Уперлась ладонью в стену, чтобы стоять было легче, и ощутила приятную прохладу под ладонью. Присмотрелась. На черных стенах проступили багровые капли, будто кто-то щедро оросил её кровью. Но если это и была настоящая кровь, то таковой она оставалась недолго, твердея и буквально на глазах превращаясь в драгоценные камни. Достав один из таких камушков, я залюбовалась его качеством и случайно выронила. Едва коснувшись пола, камушек растворился в воздухе, поглощенный ожившей тьмой пола.

И я сразу все поняла.

Чтобы покинуть это место я должна была пройти по усеянному стеклом полу, заплатив за проход кровью.

— Что ж, — пытаясь собраться с силами и наскрести немного решительности, пробормотала я. — Раз так, значит, так.

И, выдохнув, пошла вперед.

Стекло врезалось в ноги на каждом шаге и чем дальше я шла, тем глубже напарывалась на осколки. Кровь, я это чувствовала, лилась из порезов неостановимым потоком, щедро орошая поверхность живого обсидиана, который подставлял под мои беззащитные ступни все новые и новые порции раздробленных стекляшек.

Не знаю, сколько шагов я сделала, по ощущениям, прошла вечность, но стоило оглянуться назад, как стало понятно — мне удалось преодолеть лишь около пяти-шести метров. А сколько еще предстояло идти — непонятно, ведь впереди ничего было не рассмотреть, одна чернота, которая отступала с каждым моим приближением, но не хотела демонстрировать, что там, за ней.

Все изменилось в один момент, будто кто-то щелкнул пальцами. Возможно, так и было, потому что, как мне показалось, я действительно услышала щелчок.

И, кажется, я даже знала, кого следовало за это благодарить.

Или проклинать.

Он лежал, вольготно расположившись на разбросанных по полу подушках, вперемешку с плотными, узорно расшитыми покрывалами. Одна длинная нога была вытянута вперед, другая подогнута. Рубашка распахнута, демонстрируя грудь и живот. Манжеты свободных рукавов расстегнуты и поддернуты вверх. Черные волосы слегка спутаны, будто бы их недавно помыли и оставили высыхать. Весь его вид, расслабленная, бесстыдная поза, чуть запрокинутая голова говорили о том, что здесь и сейчас он чувствует себя прекрасно.

Отреагировав на мое появление, он чуть повернул голову и взглянул из-под лениво опущенных ресниц. В одной руке демон держал тонкий прозрачный фужер, наполненный багряным напитком, а другой… поглаживал бледное бедро обнаженной по пояс, а снизу прикрытой лишь парой кусочков сетчатой ткани девушки, сидящей рядом с ним и обмахивающей его веером.

Были здесь и другие. Все, как одна привлекающие взгляд вызывающей яркой надменной красотой, которая была родственной красоте демонов. От них исходила тьма, они были наполнены ею, вылеплены из неё, взращены ею и готовые в любой момент вернуться в её лоно. Демоницы. Все в них кричало об этом — посадка головы, осанка, взгляды, жесты, плавные движения, а еще… ярое, выедающее, превосходящее все остальные желание угодить своему повелителю.

Или готовящемуся им стать.

Они глядели на него так, будто он был единственным источником света, воздуха, счастья, жизни. Он был для них всем, и они были готовы быть для него тем, чем они захочет. Они были готовы умереть у его ног, и он это знал. Он знал, что они выполнят любой его приказ, даже если это будет приказ убить себя, выполнят с радостью и предвкушением быть для него полезными.

Я оторвала взгляд от белокурой, как ангел, и такой же воздушно-ненастоящей, девушки, чью обнаженную грудь прикрывали густые распущенные волосы, а сама она увлеченно чистила виноград, приткнувшись по другую сторону от демона, и встретилась глазами с Сатусом, который все это время неотрывно глядел на меня.

Ждал. Молча ждал моей реакции. Кажется, ему хотелось узнать, что я думаю обо всем этом. Обо всех этих обнаженных девушках, которых я насчитала пять штук и которые окружали его, как пчелы мед.

— Как я здесь оказалась? — голос звучал глухо и не по-настоящему, будто бы не мой.

Может быть, я действительно больше не была самой собой. Я вообще не понимала, кто я теперь. Я сама себя не знала.

— Ты здесь, потому что я так захотел, — с неумолимым превосходством ответил Сатус. — Опять пыталась сбежать? Неужели все еще веришь, что получится?

— Опять кулон? — спросила я, переводя взгляд на другую девушку, темнокожую и темноволосую, по-кошачьи подобравшуюся к принцу, словно у неё были мышцы там, где у других их не было. Она запустила пальцы в черные волосы, кажется, намереваясь сделать массаж.

Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, потому что Сатус коротко дернул рукой, и девушка остановилась, грустно поникла. Многочисленные золотые браслеты на руках и ногах, и это было единственным, что прикрывало её ухоженное тело, печально звякнули. Она отодвинулась в сторону и застыла там, сидя на коленях, бессильно уронив вниз руки и опустив лицо.

— Да, — одно слово, а столько смысла. Вернее, полное уничтожение всякого смысла моего существования. Ничего своего собственного, все только его.

— Ты управляешь им мной как каким-то чертовым пультом! — рявкнула я, теряя самообладание. — Сними с меня этот поганый ошейник!

— Прости, любовь моя, но не сегодня, — ядовито хмыкнул парень. Я успела увидеть, как на фразе «любовь моя» белокурый ангел вздрогнул и быстро спрятал взгляд, а девушка с веером напряглась так, что я увидела рисунок сильных мышц, проступивших на оголенной спине. — И, скорее всего, вообще никогда.

— У тебя большой выбор на кого его накинуть, — ощетинилась я, окидывая взглядом полногрудую златовласую девушку, которая сидя в углу на золотой табуретке перебирала маленькими, почти детскими пальчиками некий струнный инструмент, который внешне напоминал что-то среднее между лирой и арфой. Щипнув струны в очередной раз она вызвала тягучий грустный звук, вспорхнувший к кронам остролистных деревьев, шумевших над нашими головами, заменяя крышу. Стволы этих же деревьев проступали сквозь стены, выпирая словно узловатые древесные вены, как будто кладку производили не считаясь с местной растительностью. Та, в свою очередь, оказалась весьма своенравной и проросла даже сквозь камень, набухло выпирая мощными корневищами и словно бы крича, что нет ничего, сильнее природы. — Так что, как-нибудь справишься. А с меня хватит!

— Ревнуешь? — губы Сатуса расплылись в ухмылке своенравного избалованного ребенка.

Я громко фыркнула, вложив всю злость и насмешку.

— Тебя? С чего бы это? Кто ты такой, чтобы заставлять меня ревновать?

Улыбка исчезла, будто призрак при пробившемся сквозь грязное запыленное окно ослепительном солнечном луче.

Поза его перестала быть расслабленной и нахальной, а глаза из легкомысленных и праздных превратились в два острых осколка льда. Я вспомнила мглистый пол, который беспощадно устилал мой путь сюда битым стеклом и окончательно утвердилась в мысли, что он был не только его творением, но и воплощением.

И самое главное — он тоже это знал.

Он знал, через что вынудил меня пройти.

А кровь все сочилась, образуя вокруг меня липкие, остывающие и от того густеющие лужицы, которые хотелось вытереть, чтобы не видеть.

— Больно? — безразлично спросил демон, рассматривая мои щиколотки.

Я пожала плечами.

— Ты же сам сказал, любую боль можно контролировать.

— Ты наконец выучила? — он был настолько поражен, что даже приподнялся, перестав оглаживать бедро своей… наложницы?

— Не было необходимости учить. Провалами в памяти не страдаю, — едко заметила я, не сумев отказать себе в этом удовольствии. — Так что, да. Я помню все, что ты мне когда-либо говорил. Каждое слово.

— Надо же, — восхитился он, но это было то восхищение, которое было скорее унижающим, чем восхваляющим. — А я думал, ты не способна обучаться.

Я оглядела его шею, горло, ключицы, не смогла остановиться и глаза потянулись ниже. Ниже ворота рубашки, под которой не было ничего, кроме самого Сатуса, вдоль лепной груди к упругому животу.