Ага, такие они… эти взрослые дяди. Дружат с кем попало.

— Всё, достаточно разговоров. Шагом марш в кровать. — опасливо покосившись на горящую головешку в банке, я подталкиваю дочь к выходу из кухни. — У нас ровно тридцать восемь минут было. Мама не хочет мыться в темноте. Поговорим перед сном, но учти, Лиза, пусть на твоё поведение я могу закрыть глаза, но никак не на манеру общения. Кто так с мамой разговаривает? Вот пока я буду купаться, полежи и подумай о своих словах.

Откидываю занавеску, пропуская дочь вперёд вместе с тусклым островком света, и с подозрением кошусь на застеленную кровать.

Я абсолютно точно помню, что на ней был ворох одеял и покрывал. Скорее всего, ввиду отсутствия матраса, но сейчас она выглядела иначе.

Однотонная ткань, довольно приятная на ощупь, плотная и тёмная. Откинув тяжёлую подушку, я понимаю, в чём кроется подвох. Это не постельное бельё нам кто-то выделил, а очередные куски ткани. Одним была обмотана подушка, второй расстелен, как простыня, а третий — служило не чем иным, как одеялом.

«Не замёрзнуть бы.» — вперёд благодарности к нашему таинственному попечителю, я думаю, как бы здесь не заболела ни я, ни Лизка.

— Давай под одеяло и ни шагу из дома, Лиз.

Возвращаюсь к заветному корыту и спешно стаскиваю с себя одежду.

Вообще не понимаю, что происходит. Моего ребёнка как подменяют. Наедине — ангел, стоит разыграться и не видеть меня какое-то время, так начинаются какие-то упрёки и манипуляции. Что в замке этого Драгхара, что сегодня, наигравшись с Дэем, я становлюсь на какой-то отрезок времени врагом народа. Нормально ведь сейчас поговорили. Лиза — умная девочка, совсем неглупая. Только куда же тот ум девается во время игр и развлечений в моё отсутствие?

Ох, не нравятся мне эти перепады.

Заношу над водой ногу и отдёргиваю себя.

Дурочка. Ноги стоит мыть в последнюю очередь.

Даю себе мысленный подзатыльник и, наклонившись вперёд, сгибаюсь над корытом.

Вооружаюсь ковшом и начинаю с мытья головы, стараясь не устроить потоп в чужом доме. Скользкий брусок мыла прекрасно пенится. Пены с волос мне хватает, чтоб вымыть попутно уши и шею, не теряя драгоценные минуты и не расходуя не менее драгоценное мыло.

Поспешила, называется, теперь ещё быстрее нужно управиться. Сейчас как погаснет головешка в банке, как зайдёт Клин, а я здесь голая стою, в позе зю и во вкусно пахнущей пене.

…хотя, если головешка погаснет, то он и не увидит ведь ничего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Боже, что за глупые мысли в моей голове мечутся?

Ускоряюсь. Смываю с волос пену и, кое-как зафиксировав их на макушке, забираюсь в тёплую воду. Не теряю времени, тру себя руками, мысленно вздыхая по мочалке. Вот моим ступням она бы очень даже не помешала. Да и вообще…

Эх, жизнь моя — жестянка.

Ну что же, отличная новость — ступни толком не отмылись, зато я вижу свои ногти. Прогресс.

Укутавшись в свой кусок ткани, я на носочках выхожу из кухни, всё ещё при свете горящей головешки, и лицезрю растянувшуюся на кровати дочь.

Спит. Не дождалась меня, уснула.

Какое-то время я смотрю на своё одеяние и на дочь, мысленно прикидывая, а получится ли из этого сшить что-то более-менее похожее на сарафаны, и, усомнившись, что здесь отыщутся швейные принадлежности, решаю ненадолго прилечь.

…ну, как ненадолго, будит меня скрип двери, топот маленьких ног и звучащие, словно над моей головой, причитания.

— Да что ж это делается?! Я и распробовать толком не успел… Ой горюшко-горюшко...

Открываю глаза и таращусь на подбежавшую к кровати дочь.

— Мама, там абзац. Помидоры все пропали!

С трудом поворачиваю затёкшую от неудобной позы шею и убеждаюсь, что в домике, кроме нас с дочкой, никого нет.

— Как это пропали? — сиплым со сна голосом, интересуюсь я. — Прям все украли? — не вовремя я замечаю и льющийся в приоткрытые двери солнечный свет.

Караул! Это же сколько я проспала?

— Да не украли, а испортились, мам! Идём скорее.

Клин, Дэй и несколько эльфов встречают меня за домом. Мои томатные джунгли на минималках превратились в гербарий великана. Сухие стебли, увядшие и такие же высохшие листы, тошнотворный запах гниющего и забродившего месива, которое валялось то тут, то там.

Как такое возможно?

— Ты знала, что так будет? — хоть Клинвар и спрашивает это тихим голосом, а я всё равно испуганно вздрагиваю.

— Не знала.

От обиды хочется немножечко всплакнуть. Все мои планы терпят крах. Не успевший даже раскрутиться бизнес идёт по одному месту. Ожидания и надежды…

Что-то здесь не так. Что-то неправильно.

От отчаяния кусаю губу, чувствуя в ней резкую боль и онемение, приводящие меня в чувства.

Моя клубника ведь не испортилась так быстро. Хотя…

— Я на минутку.

Под прицелом четырёх обеспокоенных взглядов я разворачиваюсь в обратную сторону и возвращаюсь к дверям дома. Игнорирую их, поправляя на ходу развивающиеся от моих движений края ткани, которую так и не удосужилась сменить хоть на что-нибудь, и двигаюсь к месту, где вчера проходила сходка моих огородно-садовых компаньонов.

Огоромная сковорода как стояла, так и стоит. В ней алеет мякоть помидора, уж даже не знаю,какого по счёту. Вблизи одинокий табурет, который вчера предназначался для Энлии, но использовался строго Гиральфом по его прямому назначению. В нашей импровизированной операционной высится примерно четверть пациента. Вокруг не до конца просохшая земля от сока томатной ягоды. И всё бы ничего, вот только свежими помидорами пахнет до одури!

— Как такое может быть? — тихонько выдыхаю, схватив со сковороды кусок мякоти.

— Что ты делаешь?

Я резко оборачиваюсь и закатываю глаза. На миг сердце тревожно замирает.

«Обдумываю, как бы тебе на шею колокольчик повесить, чтоб ты ни пугал меня больше.» — мысленно язвлю я, окинув недовольным взглядом замершего Клинвара.

— Кто-то мог отравить… твой огород? — с трудом подбирая слова, я пытаюсь отвлечься от лишних, ненужных сейчас нотаций и сосредоточиться на случившемся.

— Что ты имеешь в виду, говоря, отравить? — мужчина сводит дуги бровей на переносице и делает шаг в мою сторону.

Что же я имею в виду? Дайте подумать…

Ещё вчера мои помидоры произвели фурор. Они были здоровыми! Ни стебли, ни листья даже не собирались желтеть или сохнуть, я уверена в этом. И сама томатная ягода не подавала признаков гниения и брожения. Допустим, всему виной это место… Только тогда, получается, дело в самой земле, а не в каком-то там фоне. Сорванные помидоры же вот они, ничуть не испортившиеся. И кусок не порезанного, — наш пациент, — тоже выглядит вполне нормально.

— Возможно, кто-то испортил твой огород? — несмело выдаю своё предположение. — Почему растения умерли, а плоды сгнили и забродили? Уверена, если спросить у тех, кто здесь был вчера и покатил домой пару томатных ягод, с ними тоже ничего подобного не произошло. Разве это не странно, Клинвар? — пожимаю плечами и кошусь за дом нашего спасителя. — Или дело в самой почве? Не знаю, но этому должно быть объяснение.

— Этого просто не может быть. Томатная ягода неприхотлива и зрела здесь столько, сколько я себя помню, Оля. — вздыхает мужчина, не разделяя моих предположений. — Да и безумцев здесь нет. Кто станет травить воду в колодце, из которого сам же пьёт воду?

Вот вроде бы он всё логично говорит и приводит разумные доводы, но что-то ведь произошло!

— И что тогда случилось?

Клин разводит руки в стороны.

— Такого не бывало прежде?

Я трясу головой и наконец-то вспоминаю кое-что безумно важное.

— Вообще-то… я не уверена.

Перевожу задумчивый взгляд на мякоть помидора в своих руках и тут же отправляю её в рот, задумчиво пережёвывая.

Я ведь не знаю, что для меня нормально, а что нет. Разве я успела со своими садово-огородными талантами разобраться? Нет, не успела. К тому же я никогда не пробовала выращенный урожай оставлять на грядках! Клубнику я собирала сразу же, как у меня получалось её вырастить. Готовила землю к следующему заходу. В саду у дракона… Ну об этом можно и не вспоминать. Вряд ли я когда-нибудь узнаю, что там с теми кустами и фиолетовыми ягодками приключилось после моего ухода. Что если…