— А теперь вот прислали. Не знаю, товарищи, не знаю. Красные казаки — ценная часть наших сил, дерутся хорошо. Как бы не оттолкнуть их, как бы не обидеть… а то начали уже отдельные ретивые головы всё в станицах отбирать. В Вешенской, в Мигулинской, в Еланской… хлеб отбирают, приказали сдать оружие… даже я понимаю, что казак скорее жену отдаст, чем с шашкой расстанется.

Жадов невесело кивнул.

— Да уж… наделают делов, напекут пирогов, только потом самим тошно. Ну да ничего, наше дело — беляков сперва остановить, а потом и обратно погнать. Погнать, да в синем море перетопить.

— Точно! — подхватил Егоров. — Именно перетопить! Архиверно, как говорит товарищ Ленин!..

— А ещё более архиверно будет заняться делом, — строгим учительским голосом сказала Ирина Ивановна, да настолько строгим, что и Егоров и Жадов разом умолкли, словно нашкодившие ученики. — Товарищ начальник округа, какие части будут обращены на формирование 15-ой стрелковой? Где они находятся? Каково их состояние? Что с материальной частью дивизии, особенно — артиллерийской?

Наступило молчание.

— Правильные вопросы задает мой начштаба, — откашлялся Жадов. — Так что с формированием дивизии?

Егоров порылся в бумагах.

— От товарища Троцкого поступало указание передать вам хорошие, надёжные части… которые не митингуют, а сражаются. Такие нам самим нужны! — он усмехнулся, но усмешка вышла невеселой. — Вот, пожалуйста. 1-ый Харьковский пролетарский полк, 1-ый рабочий полк Харьковского паровозного завода, 1-ый Краснопартизанский полк… Вот, товарищ Жадов, приказы им на включение в состав вашей дивизии. Артиллерия… есть в городском арсенале сколько-то трёхдюймовок, ничего более тяжёлого не имеется, его товарищ Антонов-Овсеенко сразу же забрал…

— А пулемёты? — перебила Ирина Ивановна.

— Только «максимов» десяток. Остальное выгребли. Ждём, когда подвезут с центральных складов.

— А почему все полки с номером «1»? Непорядок ведь.

— Они хоть и по призыву, но в основе своей добровольческие. Всем хочется номер один иметь.

— Пусть имеют. Лишь бы воевали.

— А вот этот, товарищ начдив Жадов, вам и предстоит обеспечить.

Красные «полки» оказались, как и предсказывала Ирина Ивановна, в лучшем случае неполными батальонами — от трехсот до семисот штыков. Мало было обученных пулемётчиков, почти совсем отсутствовали артиллеристы. Ну, а о телеграфистах и прочем и думать было нечего.

Жадов сорвал голос, выступая с зажигательными речами, ибо все «полки» немедля принимались митинговать. Нет, не то, чтобы они были против того, чтобы «белякам под дых дать»; просто как это — на фронт да без митинга? Всё равно, что щи без хлеба или чай без сахара.

Ирина Ивановна в сопровождении дюжины проверенных бойцов питерского батальона выбивала с харьковских складов положенное снабжение, продуктовое и вещевое довольствие. К Егорову потоком текли жалобы: «…сбив замки, погрузили и вывезли шинели прошлогоднего пошива…»; «забрали все сапоги и валенки»; «начштаба-15 получила неприкосновенный запас консервов».

После всего лишь четырёх дней подобной суеты 15-ая стрелковая дивизия в составе двух тысяч восьмисот штыков, при двенадцати орудиях и двадцати шести станковых пулемётах выступила на фронт.

Штаб Южфронта в Изюме напоминал осаждённую крепость. Забрали дом городского головы, обложили мешками с песком чуть не до самой крыши, перекрыли улицы, к нему ведущие, возвели баррикады не чета харьковским, не какие-то там бочки да телеги — нет, это были настоящие, достойные баррикады, а во дворах оборудованы пулемётные точки, и наготове конная батарея.

В отсутствии пропавшего в Юзовке Антонова-Овсеенко фронт возглавил Рудольф Сиверс — совсем молодой большевик, удачно командовавший во время октябрьского переворота, а до этого занимавшийся агитацией среди солдат запасных полков. Худое, почти что измождённое лицо со впалыми, точно после долгой голодовки, щеками, чёрные усы и холодный, не по годам жёсткий взгляд глубоко посаженных глаз.

— Здравствуйте, товарищи.

Рукопожатие его было твёрдым, голос — спокойным.

— Очень вы кстати. Как говорится, дорого яичко ко христову дню.

— Товарищ Егоров нам обрисовал текущий момент… — начал было комиссар, но Сиверс его перебил без малейшего стеснения.

— Егоров в Харькове сидит, подштанники солдатские считает на царских складах! Пишет в ЦК успокоительные донесения, мол, казаки на нашей стороне, всё хорошо!.. Тьфу, пропасть, расстрелял бы его, как последнюю контру!.. Даже контру, может, и не расстрелял бы, а к делу приставил, хоть окопы рыть, она контра, что с неё взять!..

— Товарищ Егоров имеет несомненные заслуги… — вступилась было Ирина Ивановна, но и её Сиверс прервал без всяких церемоний.

— Что он вам наговорил про обстановку на фронте? Небось вещал, что всё хорошо? Что успехи у контры «незначительные»?

— Нет. Как раз наоборот, сказал, что Южармия товарища Антонова-Овсеенко угодила в окружение под Юзовкой, с трудом и потерями вырвалась из кольца…

— Вырвалась из кольца!.. — с холодным бешенством прошипел Сиверс. — Вырвалась!.. Она почти вся в плену оказалась, её командарм пропал без вести, утрачена вся артиллерия, все пулемёты, три бронепоезда; белые после этого взяли Луганск, подошли к Славянску, угрожают Сватово и Старобельску. Конные части Улагая и Келлера наседают нам на фланги, пытаются выйти отсечь нам пути подвоза.

— Но наступление…

— Наступление!.. какое, к черту, наступление, я вынужден затыкать ударными дивизиями то одну дыру, то другую!.. Казаки ненадёжны, не желают далеко уходить от дома, несколько дезертиров мы уже расстреляли. В пехоте наблюдается известное шатание и упадок духа после «некоторых» успехов белых. Сплошной фронт мне удалось восстановить только самыми жесткими мерами, отводом слишком вырвавшихся вперёд частей, чтобы они не повторили судьбу Южармии. Пытаемся удержаться на Донце, но беляки его уже форсировали. Идут по правому берегу Айдара вдоль железной дороги, при поддержке бронепоездов. Их разъезды уже в Денежниково, это считаные версты до Старобельска. А мы завязли в центре, у Славянска и южнее. На нашем правом фланге дела не лучше. Там всё упёрлось в Днепр. Елисаветинск — их база, там бывший царь и вся царская камарилья. Екатеринослав тоже их, и хорошо укреплён; слава Богу, что наступать ещё и там у беляков сил нет, да и гетманцы из-за Днепра их покусывают.

— Какова же будет задача моей дивизии, товарищ комфронта?

— Ваша дивизия, товарищ Жадов, составит мой резерв. Я так понимаю, вы привезли с собой питерский батальон особого назначения? Верный, твёрдый, не испытывающий сомнений?

— Так точно.

— А остальные части?

— Харьковские рабочие полки.

— Это хорошо, что рабочие. Мужики из сел сражаться не желают, так и норовят расползтись по норам, — усы Сиверса аж передёрнулись от отвращения.

— Мы ж им землю дали! И волю! — искренне возмутился Жадов.

— Вот они и норовят в эту землю вцепиться. А сражаться за них пусть рабочие сражаются. Объясняешь этим увальням, что сейчас беляки придут, землю отберут — начинают плести, мол, у меня кум под Мелитополем, земля вся крестьянская…

— Откуда они могут знать, как там у «кума» под Мелитополем? — негромко осведомилась Ирина Ивановна. — Они ж далеко не все грамотные, да и почта едва ли доставляет письма через фронт.

— Вы удивитесь, товарищ Шульц, но связь есть. Туда-сюда через фронт шастают людишки, как есть шастают. Даже поезда ходят, вот до недавнего времени из Харькова в Елисаветинск ходили. Пока я не запретил безобразие это.

— Словно и нет никакой войны…

— Именно. Из Москвы до Киева добираются, до Одессы. В Крыму целый оркестр «бывших» собрался. И сеют у нас панику через засланцев своих, ведут агитацию, ведут умно, ничего не скажешь — мол, без царя не стоять России, царь землю и волю даёт, да по закону, и чтобы свобода торговли, и всё такое прочее. Да и деньги у них, сволочей, водятся — золотишко-то вывезти успели, проклятые. В мариупольский порт, разведка доносит, корабли заходят, с товарами, со снаряжением…