— На ней кулон, — обратился к Луану Эйсон, подхватываясь со своего места навстречу отцу. Подобострастность, собачья преданность и бессильная ненависть — вот что переполняло рыцаря сейчас. — Она его прячет, но я успел заметить. Это значит…

— Я знаю, что это значит, — отец убрал ткань, закрывавшую нижнюю часть лица на манер шарфа, и повернулся ко мне. На меня вновь нахлынуло это душераздирающее чувство, будто я внутри чудовищного миража.

Я смотрела на главного злодея, а видела отца. Видела отца, но умом понимала, что передо мной тот, кто пытался меня убить. Один — близкий, родной, другой — далекий, чужой.

Можно ли было как-то соотнести эти две сущности — заботливого родителя и безжалостного демона? Наверное, да, но я не знала, как это сделать.

И не сойти с ума.

— Папа, — вырвался вздох, будто бы совсем не мой. И что-то в моей голове будто бы раздваивалось.

По щекам бисером покатились горячие слезы, которые я смутно осознала лишь, когда все лицо стало мокрым.

Сократ, затаившись у меня на руках и сжавшись в маленький пушистый комок, притворялся, что его здесь нет.

В ответ на мои слезы жесткое лицо Луана исказилось в гримасе раздражения.

— Ты не должна была здесь оказаться. Ты не должна была покидать свой дом.

— А где он? — горько усмехнулась я. — Дом-то?

— Там, где мы были одной семьей, — последовал ответ.

— Кажется, мы никогда не были одной семьей, — продолжила улыбаться я, чувствуя, как внутри все ломается, трещит, рассыпается и разлетается на холодном ветру. — Потому что… ну, знаешь, в нормальных семьях родственники обычно не пытаются убить друг друга.

Луан вздохнул. Отрешенно, грустно, почти по-человечески.

— Мира, ты моя дочь. Чтобы ни случилось, ты была и всегда будешь моим ребенком.

— Ну да, конечно, — скривилась я от боли. — А мама всегда будет твоей женой. Ты забыл это добавить для пущего эффекта.

— Считаешь меня чудовищем? — холодный вопрос, ответ на который все равно ничего не изменит.

— А ты сам себя считаешь чудовищем? Ты убил мою мать!

— Нет, не убил. Я мог бы её убить, но не сделал этого. Потому что я люблю твою маму. Люблю спустя столько лет и даже после всего, что она сделала. Думаешь, я не знаю, что она общается с тобой? И что пытается помочь племяннику в войне со мной? Я позволяю ей все это!

«Позволяю». Это слово заскакало в моей голове как запущенный тенистый мячик, отскакивающий от стенок черепа, и при каждом ударе вызывающий протяжный воющий гул.

«Позволяю».

— И как часто, — голос не предал меня, но чтобы удержаться на грани я потратила столько сил, что потемнело перед глазами, — ты ей позволял? Как часто моя мама, с которой я разговаривала, на самом деле была моей матерью?

— Только тогда, когда я давал ей возможность говорить, — высокомерно вскинул подбородок Луан, одним этим движением напомнив мне Сатуса и вновь заставив вспомнить, что они ближайшие родственники.

Семья.

— Значит, не часто, — с тоскливым смешком сделала я вывод.

— Нет.

— А в остальное время ты говорил за неё сам. Неужели твое влияние на неё настолько велико?

— Не меньше, чем влияние принца на тебя. Всю прелесть брака с племянником тебе только предстоит испытать. Я пытался донести до тебя нужные мысли устами матери, потому что не мог сказать прямо, но ты меня не услышала.

— Так, это ты оставил ту надпись на холодильнике?

— Да. Мира, — его грудь тяжело поднялась и опустилась, практически западая. — Ты не видишь всей ситуации… А то, что видишь — видишь не правильно. На твоей матери до сих пор мой брачный кулон. Когда все закончится, я верну её, и она вновь будет моей женой.

— Кулон? — моргнула я, прикасаясь к своему собственному. А потом до меня дошло и все остальное. — Вернешь?

— Твоя мать в заточении, но она не умерла. Или, по крайне мере, не умерла окончательно, — сдержанно пояснил Луан. — Когда я займу трон Аттеры, вы обе будете рядом со мной. Пусть ты не моя по крови, но ты моя по духу. Я — твой единственный отец и всегда им буду. И именно ты станешь моей наследницей.

— Чего?! — завопил Сократ так громко, что я аж подпрыгнула. Но едва его душевный порыв состоялся, как кот замер, словно бы только сейчас осознав, что сделал, захлопнул рот и поглубже зарылся в мои распущенные волосы.

— Сократ, твое присутствие начинает утомлять, — лицо отца, которое стало еще красивее, когда с него стерли несуществующие отметины прожитой жизни, подсветила улыбка, в высшей степени благопристойная. Улыбка аристократа, привыкшего к тяжести короны на своей голове.

Я ощутила, как маленькой тельце у меня под ладонями окаменело, когти впились в кожу, а длинные усы мелко-мелко задрожали, щекоча шею.

— Не смей его трогать, — смело заявила я, закрывая кота руками, пытаясь полностью заслонить собой. — Он — мой хранитель. И идет со мной в комплекте.

— У тебя чуть ли не в каждом мире по хранителю! — рявкнул на меня Эйсон, наблюдавший за нашим диалогом со стороны. — Не слишком ли много?

— Она не виновата, — небрежно перебив названного сына, сказал Луан, распахивая края накидки. Я успела заметить, как в черных наслоениях одежды мелькнула рукоять меча. — Духи сами её находят и хранителями становятся по собственной воле, верно, Сократ? Ладно, пусть твой кот живет. Пока. Но с мальчишкой я таким великодушным не буду.

— С мальчишкой? — запнувшись переспросила я.

А потом поняла.

Кажется, его присутствие я почувствовала раньше, чем увидела глазами. Не знаю, сработала ли это магия брачного кулона или что-то другое, но я в один миг поняла, что вот он, рядом.

Игривый ветер окутал меня, взъерошив волосы, донося аромат. Его аромат, прозвучавший как безмолвная невысказанная поэзия, как отпечаток впечатления, проникшего глубоко в сознание.

А потом из-за стены серого тумана, быстро поползшего еще дальше вверх плотной магической стеной, вышагнули двое.

Сильный, суровый, массивный Кан в рубашке, которую кто-то будто покромсал ножами, оставив обрывки болтаться. И более гибкий стройный принц, который даже не потрудился накинуть что-то поверх обнаженного торса, сохраняющий на лице выражение веселой непринужденности.

Я невольно залюбовалась им, настолько, что почти утратила связь с реальностью. Но звук вынимаемого меча из ножен заставил встряхнуть головой.

— Мышка, — останавливаясь и жестом останавливая Кана, протянул Сатус, глядя на меня без нежности и радости, но зато с обещанием отомстить за все. Его глаза говорили: «ты знала о последствиях, но все равно пошла против меня». И меня накрыло ощущением вины и предательства. И все же… он не отрекся от меня. Протянув вперед руку, он позвал: — Иди ко мне.

В его голосе вибрировала энергия господства. Энергия, способная отстаивать и защищать то, над чем властвует.

И я подчинилась, сделав первый шаг к нему, и сразу же готовая сорваться на бег, но меня настиг окрик отца.

— Мира, стой!

Дернув к себе, отец обнял меня, как обнимал раньше, когда я была совсем маленькой, и заговорил, целуя в макушку.

— Мира, он тебя не любит, он никого не любит, — я хотела сказать, что чья бы корова мычала, но не смогла разжать зубы, которые стиснула так крепко, что услышала, как стирается эмаль. — Все, что ты знаешь, все, во что ты веришь — ложь. Как настоящий демон он знает, что силен только тогда, когда больше не будет никого, кто сможет его победить. В тебе то, что ему не хватает, но, девочка моя, это не любовь. Что угодно, но только не любовь.

Я сморгнула горячие слезы, прокатившиеся вниз и упавшие на складки отцовской одежды, а после подняла больные глаза ему навстречу и спросила:

— Разве не тоже самое ты сделал с мамой?

Отец запнулся и замолчал.

— Да, — выдержав паузу, подтвердил он с холодной суровостью. — И поэтому я знаю, о чем говорю. И не хочу, чтобы тоже самое случилось с моей дочерью!

Шмыгнула носом, отерев лицо ладонью и прогундосила, чувствуя, как Сатус неотрывно сверлит взглядом мой затылок: