К Ирине Ивановне подал своего коня Павел Егоров — бывший начальник Харьковского военного округа, а затем — начдив; в начдивы он попал, не поладив со властным и жёстким Сиверсом, однако теперь вот оказался возвращён в штаб, шептались, что по личному указанию товарища Троцкого.

— Всё идёт хорошо, не так ли, товарищ Шульц?

— Всё хорошо, — кивнула Ирина Ивановна. — Белые не ожидали такой мощи нашего огня, это ясно. И не ожидали здесь удара.

— Почему вы так думаете?

— Потому что иначе бы постарались открыть ответный огонь шрапнелью по сосредоточенной пехоте, — показала Ирина Ивановна. — Не надо было им там задерживаться, скопились, замедлились… грамотный и готовый к отпору противник накрыл бы их прямо сейчас, нанеся нам потери ещё до начала настоящего боя.

— Хорошо б, кабы так…

— Да вы сами посмотрите, товарищ член военного совета.

И точно — артиллерия била теперь куда-то в глубину, накрывая тщательно разведанные цели (списки их Ирина Ивановна самолично рассылала командирам-артиллеристам); над головами поднимался воздушный шар артиллерийских наблюдателей, снабжённых телефоном, дабы по прямому проводу корректировать стрельбу.

А пехота красных частей встала во весь рост, взревела дружно старорежимное, но по-прежнему действенное «ура!» и, наставив штыки, устремилась вперёд, прямо вверх по склонам разбитых тяжёлыми снарядами высот.

Белые успели тут укрепиться, но нельзя сказать, что так уж сильно — оно и понятно, разом на всём тысячеверстном фронте укрепления не выстроишь и даже колючей проволоки может не хватить.

Вот и здесь — всего один ряд кольев, во множестве мест уже разнесённый тяжёлыми снарядами.

Ожил один пулемёт белых, за ним другой. Бегущие фигурки в зелёном падали, но куда большее число их перемахнуло через колючку, ворвавшись на позиции добровольцев и пулемёты тотчас захлебнулись.

Новые волны пехоты следовали за первыми, шли густыми цепями, пулемёты молчали, молчали и пушки белых — они имелись на этом участке, стояли на закрытых позициях, но, похоже, были успешно накрыты красной артиллерией.

— Запросите наблюдателей, что с поражением целей пять, восемь и десять? — Ирина Ивановна обернулась к порученцу. Тот по старой привычке козырнул, и кинулся к телефонистам.

— Успешно поражены! — доложился вскоре.

Услыхавший это Сивсерс довольно кивнул.

— Вскоре и ваш черед настанет, Семен Михайлович.

— Да уж заждались, — пробурчал усатый кавалерист. — Покажем контре этой, что такое красный конник!

— Да чего там показывать, в пустоту войдёте, если разведка нам не врёт, — подхватил Егоров.

— Чего это «в пустоту»? — аж обиделся усатый. — Нам пустота не нужна! Кого рубить станем?

— Спокойно, спокойно, товарищи. Сейчас должны командиры доложиться…

И точно — немного погодя от к штабным подвели пару запыхавшихся вестовых.

— Комполка докладывает, что высоты взяли! Беляки сбежали, пулемёты побросав! Винтовки тож! Видать, чтобы бежать сподручнее было!

Штабные хохотнули.

— Карту! — властно потребовал Сиверс.

… — Михайловку, значит, взяли. Новоцыгановку тоже. Сопротивление белых слабое. Очень мало войск.

— Подозрительно это, — вдруг мрачно заявил Костя Нифонтов. Нервно засучил пальцами, словно что-то солил. — Добровольцы всегда насмерть стоят, контратакуют при первой возможности, а тут… постреляли, да и отходят. Ни трофеев, ни пленных. Сколько пулемётов взяли, два всего?

— Ничего удивительного, — резко ответила Ирина Ивановна. — Вы хотя бы знаете, сколько у белых всего на фронте войск и сколько — конкретно на этом участке? Или вы считаете, что штаб Южфронта должен был специально выбрать направление, на котором беляки зарылись в землю по самые брови, и где у них стоят их лучшие части? Только чтобы вам «трофеи» обеспечить?

Остальные штабные воззрились на товарища Шульц с почти мистическим ужасом. Возражать личной гвардии Льва Давидовича с адамовой головой на петлицах не решался никто.

— Слишком уж легко это у нас получилось, — упрямо бурчал Нифонтов. Вид у него, правда, был весьма затравленный. — Подозрительно. Я доложу товарищу наркому…

— Доложите, — ещё резче бросила Ирина Ивановна. — А заодно доложите, что штаб Южфронта — несомненно, из контрреволюционных соображений — так выбрал место для прорыва, чтобы тут оказалось бы как можно меньше войск противника. Чтобы наши полки бы понесли как можно меньшие потери. Всё это, разумеется, очень подозрительно. Весь настоящие командиры, всем известно, стараются атаковать наиболее сильно укреплённую позицию врага.

Раздался сдержанный смех. Нифонтов покраснел.

— Правильно, товарищ Шульц! — Сиверс набрался храбрости. — А вы, товарищ Нифонтов, не думайте, что только вы товарищу наркому докладывать можете. Мы такое количество войск не для того собирали, чтобы телами солдатскими все подступы к позициям беляков устилать.

Нифонтов нахохлился, руки его тискали поводья.

— Мы продвинулись на четыре версты, — обвёл штабных взглядом Сиверс. — Беляки не бегут беспорядочно, они стараются отходить, цепляясь за тыловые позиции. Но их тут слишком мало, понятно это вам, товарищ Нифонтов? Вот и Семену Михайлович в дело пора. Застояли, поди, лошадушки-то ваши?

— Как есть застоялись! — ухмыльнулся усач. — Наконец-то, товарищ комфронта! Первая конная дивизия себя покажет, не просрамит пролетарского дела!

Сиверс кивнул.

— Добро. Задача вам известна. А нам пора. Сейчас второй эшелон в дело пойдёт; а Льву Давидовичу мы доложим, что оборона белых прорвана на всю глубину, противник отходит, оказывая слабое сопротивление в силу ограниченности сил. Надеюсь, на Юго-восточном фронте, у товарища Егорова, дела идут так же хорошо.

В Харьков, в штаб фронта все вернулись в приподнятом настроении. Прорвавшиеся части слали бодрые донесения, конная дивизия Будённого пошла дальше, гулять по тылам беляков, пехота, сколько могла, продвигалась даже и в темноте.

Лев Давидович Троцкий встретил их в большом зале, подле огромной карты, на которую расторопные его ординарцы успели нанести положение наступающих полков.

Красные стрелы глубоко и уверенно вонзались в пространство, очерченное жирными синими линиями. Короткими дугами показывалось положение отдельных частей; за день горловина прорыва расширилась до двадцати вёрст.

Правда, не были взяты два городишки у основания прорыва, там беляки отстреливались несколько более бодро, но Сиверс решил не городки эти просто блокировать, а ещё лучше — окружить, благо сил хватало. Потом добровольцы оттуда сами уйдут, ну, а если не уйдут — им же хуже.

У Егорова на Юго-восточном фронте дела тоже шли хорошо, хотя там противник сопротивлялся упорнее.

За сутки получилось два глубоко врезавшихся в боевые порядки белых клина. Конные дивизии продвинулись ещё дальше, и последние рапорты от них были более, чем бодры — захвачены железнодорожные станции, перерезаны дороги, белые всюду отходят…

Троцкий поигрывал красным карандашом, склоняясь над картой поменьше, чем висевшая на стене.

— Товарищ народный комиссар…

Все в штабе Южфронта разом обернулись. Сжав кулаки и побледнев, рядом с развалившимся в кресле Бешановым стоял Костя Нифонтов.

— Лев Давидович, Костян тут дело говорит, — Йоська обращался к народному комиссару по военным и морским делам словно к собственному дядюшке. — Что-то легко уж больно у нас всё выходит. У меня так с фараонами выходило. Коль чего идёт, как по маслу и даже глаже — жди засады.

Троцкий наблюдал за Бешановым с каким-то почти медицинским удовольствием. И улыбался, словно задавшись целью определить, до чего тот может дойти и что вытерпят штабные командиры.

— Товарищ народный комиссар, — твёрдо сказал Сиверс, — мы не знаем этих людей, не знаем степени их военных познаний, равно как и не осведомлены об их заслугах перед революцией. Секретно-исполнительный отдел пока что отметился в Харькове расстрелом заложников. Контру, конечно же, расстреливать надо; но геройствовать в подвале, куда приговорённого приводят связанным, это несколько не то, что встретить его же на поле боя, да ещё и при оружии.