— А ту книгу, которую ты мне показал тогда, в библиотеке, — напомнила я, разглядывая свои ноги, — ты еще назвал её сборником старых сплетен.

— Она вышла из-под пера одного старого бродяги, который когда-то был великим магом, но сошел с ума к концу своего существования. Он был знаком с Шай-Леей и включил в свои примитивные записки, которые были потоком бреда свихнувшегося, но временами прозревающего старика, отрывки из её предсказаний. Совершенно бездарно, надо сказать. Из него вообще был паршивый словослагатель. На самом деле, в тот день, когда мы отправились в библиотеку, я хотела показать тебе не книгу. Книга была всего лишь предлогом. Я хотел показать тебе себя.

— А рисунок? Откуда в книге оказался рисунок с изображением моей мамы?

— Скорее всего, тот же самый бродяга набросал её мини-портрет со слов Шай-Леи. Вещунья хоть и была немощна физически, но памятью обладала отличной. А твоя мама ничуть не изменилась с тех далеких пор.

— Зачем же ты отправил меня к Элиоту? — я не хотела на него смотреть, но его взгляд чувствовала отчетливо.

— Хотел проверить, сделаешь ли ты то, что я прикажу. И как долго будешь сопротивляться, — признался Сатус. А мне показалось, что он и сейчас продолжал меня проверять.

— Получается, Шай-Лея знала, что мы встретимся?

— Думаю, Шай-Лея знала не только это. Она знала, что есть то, чего не избежать даже при большом желании. Фатализм — штука интересная.

— Я спрашивала о другом. Знала ли она, что мы встретимся и не поэтому ли попросила создать тот рисунок? Ведь если бы не он… возможно, ничего бы и не было.

— Ты бы все равно в меня влюбилась, — дерзко и уверенно заявил принц. — С ним или без него.

Я вскинула голову.

— Почему?

— Потому что я так захотел.

— Думаешь, мы — «судьба»? — спросила я, и боясь честности, и испытывая потребность в ней.

— Думаю, мы — «испытание», — ответил демон. Сделав шаг, он будто бы перетек из одного состояния в другое — из спокойствия в боевую готовность. Потянувшись ко мне, он положил руку на мое лицо, погладив. А после коснулся губами виска, так отчаянно нежно, что я едва не зарыдала. В горле пересохло, в груди все содрогалось.

Вырвавшись, я пошла прочь, хотя больше всего на свете в этот момент желала, чтобы он продолжал держать. Пусть больно, пусть против воли, лишь бы держал и не отпускал, потому что сейчас ни в одном из миров для меня не было места. Не было прибежища, где я могла бы спрятаться. Не было ничего, за что могла бы ухватиться, чтобы выстоять.

А он…

Когда мы не воевали, пытаясь укусить друг друга посильнее, он так уютно, в охапку обнимал, заслоняя собой все беды и обиды. В его объятиях можно было утонуть. И я хотела утонуть конкретно сейчас, а вместо этого убегала испуганным зайцем, слышащим за спиной клацанье голодных челюстей и не понимающим, то ли действительно волк, а то ли мерещится.

И когда мне показалось, что я сумела убежать, пусть даже убегала я от себя, в спину полетело заклятье, ударив выше поясницы так, будто по мне выпустили с десяток стрел.

Я споткнулась, запутавшись в собственных ногах и в подоле платья. Меня неумолимо повело в сторону, но на этот раз темнота магического сна почему-то догнала не сразу. Возможно, потому что таков и был его замысел.

— Когда ты так себя ведешь, — заговорил Сатус, — мне нестерпимо хочется продемонстрировать силу. Заставить тебя испытать это… когда моя сила направлена на тебя.

Я лежала на кровати, бессильно вытянув вдоль тела руки и ноги. В голове неприятно гудела пустота, как будто изнутри я была совершенно полой. Не знаю, сколько времени я провела так, складывая и раскладывая мысленные образы на составляющие, которые были похожи на бесполезные огрызки, потому как совершенно не желали образовывать хоть что-то связное, цепляющееся друг за друга, как звенья одной цепи. Я вспоминала, представляла, фантазировала, приплюсовывала и отнимала, делила и умножала. И все же у меня никак не получалось найти выход. Не получалось ускользнуть в межпространство, где нет никого и ничего, не получалось даже создать прореху в ткани пространства, и я была уверена, что к этой моей временной магической коме был причастен принц. Сатус сказал, что я не смогу покинуть Аттеру без него, и оказался прав, моя воля не могла преодолеть его, хотя пыталась я без остановки с того момента, как он вернул меня обратно во дворец.

А потом что-то произошло, возможно, это мое желание удрать в какой-то момент стало настолько жгучим, что прожгло какой-то стопор, некие механизмы, сдерживавшие магию у двери.

Я увидела, как призрачный покров, вспыхнув, начал расслаиваться, словно опаленная на огне пленка. Это выглядело очень необычно, не так, как завеса исчезала обычно, когда её снимал Сатус, и напомнило тот единственный случай, когда Кан попытался помочь мне с моей силой.

Я села, откинула одеяло и с подозрением оглядела спальню, ощущая подвох и будто бы пытаясь разглядеть его в окружавшей меня пустоте, которая продолжала сохранять безмолвие, как ей и было положено.

Поборов нерешительность, я спрыгнула с постели и приблизилась, стараясь шлепать голыми ступнями как можно незаметнее. Почему-то казалось важным сохранять тишину. А прямо передо мной на уровне глаз трепетала поврежденными краями пелена.

Уцепившись за разрыв, я ощутила под пальцами что-то очень тонкое, хрупкое, почти невесомое, будто тончайшая ткань, натянутая на жесткий каркас. Задумавшись на мгновение, я подчинилась интуитивному порыву и дернула на себя. Полотно с тихим стрекотом начало расходиться, распарываясь поперек одновременно с двух сторон. И я просто нырнула в эту образовавшуюся дыру.

Мои босые ноги, чувствительные к каждому даже самому мелкому камушку ступили на край верхней ступеньки, едва не сорвавшись опасно вниз. Я опустила взор и увидела крутыми витками выстилающуюся вниз лестницу, черную, как сама ночь и вылепленную из этой ночной мглы. Почему-то я не удивилась, наверное, после всего пережитого мне было все равно, куда идти. Главное — уйти подальше. И я начала спуск, который окончился очень быстро и весьма неожиданно. Несмотря на то, что сама лестница на первый взгляд казалась бесконечной.

Не успела я преодолеть и десятка ступенек, как она сократилась, стянувшись как детская пружинка, и передо мной появился пол, отлитый из той же осязаемой тьмы. Черный обсидиан, на поверхности которого то тут, то там появлялись изумрудные вспышки был завораживающе прекрасным, и все же, он был результатом магии, одним сплошным колдовством, из которого сотворили и две полуночные покатые стены, и потолок, который одновременно казался и близким, и далеким, как само небо, лишенное звезд.

Я сделала первый шаг и вскрикнула, напоровшись на край чего-то режущего. Покачнувшись, попыталась отступить, но это оказалось невозможным. Лестница исчезла, а вместо неё позади меня выросла еще одна глухая, непроницаемая стена, которая, сколько я её не щупала, скользя пальцами по отполированным кирпичикам, не хотела пропускать обратно.

Чувствуя, как что-то острое продолжает втыкаться в ногу, распарывая кожу и погружаясь глубже в мягкие ткани, я аккуратно подняла ступню и увидела несколько резанных ран, из которых сочилась кровь. А на том месте в полу, куда я так неосторожно наступила, сверкал чистейшими отполированными срезами небольшой островок стекла. Прозрачные обломки густым лесом торчали вверх, часть из них была уже испачкана моей кровью. Решив проверить свою догадку я ступила чуть наискосок, используя ногу, которая и так была повреждена, касаясь кончиками пальцев пола там, где он казался пустым и безопасным. И сразу же еще более густое скопление битого стекла, заискрившегося над чернотой, вонзилось в кожу, легко и беспрепятственно нанося новые раны.

Охнув и зажав самой себе рот, я отпрянула, с ужасом глядя на смертоносный пол и понимая, что оказалась в ловушке, путь из которой был только вперед, в непроглядную ночь, без возможности избежать поджидающее меня орудие изощренных пыток.