— Я не поняла, его можно носить моей дочери или нет? — против воли в голос пробираются истерические нотки. Мне кажется, что Клинвар несколько противоречит сам себе или я его неправильно поняла сразу.

— Можно.

— Нужно.

Снова киваю и поворачиваюсь к кровати. Оба дали разрешение, послушаюсь.

Надеваю на дочь цепочку, как ожерелье, что мы плели из резиночек. Через голову, не разобравшись с застёжкой и особо не осторожничая.

— Волосики, волосики… — сонно бормочет Лизка, нахмурив курносый носик.

Приходится вытягивать волосы очень медленно, чтоб снова не потянуть несколько волосинок.

— Я осторожно, солнышко моё. — шепчу, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

— Уже пора вставать? — не размежая век, недовольно вопрошает.

— Лучше поспи ещё, радость моя.

Не представляю, что я ей скажу, когда она увидит, где мы оказались. Понятия не имею, как смогу ей объяснить хотя бы половину из того, что с нами произошло, пока она спала. Я стану для неё врагом на какое-то время… Потеряю доверие своей дочери.

Ай да гори оно всё огнём! Свалю всё на королеву! В конце концов, это не такая уж и ложь. Из-за неё же мы здесь оказались. А вот детали, пожалуй, опущу.

Только непонятно, что мы будем есть и как вообще жить.

Чувствую, как в уголках глаз выступают слёзы. Самое время наконец-то разреветься и дать волю эмоциям, но у меня получается заткнуть занудный голос моего внутреннего негативщика.

Разберусь! Со всем разберусь! Я вообще не имею права не разобраться со всем этим. Пять минут назад я думала, что моя дочь умрёт, мне об этом сказали в весьма равнодушной форме…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Почему это я сейчас расклеилась? Нормально всё у нас будет. Может, даже очень хорошо у нас всё будет.

Лизка разворачивается и быстро засыпает. Её личико расслабляется, а дыхание вновь становится равномерным.

Убираю руку с головы дочери и оборачиваюсь.

Поразительно, но я даже не слышала, как мужчины покинули дом.

Комната пуста. Дверь осталась незапертой. Бардак, горы барахла, грязь и только мы вдвоём.

Мне неймётся.

Наверное, сейчас я понимаю тех, кого раньше считала одержимыми. Бывает, что люди добиваются какого-то успеха или развивают какой-то навык, неустанно говоря о нём, демонстрируя и ставя на первое место. Как одержимые, они посвящают этому всё своё время, будто просто не могут остановиться.

…кажется, то же самое происходит и со мной.

Бесшумно добираюсь до двери, выхожу на улицу, крадусь вокруг деревянного, немного покосившегося домишки и останавливаюсь в нескольких метрах от пологой горы.

Хотела огород? Получай.

Больше похожий на длинную могилу, участок земли перерыт или перекопан. В три ряда пробиваются какие-то ростки, с синеватым оттенком на кончиках. Чуть дальше, метрах в пяти, там, где обрывается именуемый мной участок огородом, краснеют маленькие кругляши.

Помидоры, что ли?

Двигаюсь в сторону чего-то уродившего и прислушиваюсь к звукам этого места.

Очень тихо. Слишком тихо.

Пугающая тишина придаёт ускорения. Сердце грохочет, разбавляя нервирующую меня тишину, а глаза изучающе щурятся.

Ну точно, помидоры. Черри, скорее всего, уж больно маленькие.

— Эх, ладно, была не была. — срываю красный кругляш и разламываю его в руках.

Запах свежего помидора бьёт в нос. По ладоням струится сок, щекоча кожу и радуя.

На всякий случай кладу одну половинку в рот, боязливо покатав её на языке.

— Хм… И правда, помидор. Интересненько… — жуя, я отхожу от этого места и присаживаюсь на корточки. Вторая половинка помидорины отправляется вслед за первой. Отчего-то её очень жалко выбрасывать, учитывая скромный огородный участок Клинвара. — Ну что, попробуем собрать урожай раньше времени?

Пресвятая клубника, что это?

Едва успеваю выдернуть из земли, мигом ставшей горящей лавой, руки, как в меня врезается толстенный стебель, резко взмыв вверх.

«А как же помидоры черри?» — визжат остатки моего здравомыслия.

На помидоры это недоразумение походит меньше всего. На пальму какую-то — походит. На помидор — нет.

Да и пальмы из кустиков с помидоринками странные вышли. Толстый и прямой стебель, в обхват моих рук, переходящий в ажурные листочки аккурат над моей головой. Ещё выше и вовсе смотреть страшно…

Огромные, идеально круглые, с коричневыми тонкими бороздами красные плоды не внушают никакого доверия.

— Я, вообще-то, себе куст с помидорами представляла, а не дерево! Это не по правилам. Нечестно. — прижав к груди покрасневшие и зудящие ладони, я решительно отгибаю первый стебель.

Спешу покинуть эти джунгли на минималках, пока меня здесь этим помидором-переростком не прибило. И так плечо ноет. Как бы этот "стебелёк" мне синяк ни оставил, что уж говорить о голове и помидорах, прости господи. С моим-то везением, даже если не убьёт, то захлебнусь в соке.

Жмусь к стене дома и, пригнувшись и ссутулившись, упрямо двигаюсь уже знакомым маршрутом.

Я не я и хата не моя. Хата и правда не моя, а вот доказывать, что я не имею никакого отношения к распоясавшейся рассаде, мне решительно не хочется.

Стоит поторопиться.

Огибаю стену и ускоряюсь. Джунгли позади. Место преступления покинуто. У меня непременно всё получится. Огибаю ещё одну. Делаю шаг к приоткрытым дверям, которые я нарочно не закрывала плотно, и почти хватаюсь за выпирающий обломок доски, служащий дверной ручкой, как слышу сбоку громкое: «Стоять».

— Я по маленькому ходила! — вряд ли это вообще я кричу.

Очень странно на меня последнее время паника и страх действуют. Никакого шаблона. Одни сюрпризы. От себя же.

Испуганно оборачиваюсь и упрямо поджимаю губы.

А ничего они не докажут! Подумаешь, у дверей поймали…

Около минуты ничего не происходит. Я смотрю на Клинвара и раздетого, которые в нескольких метрах от меня остановились, задрав вверх головы, и готовлюсь стоять на своём до последнего.

В конце концов, я не знаю, что это за место и какие здесь живут люди. Да, наш спаситель говорил, что сюда вроде бы как давно уже преступников не отправляют, но, на минуточку, это всё-таки тюрьма.

Откуда мне знать, что я с Лизой буду в безопасности, когда о моих садово-огородных талантах узнают?

— Ничего себе ты пис… Нужду справляешь. — ошеломлённо тянет ряженый, медленно поворачивая голову в мою сторону.

Что? Куда они смотрят, вообще?

Делаю шаг к ним, а мозг тут же отправляет сигнал бедствия.

Вот это я дура. Вот это я…

Едва не спотыкаюсь, осознав, что томатные джунгли-то перемахнули высоту покосившегося домишки и прекрасно видны мужчинам.

Озноб пробивает тело. Я не просто попалась с поличным, я ещё и опозорилась.

Господи, как же стыдно. Это они теперь будут думать, что я помидоры мочеиспусканием выращиваю… или ещё чего похуже.

Стыдоба какая.

— Не понимаю, о чём ты. — кое-как выдавливаю из себя, не узнавая собственный голос — хриплый, слабый и протестующий. — Куда вы смотрите? — нахожу в себе силы встать рядом с Клинваром, так и не оторвавшего взгляда от помидорного буйства, и театрально прижимаю руки к щекам. — Ничего себе. Это разве здесь росло, когда мы сюда шли?

Хочется провалиться сквозь землю. Награда за худшую женскую роль, определённо, моя. Я вне любой конкуренции. Понимаю это, а ничего с собой поделать не могу. Признаться страшно.

— Не знаю, что здесь росло, когда вы сюда шли, — зло выдыхает разодетый, — Но когда мы уходили, твои руки были в порядке.

Что я там говорила о награде за худшую женскую роль? Так и быть, забираю ещё и награду за тупость.

…может, поэтому я никогда и не совершала никаких преступлений? Куда мне, мозгами не вышла.

С промедлением убираю руки от лица и прячу их за спиной. Взгляд спотыкается о пламя в глазах ряженного и уносится, моля о помощи, к тому, кто нас с дочерью уже спасал.