Я его ненавидела. Ненавидела за то, кто он, какой он, каким был и каким будет. Ненавидела за то, какой он делал меня.

Я поняла, что хочу одновременно двух противоположных вещей — чтобы он был рядом, смотрел на меня, говорил со мной. В этом мире или в любом другом. И одновременно, чтобы судьба позволила нам разойтись по разным дорогам, которые никогда не пересекутся.

Мне было плохо. И с ним. И без него.

И я видела, что его эмоции были созвучны моим.

Мы оба сходили с ума.

Я боялась его. Боялась его чувств. Боялась себя. Боялась всего того, что уже появилось между нами. И как бы я ни притворялась, но не могла не признать — наша обоюдная ненависть, как и незваная, нежеланная любовь никуда не исчезнут.

Потому что было уже слишком поздно.

— Я спросил, о чем ты думаешь? — шепотом напомнил Сатус, не отрывая немигающего взгляда от моего лица и не давая мне возможности ускользнуть от требовательных черных глаз.

— Думаю о том, что хочу попробовать, — покорно ответила я, указывая на черные полные виноградные ягоды. — Но нельзя.

— Нельзя? — вскинул брови демон. Его лицо несколько смягчилось, руки потеплели и даже губы будто бы изменили свой цвет, став ярче, насыщеннее. — Почему?

Он придвинулся еще ближе, хотя казалось, что ближе было просто некуда. Еще чуть-чуть, и он коснется моей груди, затянутой беспощадным жестким корсетом, бывшем частью черного платья. Его меня вынудили надеть перед тем, как длинными пустынными переходами, будто во всем императорском поместье остались только мы, вывести из четырех стен наружу.

— У нас есть легенда. Про Персефону и Аида, — начала рассказывать я. — Аид был богом царства мертвых, а Персефона — богиней плодородия, богиней жизни. Аид случайно увидел Персефону, бредущую по дикому лугу и влюбился с первого взгляда. В тот же день он похитил её и увез в свое вечно холодное, темное, мертвое царство. Деметра, мать Персефоны, бросилась к Зевсу, верховному богу, который был правителем над всеми ними, и попросила вернуть дочь. И тогда Зевс сказал, что Персефона может вернуться, но только в том случае, если она не успела отведать ни крошки еды в подземном царстве. Персефона не знала об этом условии, и случайно, когда была очень голодна, съела три гранатовых зернышка. Когда за ней пришли, было уже поздно. Персефона стала частью мира мертвых. После долгих просьб и слез, Аид сжалился над своей любимой и позволил ей проводить ровно половину от годового цикла с матерью, но оставшееся время она обязана была быть рядом с ним. Так и повелось, половину дней Персефона была богиней жизни, а вторую половину — богиней смерти. И сама жена Аида обрела двойственный лик. Прекрасная дева подле мужа-похитителя, ни живая, ни мертвая. Чужая для тех и для других…

Когда я замолчала, лицо Сатуса изменилось. Он больше не наслаждался ситуацией. Если бы я верила хотя бы в теоретическую возможность напугать его, я бы решила, что он испугался.

— Мы должны продолжать, — отрывисто проронил Сатус, отвернулся и вышагнул из круга. Мне осталось лишь наблюдать за мужской спиной, подчеркнутой идеальной талией, плавно переходящей в узкие отточенные долгими тренировками бедра и длинные ноги.

Не любоваться им было практически невозможно.

Я тяжко вздохнула и потерла уставшие глаза.

— Не расслабляйся! — прикрикнул он, замирая на прежней точке, откуда наблюдал за моими мучениями с раннего утра. — Давай еще раз!

— Я больше не могу, — простонала я, роняя руки.

— Можешь, — отрезал демон. — Ты должна открыть проход, войти в межпространство, и выйти здесь же, но за пределами круга. То есть, переместиться всего на пару шагов в четко определенных пределах. Это не так сложно. Ты делала подобное раньше и вполне справлялась.

— Знаю, — процедила я сквозь зубы, — но почему-то перемещаться на большие расстояния гораздо проще, чем на малые.

— Чушь, — проигнорировал жалобы парень, рассматривая меня с видом строгого учителя. — Ты просто не хочешь сосредоточиться. Если смогла сделать один раз, можешь и второй, и третий, и дальше по счету. Нужно лишь приложить хоть немного усилий!

— Я прикладываю! — не выдержав, крикнула я. — Ты не представляешь, как сильно я стараюсь, пока ты стоишь там и отдаешь приказы, как рабовладелец! Может быть, еще плетку возьмешь для полноты образа барина?!

Я не раз спрашивала, но Сатус так и не захотел пояснить, зачем ему заставлять меня перемещаться внутри не просто одного мира, а одного сада. Но почему-то он вновь и вновь требовал от меня закрывать глаза и пытаться войти в межпространство. И пусть даже мне не понятны были его мотивы, но я искренне хотела выполнить его желание. Хотя бы просто ради того, чтобы он позволил мне покинуть этот чертов цветочный круг и отдохнуть, желательно, лежа.

Мои выпаленные в сердцах слова вызывали кипучий отклик. Черные глаза демона вспыхнули злостью, а зубы сжались, еще сильнее обостряя линию челюсти. Я успела только начать говорить, как он уже стоял передо мной. Так близко, очень близко, нарушая все мои личные границы… нарушая вообще все границы, ломая их, уничтожая на корню.

Я инстинктивно дернулась назад, но он сжал плечи, вынуждая замереть на месте, причиняя боль и зная об этом. Прекрасно ощущая ту грань, за которой были бы уже необратимые последствия для меня, как для существа хрупкого и смертного. В этот момент он полностью контролировал и себя, и меня, и то, что мог со мной сделать. С его лица будто сдернули маску невозмутимости и теперь он показывал мне настоящего себя, того, кто был способен как на ужасающую жестокость, так и на невыносимую ласку. И то, и другое сочеталось в нем как черное и белое, смешивалось в одно, выдавая по итогу ядерный коктейль из страсти и грубости, нежности и ярости, нетерпимости и желания.

Ошеломленная этим его безмолвным признанием, беззвучным криком, откровением обнаженной души, я почувствовала себя оглушенной. Внутри что-то совершило болезненный кувырок, воздух куда-то исчез, а под ногами земля сделала несколько стремительных вращений, как если бы я вдруг оказалась внутри аттракциона.

— Ты не права только в одном, — прошептал он мне в губы, приблизив свое лицо к моему так близко, что я чувствовала аромат ветра в его волосах. — Я — не рабовладелец. Я — твой муж. И ты не имеешь права повышать на меня голос. Это опасно. Во-первых, ты выводишь меня из себя. Во-вторых, демонстрируешь полную не способность жить по нашим правилам. А это создает дополнительные проблемы. Твоя жизнь полностью зависит от меня. Я решаю, что с тобой будет и где ты будешь. Запомни это, любовь моя, и в дальнейшем подбирай слова, — почти ласково закончил он.

— Я не могу этого сделать, — всхлипнула я, чувствуя, как острое отчаяние вонзает безжалостные когти. — Я не могу управлять… этим!

Я ожидала удара, едкого замечания, грубой насмешки, чего угодно, но не того, что демон вдруг откроет для меня свои объятия. Притянув к своей груди, он положил ладони на мою оголенную вырезом платья спину.

И от тех точек, которых он касался, разбегались по телу теплые круги. Стало томно и жарко. Я захлебывалась едва выносимой лавиной эмоций, которую обрушил на меня Сатус. Он все глубже и глубже пробирался внутрь моего сердца, пытаясь заполнить меня собой. Вытеснить вообще все, чтобы не было никого и ничего, только он. Только его глаза, его руки, его запах. И его полные тонко очерченные изящной яркой линией губы, которые он облизнул.

— Значит, придется прибегнуть к проверенному способу, — проговорил он, задыхаясь. — Не шевелись… пожалуйста.

И его мягкие губы легли поверх моих.

Мир вспыхнул яркими красками, ослепительная радуга заскакала перед глазами, я будто бы оказалась внутри калейдоскопа, который кружил, переливался, завораживал, складывался и раскладывался, образуя замысловатые фигуры, которые выстилались вокруг меня непрерывным полотном.

Я не сразу сообразила, что происходит, ведь никогда ничего подобного при попытке войти в межпространство я не видела и не ощущала, но когда поняла, решение пришло раньше, чем я успела хотя бы задуматься над его правильностью. Мысленно рванувшись вперед, я попыталась преодолеть сопротивление некой силы, давящей на грудь, прямо под горло, и нащупать выход. Но практически сразу что-то ударило меня под ребра, что-то, что было не физическим, а скорее, ментальным, неосязаемом, но непримиримым, повелевающим и наказывающим.