не могу ничего. Вообще. Будто и не задница моя, онемевшая, отсиженная на земле часами, а сам язык.

— Твой ребёнок болен?

Теряюсь и вовсе. Тот, кого я даже не вижу, только и делает, что задаёт вопросы. Его даже не смущает, что я не ответила на предыдущий.

— Она… — я открываю рот, выдаю единственное слово и тут же задыхаюсь от собственного, внезапного решения. Ложь даётся очень тяжело, но, возможно, она спасёт нам жизни. — Она не заразная. Ей просто нездоровится. — мысленно обрушиваю на свою голову тысячи проклятий и вся обращаюсь вслух.

Мой собеседник молчит.

Я всматриваюсь в то место, откуда слышала его вопросы, изо всех сил, но не вижу ничегошеньки, что, по моему мнению, могло бы говорить мужским, немного грубым и хриплым голосом.

— Идём к поселению. — раздаётся решительное, вторя оглушающим, отдающим хрустом и шуршанием шагам. — Я покажу тебе, что здесь и как. Первую неделю можете оставаться у меня. Дальше… — наконец-то я вижу высокого черноволосого мужчину. Он морщится, будто раздумывает, щурит глаза, над которым упрямые дуги густых тёмных бровей замирают в приподнятом положении и выдаёт: — Не обессудь, но выживайте сами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Таращусь на мужика так, как не таращилась на дракона в своём огороде.

Нам хотят помочь. Вот этот мужик с неопрятной бородой, нелепой стрижкой и россыпью морщин-лучиков у глаз собирается помогать нам… неделю. Целую неделю! Неужели просто так?

— Мне нечем заплатить… — пытаюсь возразить, испуганно глядя на замершего у моих ног мужчину. Вмиг делается некомфортно и унизительно. Сижу здесь на голой земле, считай, голой задницей, смотрю на выходца из-за коряги, задрав вверх голову, и признаюсь в собственной никчёмности.

— Здесь всем нечем платить. — усмехается из-под небольших усов он. — Но кто знает, что будет, когда ты освоишься и обживёшься в Выжженных Землях, не правда ли?

Где? Выжженные Земли?

Хм… не очень похоже, что этот лес просто сгорел. Разве что по цвету всего вокруг напоминает пепел и сажу, что дало бы мне предположение…

О чём я думаю? Не дура ли?

— Я понял, ты из неразговорчивых. Идём.

В мою сторону стремительно приближается мужская, раскрытая ладонь, а полы чёрного плаща незнакомца, задевают мой большой палец на ноге. Вздрагиваю, ощутив это касание, и встречаюсь с карими, немного раскосыми глазами, в которых бушует пламя, пламя, пламя…

Неужто ещё один дракон на мою бедовую голову свалился?

— И руку не примешь? — усмехается тот, кто наметился в наши спасители.

Эх, мужчины… Что с них взять?

— Я не могу. Я не чувствую… ничего ниже пояса и выше коленей. И на мне спит дочь, которую я не хочу и, если честно, даже боюсь будить. — с трудом отвожу взгляд и он спотыкается о грязную, явно натруженную протянутую мужскую руку. — Я просто не могу встать… — признаюсь на свой страх и риск, виновато пожав плечами.

— От рождения?

— Что? — теряюсь, глупо хлопая глазами, пока до меня не доходит. — Ой! Нет. Нет же. Отсидела просто… Онемело всё…

Куда нас занесло, боже?

Что это за место такое? О каком поселении говорил этот мужчина? Ничего не вижу. В упор ничего не вижу, кроме редеющего скопления коряг и прутьев, торчащих, словно ржавые копья из укрытой пеплом земли.

Поселение? Три покосившиеся избы у подножия странной горы, это оно и есть?

С шумом сглатываю и опасливо кошусь на выходца из-за коряги:

— Простите, а… где всё?

Мужик криво усмехается и игнорирует мой вопрос.

Становится не по себе. Почему он не ответил? Возможно, я как-то не так сформулировала вопрос, но можно же было хоть что-то сказать или хотя бы задать встречный, уточняющий.

— Сколько здесь живёт людей? — не сдаюсь, опасливо поглядывая на спящую дочь в руках нашего враз ставшего подозрительным спасителя.

Чёртова задница и вера в чудеса. Не стоило так долго ждать королеву. Не стоило сидеть в одном положении. Не стоило вообще подаваться ущемлённой гордости — нужно было мужа выгонять из квартиры, а не самой, поджав хвост, бежать в никуда с ребёнком. Тогда бы и здесь не оказалась, и с молодящейся королевой не связалась, и дракон бы в моём огороде утонул в зарослях.

…может, его сожрал бы какой репей или он заблудился бы там и издох.

Сама не замечаю, как полуулыбка трогает мои губы. Вот уж чего за собой не припомню, так это кровожадности.

— Здесь нет людей. — ровно проговаривает мужчина.

Выходит, я была права. Опять драконье что-то там нарисовалось.

— А сколько не людей здесь живёт? И ты дракон, да?

— Любопытная ты, однако.

Конечно, любопытная. Я бы на него посмотрела… Погодите!

— А почему вы живёте здесь, а не в другом месте?

Мы как раз останавливаемся напротив крайнего деревянного домишки, когда я начинаю сомневаться в добровольном пребывании здесь местных жителей.

— Дверь отопри. — как ни в чём не бывало, командует он. — Я слышал, что при контакте с энергией барьера могут быть последствия на разум, но встречаю подобное впервые. Ты не помнишь, как вас приговорили?

Дверь? Какая дверь?

— Приговорили… — не спрашиваю, глухо повторяю уже что-то подобное от него же услышанное, и оглядываюсь.

Вдоль горы, простирающейся на не видимое глазу расстояние, что справа, что слева, вдалеке притаились ещё несколько унылых домиков. У подножия земля выглядит немного иначе. В ней меньше серого и насыщенно-чёрного. Кажется, там даже что-то зеленеет. Выходит, мы пришли из центральной части этого места. Упёрлись в горы и…

— Ты дверь-то откроешь?

Вздрагиваю, резко похолодев.

— Что в другой стороне?

— Горы.

Ничего не понимаю. Мои предположения мне совсем не нравятся.

— Выжженные Земли — тюрьма, куда эльфы ссылают преступников. После предательства владыки Светлых, Древо Жизни было уничтожено, а леса стали а-магичными. Здесь нет энергии, но земля в ней нуждается, оттого было принято решение превратить Выжженные земли в тюрьму и не давать а-магичному потенциалу расширяться. Отсюда нет выхода. — шумно вздохнув, мужчина кивает на дверь. — Может, уже откроешь?

Двигаюсь к сколоченным, разным и кривым доскам на чистом энтузиазме и рефлексах. Проржавевшие петли издают протяжный скрип, повинуясь движению моих рук. Из дома доносится неприятный запах затхлости и сырости. Пахнет бабушкиным сундуком, или как в моём случае было совсем недавно, старым шкафом с вещами.

— Ну спасибо. — хмыкает наш спаситель, шагая внутрь вместе с моей дочерью.

Вот это я влипла! Вот это я дел натворила! Вот это… Лиза меня убьёт…

— А обжаловать?

Бросаюсь следом, крепко сжав кулачки.

Под ногами, к моему удивлению, не скрипит дерево. Выцветший ковёр, протёртый в некоторых местах до дыр, едва различим в свете из окон. Три окна, заколоченных грязной клеёнкой, весьма никудышнее освещение. Только вот, подозреваю, что ничего другого здесь и не предвидится.

— Обжаловать? — не оборачиваясь, мужчина укладывает Лизу на повидавшую немало на своём веку деревянную кровать, одну ножку от которой заменяет стопка пыльных книг, переспрашивая.

— Приговор. Если это тюрьма, то был суд, был приговор, а приговор можно обжаловать. Случаются ведь ошибки. — двигаюсь к кровати, опасливо косясь по сторонам. — Нас не должно быть здесь. — выдыхаю, скользя растерянным взглядом по стопкам и горам непонятного барахла, поваленным у стен.