Нейтан кивнул.

– Всё сходится, – сказал он. – Лайда, вы… Вы не представляете, как помогли моему расследованию.

– Разве вы ведёте расследование? – подняла брови мать Эдвина.

– Да. Частное, – кивнул Нейтан. – Ведь для вас почему-то не секрет, кто я. Вы не боитесь меня. Вы ждали, что я приду. Так почему удивляетесь словам про расследование?

– Кое-кто обмолвился мне, что она вам нравится, – сказала Лайда.

– Я едва не умер, когда узнал, что она убита, – сказал Нейтан, не слишком удивляясь «кое-кому»: вернее всего, то был Магот. – И представьте мое удивление, когда в мой участок явился некто с её глазами, с её памятью, кто-то настолько же похожий на неё, насколько даже родной брат не был бы похож… Но только он – мужчина, не женщина. И утверждает, что является Эдвином Эдвертоном, однако… Скажите, ваш сын хромал после ранения в ногу?

– Ещё как, – кивнула Лайда, – ему две операции не помогли, и даже маги не избавили от хромоты: сильно повреждена мышца.

– Вот! А у Эдмунды были совсем другие раны. Спору нет: серьёзные. Не отказался бы от выписки из дела о её гибели, но уверен, что все, чего ей не хватает, осталось там, на месте, и названо в отчёте «фрагментами тела».

– Так и есть, – Лайда снова кивнула и закрыла глаза. – Та девушка, которая притащила Эду на себе, была залита её кровью. Удивительно, что при таких потерях Эда все-таки не умирала…

Нейтан чуть нахмурился.

Да, удивительно. И есть только одна магия на свете, способная на то, чтобы вернуть человека с того света или дать ему ещё немного времени, чтобы задержаться на этом. Вопрос только, зачем это мертвителю. Обычно они просто страдают от своего страшного дара и постепенно скатываются во тьму. Озлобленные, безумные, неспособные противостоять самим себе…

А ведь девушка была в перчатках…

– Это всё очень и очень странно. Как и то, Эдвину удалось вселить свое сознание в жестянку-Магота, – сказал он.

– В его разбитом теле это сознание чувствовало себя скверно, – пожала плечами Лайда. – Эд хотел помочь кузине и, чего уж там, очень хотел не просто убить Уолтера – уничтожить его полностью.

– И вы тоже в деле, – кивнул Нейтан.

– И мы с Фаднором тоже в деле, – согласилась Лайда.

И начертила в воздухе легчайший, еле видимый знак. Незнакомый Нейтану, но, по-видимому, что-то из арсенала магов-чинильщиков.

– Так мы держим связь с Эдвином, – сказала она. – С тем, который Магот. Нечасто, но можем связаться. Магот и предупредил меня о вас, Нейтан. А Фаднор давно снабдил все механизмы в пределах досягаемости Уолтера своей магией. Так что мы следим за ним, а он…

– А он не маг и не видит чужой магии, – хмыкнул Нейт. – Хорошо придумано.

– Он не дурак и проверяет с помощью друга! Но все равно часто один пользуется то артефактами, то машинами – и попадает в поле нашего зрения.

Нейтан покрутил в руках карандаш и тихо, но яростно спросил:

– Лайда, но как у вас хватило терпения? Я только представлю, что встречаю этого типа на улице, и мне уже хочется разорвать его на куски. Я любил Эдмунду. Но ведь вы любите Эдвина не меньше, да и она – ваша племянница.

– Вот именно поэтому мы и терпим, – сказала Лайда. – А вы как думали, Нейтан? Эдвина, быть может, ещё можно спасти. Но если он хоть жестом покажет, что подозревает Уолтера? Тогда Эд не проживёт и недели. А Эдмунда? Она никогда не сможет даже приблизиться к матери и намекнуть, что жива. Это справедливо?

– Это бесовски несправедливо, – подтвердил Нейт.

Прощаясь с Лайдой Эдвертон, он попросил её держать их разговор в тайне от сына и племянницы.

Пусть думают, что он по-прежнему блуждает среди их тайн, как в тёмном лесу. Пусть не переживают понапрасну.

Море нынче было спокойное и красивое. И оказаться на берегу в одиночестве оказалось на редкость хорошо. Можно было подумать, ни на что не отвлекаясь. Эдмунда только что окунулась в тёплые мелкие волны, с некоторой опаской и трудом преодолев линию прибоя. Здесь, на отмели, она расслабилась и позволила воде укачать её… а заодно отпустила по волнам нанесённые на тело знаки. Ночное небо миллионами маленьких ласковых глаз взирало на искалеченное, почти обнажённое тело. Пунктиры рубцов, чуть мерцающая магия на месте вживления металлических суставов, стальная рука, которую по-хорошему следовало бы поберечь от солёной воды… Но как же хорошо было немного расслабиться, забыть о боли, терзающей душу и тело! А руку можно облечь в защитный кокон и, если что, потом вычистить и смазать.

Затем Эдмунда выбралась на берег, накинула поверх мокрого белья форменную рубашку. Посидеть вот так ещё немного. Побыть собой – на прощание, пока Магот не возьмётся за иглы.

Поблизости от неё вдруг заскрежетало, засипело и заскрипело: явился Боб Магот, встал поблизости. Медленно втянул ноги внутрь тела, чтобы сделаться пониже – вроде как «сел». И сказал:

– Тебе пора открыться им.

– Нет, рано, – ответила Эдмунда. – Ещё слишком рано. Роу Квейн будет вынужден арестовать меня и отправить в столицу на казнь.

Тихое шуршание песка под босыми ногами – и место справа от Эдмунды заняла Рава.

– Ай, ты зря не доверяешь роу Квейну, – сказала она. – Он порядочный человек.

– Именно потому, что он порядочный, он и будет вынужден это сделать, – буркнула Эда. – Нет, нам надо довести это дело до конца, да, Магот?

– Эдвин, – скрипнул автоматон.

– Ты уже всё рассказал Раве?

– Не вижу смысла скрывать. Рава наш друг. Мой друг.

Эдмунда помолчала, глядя перед собой – в ночное небо и ночное море. Накинутая на влажное тело рубашка стала вдруг тяжёлой, липкой, Эду зазнобило. Наверно, надо было идти в дом… Но она медлила.

– Ты помнишь, о чём мы говорили с месяц назад, Эд? – спросила она.

– Да вроде как, – неохотно ответил Эдвин.

– Ай, а я не помню! – всплеснула руками Рава.

– Ты и не можешь помнить, тебя там не было, – проворчала Эдмунда.

– Кто разучился смеяться – разучился любить жизнь, – назидательно изрекла Рава, – так говорят.

– Я не разучился, – буркнула Эдмунда. – Магот, ты мне нужен.

– Вижу. Ты стёрла все знаки.

– Нанеси их заново, – сказала она. – Нанеси по-настоящему. Мы говорили о том, что если меня кто-то разгадает, то придётся сделать татуировки. Так вот, пора настала.

– Эда.

– Не надо, Эдвин. Ты же понимаешь: мы его поймаем на горячем и потом он умрёт. Но только это не спасёт меня.

– Мы выбьем из него признание, – сказал автоматон. – Об этом мы тоже говорили.

– Я не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее, – призналась Эдмунда. – Это самая слабая часть плана. Выбитые признания нельзя считать истиной. Выбить из человека можно всё, что хочешь.

– Дурь можно выбить из человека, – встряла Рава. – Но тут сестра твоя права, Эдвин…

– Пока что называй нас как обычно, – заметила Эдмунда. – Боб и Эд. Пожалуйста! Случайно нас выдашь – и будет ещё хуже, чем сейчас.

– Сейчас ещё не так плохо, – махнула рукой Рава. – Ты просто слишком… Слишком устала и больна.

Эдмунда многозначительно молчала.

– Ты устал и болен, Эдвин, – отчеканила Рава, причем почти без акцента. – Тут и дело с мертвителем сложное, и твои собственные переживания непростые. Но иногда, чтобы не сойти с ума, надо не сложно. Надо как проще и как легче!

– Что ты имеешь в виду? – спросила Эдмунда.

Ей показалось, что Рава перескакивает с одного на другое, но нет: она тут же пояснила свою мысль, прерванную суровым молчанием Эдмунды.

– Эдвин прав, – сказала она. – Напрямую выбивать ничего не нужно. Позволим ему всё сделать самому. Пусть сам выкопает свою могилу, сам завернётся в погребальный шёлк и сам зароется в землю. Так говорят!

– Это по-твоему как проще? – удивился автоматон.

– Ай, – в раздражении сказала Рава. – Пойдем в дом, я всё расскажу.