— Это совсем разные вещи. И почему ты об этом говоришь? Ты разве сама не видела барьера, когда вас с дитём сюда загнали?

Мой воинственный настрой несколько убавляется.

Какой ещё барьер? То есть, проход — не проход? Игра моего воображения? Или там какая-то опасная магия? И что значит, загоняли? Я что, дичь какая-то?

— Я… не помню. — отвожу взгляд в сторону и снова впиваюсь им в манящий горизонт.

Там за этими стенами бескрайние поля. Жёлтые и ровные. Будто с картины какого-то живописца. Идеальные. За ними, неподалёку скалы, виднеется кусок бледно-голубой глади. То ли река, то ли озеро так же манит, как и выход отсюда.

— Даже не думай об этом. — перехватив мой взгляд, Клинвар подаётся вперёд. — Ты умрёшь, как только сантиметр твоего тела окажется в радиусе поражения сдерживающего барьера. Сгоришь изнутри за одно мгновение.

Мне бы испугаться и понятливо кивнуть, но только… я ему не верю.

Я знаю, что я видела. Никто не горел. Он стоял близко к проходу. Сюда что-то пролетело, брошенное с той стороны, и не сгорело, как он мне тут пытается внушить. Это что-то достигло цели. Целёхонькое упало на землю, к ногам мужчины. Было поднято и спрятано в карман штанов.

Глаза невольно опускаются. Пытаюсь рассмотреть в оттопыренном кармане хотя бы что-то, что дало мне какую-то подсказку. Всё тщетно. Там может быть и кошелёк, и булыжник, и что угодно.

— А камень?

С шумом сглатываю и встречаюсь с карими глазами.

— Что камень?

— Камень пройдёт через этот сдерживающий барьер?

Клинвар не выглядит испуганным. Он совсем непохож на того, кого поймали с поличным, кто в шаге от разоблачения. Взгляд открытый. Лицо расслабленное. Движения выверенные.

Имея горький опыт замужества, я прекрасно понимаю, что мужчинам прекрасно удаётся играть роли, нужные им для того или иного. Мой муж долгое время не показывал своё истинное нутро. Что говорить о мужчине, живущем здесь, в таких условиях? Возможно, у него на кону не уличение в изменах и развод, а сама жизнь. Конечно, он будет врать как можно искуснее. Здесь нечему удивляться.

— Камень не имеет души и магической энергии. Разумеется, он пройдёт с нашей стороны.

— Почему с нашей? С их, — кивок в сторону двух обладателей ушей на затылке, — Разве не так же?

Играю с огнём. Мне кажется, мой язык совсем не умеет держаться за зубами и живёт своей жизнью, не задумываясь об опасности, которой он же меня и подвергает.

— Ну мы же пришли сюда оттуда. С той стороны пройдёт и живое. — подозрительно щурясь, выдаёт мужчина. — Почему ты спрашиваешь о таких нелепых вещах?

Не знаю, что ответить. Сказать ему, что нас сюда совсем не привели и не загнали, как он выражается? Рассказать, как мы сюда попали? Объяснить, что я вообще ничего не знаю о мирах и местах, наполненных этой их магической энергией? Я бы с радостью, вот только боязно. Не хочется снова совершить ошибку и довериться тому, кто этого не заслуживает.

— Что у тебя в кармане?

От собственных мыслей становится тошно. Не хочу больше каких-то секретов и недоверия. Не хочу подозрения. Пусть в таких ужасных условиях, пусть борясь за жизнь и выгрызая своё право на счастье и комфорт, но только не рядом с предателями и интриганами. Лучше спросить сейчас.

— Соль. — Клинвар ведёт плечом, отворачиваясь от меня.

Я слежу за его взглядом и мысленно вою.

Господи, женщина! Мы же совсем забыли за женщину!!!

— Покажешь? — напрягшись, я заглядываю в лицо мужчины и внутренне холодею.

— Ты никогда не видела соли? — ухмылка приводит в движение его растительность вокруг губ. — Хорошо.

Минута и я убеждаюсь, что в тряпичном, грязно-коричневом мешочке на самом деле кусок каменной соли.

— За что они тебе её дали? Могут дать что-то ещё? — надежда в моей груди расправила крылья. — Мы можем попросить ещё и…

— Может, мы поможем Энлии? — перейдя на шёпот, Клинвар неопределённо машет рукой в сторону женщины. — Бедняжка и так здесь долго не протянет, но не хотелось бы её просто оставлять у барьера и идти по своим делам. Или ты несогласна?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его глаза в одно мгновение оказываются на одном уровне с моими. Мне кажется, он не просто так говорит об этом. Кажется, что мой ответ имеет огромное значение.

Становится стыдно и неловко. Я ведь неплохой человек. Просто… Подозрительно это всё было. На первый план вышли мои подозрения и страхи, затмив во мне человечность и сострадание.

Если Клин не утратил в этом ужасном месте доброты и сострадания, то как я за считаные часы могла так очерстветь?

— Энлии? — закусив губу, я переспрашиваю имя плачущей женщины и делаю шаг в её сторону.

Он кивает.

— Здравствуйте… — несмело кладу руку на подрагивающие плечо и даю себе мысленный подзатыльник. Могла бы придумать что-нибудь обнадёживающее, а, кроме «здравствуйте», в голову ничего не приходит. — Э-э-э-э…

Женщина резко вскидывается и запрокидывает голову, отчего её огромные, длинные уши стремительно расправляются по бокам, как крылья бабочки:

— За что они так со мной, госпожа? Что я сделала? Отдала объедки в приютский дом? Разве это преступление? — округлое, опухшее лицо требует от меня ответов, которых, разумеется, у меня нет. Наверное, от меня этих самых ответов и не ждут, потому что Энлии прорывает: — В помойную яму или в приютский дом?! Да какая разница, истинные владыки?! — голубые глаза округляются и застывают. — Какое же это воровство? Какое хищение? Как так можно? — словно в бреду бормочет несчастная, явно не справляющаяся со стрессом женщина. — Почему владыки так несправедливы ко мне? Почему за добрый поступок я получила от тех, кому отдала большую часть своей жизни, такой приговор?

Улучив момент, паузу, между не совсем понятными бормотаниями, я выдаю единственное, что приходит на ум:

— Потому что жизнь — дерьмо... но мы с лопатой. Вставайте уже с земли, захотите сидя поплакать, мы вам табуретку предоставим. Чуть дальше. Нужно будет немного пройти, вон туда… — указываю на место, откуда совсем недавно прибежала, и выдавливаю из себя подобие улыбки. — Пойдёмте.

Клин одобрительно улыбается и помогает Энлии подняться.

Ну вот, в нашем полку прибыло. Правда, ушастых, но тоже неплохо. Во всяком случае, я теперь знаю, как выглядят эльфы. Да и в мешочке, что прижимала к себе женщина, что-то обнадёживающе позвякивает и тарахтит.

Тарелки Дэй с Лизкой не нашли. Зато нашли огромную сковороду с низкими бортами, куда и сложили четверть уже нарезанной мякоти помидора. Впрочем, Клинвар подтвердил, что в его доме посуда не водится, а та, что водится, сугубо для костра. Я готова была с ним поспорить, ведь абсолютно точно помнила, что видела на подоконнике в его кухне гору всяких кружек, но не стала этого делать. Может, он и их на костёр как-то приспосабливает.

— Мы её не прокормим… — с невозмутимым видом, Дэйвар останавливается напротив меня и кивает в сторону сидящей чуть поодаль, — на табурете, как и было обещано, — Энлии. — Да и амулетов и артефактов у меня лишних нет. Не хотелось бы мне копать для неё яму таких размеров…

Пришлось несколько раз моргнуть и потратить несколько минут своего времени, всматриваясь в лицо разодетого.

— Это шутка такая? — с сомнением в голосе тихо уточнила я, потому что по его наглой морде мне было понятно... решительное НИЧЕГО.

— Нет, не шутка.

— О чём вы говорите? — подслушивающий нас Клин тоже присоединился к отвратительному разговору. — Кого вы там уже хороните, ещё и в ямах? Мы отправляем тела на ту сторону. Здесь нет круглых сирот. Родственники имеют право не только похоронить своих близких со всеми почестями, но и получить на усопшего бумагу.

Так, стоп. У меня мозг опухать начинает.

Никто же не умер. Зачем мне эта информация? Не спорю, возможно, она мне и пригодится, — НЕ ДАЙ БОГ, — но сейчас обсуждать это…